Иван IV Грозный - Дмитрий Володихин

В конечном итоге ресурсы главных противников Ивана IV также исчерпались. Стефан Баторий осадил Псков с армией в 47 000 бойцов, да и застрял там надолго. Напал на Псково-Печерский монастырь, но тамошние монахи и воинские люди храбро отбивали приступы… Воевода князь Иван Петрович Шуйский искусно устроил оборону Пскова, отбивал все атаки королевских солдат и крепко досаждал им вылазками{101}. Огонь мощной городской артиллерии способствовал утрате боевого духа неприятелем. В итоге королевские войска понесли тяжелые потери, однако выполнить задачу не смогли и вынуждены были отступить от Пскова, проведя под его стенами около четырех месяцев…

В феврале 1582 года великолепная армия Стефана Батория, усиленная отрядами наемников, набранных по всей Европе, пошла прочь от города. По значению своему псковская осада близка к молодинской битве. Внутренние области России оказались избавлены защитниками Пскова от почти неминуемого вторжения поляков. Теперь у самой Польши недоставало сил и средств для продолжения войны.

Между тем наступление шведов также затормозилось. Их полевой корпус потерпел поражение, а осенью 1582 года попытка взять Орешек на Ладоге окончилась неудачей. Талантливый шведский полководец Делагарди положил немало своих солдат, пытаясь захватить крепость, стоящую на острове, там, где Нева вытекает из Ладожского озера. Но Орешку вовремя пришла на помощь рать князя Андрея Ивановича Шуйского. Шведам пришлось отступить.

В январе 1582 года было заключено Ям-Запольское перемирие с Речью Посполитой, а в августе 1583 года — Плюсское перемирие со Шведским королевством[150]. Россия лишилась значительной территории. Потеряны были все завоевания России, а также собственно русские земли — Велиж, Ивангород, Копорье, Ям. Лаконичный итог тяжелой Ливонской войне, вчистую проигранной Московским государством, подведен псковской летописью: «Царь Иван не на велико время чужую землю взем, а помале и своей не удержа, а людей вдвое погуби». Б.Н. Флоря завершает рассказ о четвертьвековой борьбе за Ливонию справедливым вопросом: «Был ли неизбежен столь плачевный исход этой войны для Русского государства? Не привели ли к такому шагу ошибки и просчеты, допущенные самым главным инициатором войны Иваном IV, который, верно наметив цель, не смог найти верные средства для ее достижения?»{102}

По мнению некоторых историков, Иван IV жаждал реванша и был настроен возобновить войну при удобном стечении обстоятельств. Он мог надеяться на ссору Речи Посполитой и Швеции из-за ливонских земель: это создало бы благоприятную дипломатическую и военную ситуацию для Московского государства. Государь искал также военного союза с англичанами. Во время Ливонской войны подданные Елизаветы I сталкивались на море с неприятелями России, завязывали с ними бои и наносили поражения. Английская корона выгодно сбывала Московскому государству стратегически важные товары, например медь, серу, селитру, свинец, против чего восставали поляки, ливонские немцы и германские города. В 1582—1583 годах Иван Васильевич попытался навязать англичанам обязательство оказать ему военную поддержку в новом противостоянии со Стефаном Баторием. Те выставили заведомо невыполнимые контртребования, и сделка сорвалась.

О чем свидетельствует сам факт подобных переговоров? Прежде всего, о том, что царю вновь изменили чувство меры и здравый смысл. Досада от проигрыша ослепляла его, а унижение вызывало гнев. За ничтожный срок, прошедший после заключения Ям-Запольского перемирия, страна нимало не оправилась от военных потерь, армия отнюдь не восстановила прежнюю мощь. А государь вел себя подобно капитану, однажды потерпевшему крушение у скалистых берегов и, по прошествии недолгого времени, вновь направляющего свой корабль на те же камни. Казалось бы, совсем недавно Иван Васильевич проявил способность видеть горькую правду и разумно оценивать силу поредевших русских полков. Теперь беспечная жажда реванша снедала его… До самой смерти.

Итак, со времен последней Казанской войны царь Иван IV был главнейшим военачальником России. На протяжении нескольких десятилетий он имел решающее слово в делах, касающихся боевых действий и армии. Все успехи и неудачи Московского государства в значительной степени — его успехи и неудачи[151]. Допустим, во времена «Казанского взятия» ни упорство государя, ни его способности, ни испуг его в решающий момент не играли еще первенствующей роли, хотя и влияли на дела[152]. Зато впоследствии воля Ивана Васильевича оставляла отпечаток повсюду и везде.

