Завещание волхва - Вадим Иванович Кучеренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слышишь, как бьется мое сердце? – спросила она. – Ты встревожил его. И теперь должен успокоить. Поцелуй меня!
Олегу показалось, что женщина, как усердная ученица, повторяла заученный урок, сама не понимая, что говорит. А еще его напугало, что он ощущал под своей рукой ее мягкую грудь, но не слышал, вопреки утверждению, биения сердца. Он отшатнулся и попытался встать с камня.
Но женщина крепко держала его руку. Олег не смог ее вырвать и освободиться. Внезапно с неожиданной силой женщина притянула Олега к себе. А затем она бросилась в озеро, увлекая его за собой.
Вода была холодной. Но тело женщины было еще холоднее. Она обвилась вокруг него, обхватила ногами и потянула на дно. Олег почувствовал, как вода хлынула ему в рот, и плотно сжал губы. Одна рука у него оставалась свободной, и он отбивался ею, как мог. Он наносил удары, но вода смягчала их, и те не приносили ощутимого вреда его убийце. Он начал уставать и захлебываться. Еще немного, и вода проникла бы в его легкие, заполнила их, и он бы уже не мог сопротивляться. Олег взмахнул рукой и почувствовал, как в ладонь скользнул ключ, висевший у него на шее. Он судорожно сжал кусок металла, похожий на секиру, и наугад, вслепую, ударил им. Женщина издала болезненный вскрик, ее хватка ослабла. Вода вокруг них окрасилась в темный цвет. Олег снова взмахнул рукой. Раздался еще один стон, и сжимавшие его стальными обручами объятия разжались.
Получив свободу, Олег поднялся на ноги. Воды в озере в том месте, где он стоял, оказалось ему по грудь. Он бросился к берегу, со страхом ожидая, что его схватят за ноги или прыгнут на спину и опрокинут обратно в воду. Но этого не случилось. Когда он выбрался на берег и, отдышавшись, оглянулся, темная поверхность озера была снова неподвижной и безмятежной, будто за мгновение до этого здесь не шла смертельная битва за жизнь. И даже ключ, который он по-прежнему сжимал в руке, омытый водой, был чист и невинен, словно только что он не послужил грозным орудием, избавившим его от гибели.
Олег в изнеможении опустился на валун. Он чувствовал себя опустошенным и бесконечно усталым. Если бы на него сейчас снова напали, он не пошевелил бы даже рукой, чтобы защититься. И не смог бы убежать, потому что ноги отказывали ему, став чужими и непослушными.
Поэтому когда внезапно в отдалении, приближаясь к озеру, затрещали кусты, словно через них пробирался какой-то крупный зверь, он даже не пошевелился, а стал ждать, чувствуя полную покорность судьбе.
Глава 14. Охотники
Михайло с утра совершал обычный обход леса. Он шел, ступая настолько бесшумно, что даже птицы не переставали петь, а звери не замечали его, занятые своими будничными делами.
Ночью пролился дождь, и теперь капли серебряными сережками висели на ветвях деревьев и кустах или медленно сползали по листьям, оставляя влажный след. Одно неосторожное движение – и целый водопад грозил обрушиться на голову. Однако волосы и одежда Михайло были сухими, а влажная утренняя свежесть только бодрила его. Он радовался дождю и тому, что тот увлажнил лес. Теперь будет меньше лесных пожаров. Напитанные водой деревья и трава не поддадутся огню с такой легкостью, как сухостой. Но все еще впереди. С каждым летним днем солнце будет все ярче сиять на небе, высушивая воздух и растения. И вскоре лес начнет полыхать то там, то здесь – иногда от молнии, но чаще от не затушенного людьми костра или небрежно брошенного окурка. В огне будут гибнуть деревья и звери, от мала до велика. Каждый год повторяется эта трагедия, и он уже смирился с ее неизбежностью, но по-прежнему страдает и чувствует такую боль, словно сам сгорает в огне.
Но Михайло считал, что об этом лучше не думать, пока не случится беда. Иначе можно прийти в ярость и начать мстить всем людям, не разбирая, кто из них виноват в пожаре, кто не виноват. А это был бы не менее ужасно, если вдуматься. Не то, чтобы Михайло так уж любил людей, но и становиться их заклятым врагом, слепо исповедуя принцип кровной мести, он не собирался. Зло приводит только ко злу, из него не прорастает добро. А если из мира исчезнет добро, и останется только зло, то как жить в таком мире? И, главное, зачем? Мир – это любовь. Михайло не помнил, когда он пришел к такому выводу, но это убеждение исподволь укоренилось в его душе, стало маяком, на свет которого он шел, преодолевая мрак отчаяния, окружающий любое живое существо с момента рождения и до неизбежной смерти…
Неспешное течение мыслей Михайло внезапно нарушил лис, выбежавший ему наперерез из зарослей с зайцем в зубах. Заяц еще подрагивал лапками и изредка издавал пронзительные крики, но смерть уже затуманила его глаза. Лис и Михайло посмотрели друг на друга. Однако Михайло не сделал ничего, чтобы освободить жертву, и лис, вильнув серо-рыжим хвостом, побежал дальше. А Михайло пошел своим путем.
Сильный поедал слабого, чтобы выжить и выкормить свое потомство – это был непреложный закон леса, поэтому Михайло не стал вмешиваться. Это справедливо, пусть и жестоко. Но иначе было нельзя. Ведь зайцы тоже питаются корой деревьев, тем самым убивая их, пусть медленно, но неотвратимо. Растения, лишенные кожи, со временем высыхают, их ломает и валит ветер. А ведь деревья не могут ни убежать, ни сопротивляться, как те же зайцы, они еще беззащитнее. Запрети лисам ловить зайцев, а зайцам есть кору – и они умрут от голода, а кому от этого станет лучше? Только не лесу. Ведь так вымрут и все остальные его обитатели – кроты, белки, волки, лоси, медведи… А лес без зверей – пустой, мертвый лес. Его тоже ожидает вырождение и гибель…
И снова мысли Михайло были прерваны, на этот раз выстрелом. Звук прозвучал глухо и был похож на отдаленный раскат грома, но небо было чистым и ясным, без грозовых облаков. А, значит, грома быть не могло. Михайло забеспокоился. Он определил направление, откуда мог донестись звук выстрела, с учетом ветра и эха. И быстро пошел в ту сторону. Официально разрешенный сезон охоты на подавляющее большинство зверей еще не начался, поэтому любой выстрел в лесу мог быть чрезвычайным происшествием. Исключением являлись только медведи, кабаны и волки, но те сами могли за себя постоять. Михайло тревожился за других зверей, многие из которых в