Был ли он храбрым военачальником? Оправдывает ли его биография знаменитые слова: «к ополчению дерзостен и за державу стоятелен»? Отчасти. Немногие из русских государей, считая от Ивана Великого до Федора Алексеевича, могут сравниться с Иваном IV по количеству выходов в поле с войсками. Царь играл роль командующего в походах не менее десяти раз, если не считать опричный разгром северных городов и походы, отмененные при самом начале. Иной раз государь проявлял недостаток решительности, в другое время бывал храбр и настойчив. Его действия выдают пылкий характер и, одновременно, недостаточную твердость.

Задумывая наступление, Иван Васильевич обыкновенно проявлял себя как хороший тактик. Возглавленные им экспедиции 1562—1563, 1572—1573 и 1577 годов закончились победой. Как полководец первый русский царь ни разу не потерпел поражения.

Другое дело, как он проявил себя в качестве стратега и организатора военного дела.

Выбирая направление главного удара во второй половине 1550-х годов, Иван Васильевич не согласился с настояниями влиятельной политической группировки, настаивавшей на концентрации всех сил против Крыма. Это решение имело под собой серьезные основания. Так же как начало борьбы за Ливонию и стремление любой ценой удержать казанские земли. Но чрезмерное оголение южных окраин государства в погоне за успехами в Ливонии оказалось непоправимой ошибкой. Московский пожар 1571 года и разгром обороняющей столицу армии ничем оправдать невозможно. Столь же трудно найти оправдание для бесконечного затягивания военных действий в Прибалтике и жестокого отношения к местным жителям. Маниакальное стремление захватить всю Ливонию, неспособность умерить аппетиты, вовремя удовлетвориться достигнутым, не рискуя «повышением ставки», привело к катастрофическим последствиям. Иван III умел прервать боевые действия и пойти на мировую, как только чувствовал, что результат войны становится неочевидным. К сожалению, его внук был лишен подобного умения. В итоге ливонская бездна пожрала русскую армию, да еще и отгрызла от русского пирога изрядный кусок.

Что касается организационно-административной деятельности царя, то и ее невозможно счесть удовлетворительной. Да, введение стрелецкого войска, а также «избранной тысячи» представляется весьма разумными, своевременными преобразованиями[153]. Но опричный военный «эксперимент» стоил вооруженным силам Московского государства столь дорого, что польза от предыдущих здравых реформ абсолютно перекрывается его негативными последствиями.

Общий итог деятельности Ивана IV в военной сфере с рядом оговорок следует признать отрицательным.

Глава 4.

ПОСОЛЬСКИХ ДЕЛ РАЗОРИТЕЛЬ

Автор этих строк в энциклопедической статье, написанной лет десять назад, примерно в 1994 году, назвал государя Ивана Васильевича «ведущим дипломатом» державы{103}. Николай Михайлович Рогожин, настоящий большой специалист по средневековой русской дипломатии[154], заметил: «Ну что вы, батенька! Настоящими-то дипломатами были посольские дьяки — Висковатый, Щелкаловы…» И он был, конечно, прав, в том смысле, что истинными профессионалами, на которых держалась внешняя политика Московского государства, были все-таки главы Посольского приказа — тогдашнего Министерства иностранных дел. Именно они играли роль специалистов высочайшего уровня, лучших из лучших в этой области. С другой стороны, разработка ключевых решений в области дипломатии традиционно была частью «монаршей работы». И стратегию международных отношений определял сам государь, используя в большей или меньшей степени знания и опыт профессионалов. Иероним Граля, автор превосходного труда об И.М. Висковатом, главе дипломатической службы России, показал последнего главным «экспертом» по проблемам внешней политики, но никак не персоной, прокладывающей маршрут этой политики{104}.

До второй половины 1540-х годов Ивана Васильевича вряд ли по-настоящему допускали к дипломатическим вопросам. Позднее государь уже мог влиять на них. Так, например, важна была его непримиримо-твердая позиция по поводу войны с Казанью[155]. И лишь со второй половины 50-х, как уже говорилось, он обрел достаточную самостоятельность от Боярской думы, чтобы оказывать определяющее воздействие на российский внешнеполитический курс. В дальнейшем, до самой кончины, Иван IV остается главным стратегом российской дипломатической деятельности.