Реальность бессмертия. Как нарушить цикл смерти и рождения - Гэри Р. Ренард

Гэри: Ты хочешь сказать, что Буш снова сегодня выиграет, но что если бы каждый бюллетень, опущенный в США, посчитали честно, то он не выиграл бы?

Пурса: Да. Мне жаль. Конечно, во многом это результат расизма. Миллион голосов черных не засчитываются в Америке на каждых национальных выборах. И есть много фокусов, которые могут использовать и которых слишком много, чтобы говорить о них сейчас. Пока люди готовы это допускать, единственный путь, который остается у твоей политической партии, — выиграть выборы, победив с разницей в несколько миллионов голосов. Разница все равно может быть небольшой, но, по крайней мере, они выиграют.

Ты увидишь, что в Огайо опрос избирателей на выходе с участка показывает победу Керри, потому что люди, участвовавшие в опросе, наивно полагали, что их голоса действительно посчитают. Но Керри лишится трех процентов голосов, а Буш выиграет по числу действительно сосчитанных голосов.

Гэри: Ты хочешь сказать, что выборы подставные? Как паршиво. А я так радовался победе «Red Sox»!

Артен: Взбодрись, брат мой. Мира нет, помнишь?

Гэри: Знаешь, я обычно так себя чувствую, когда находится что прощать. Как будто все, что мне нужно делать, — помнить об этом. Мира нет. Тогда вся истина возвращается ко мне, но дело не в словах; мысль порождает опыт.

Пурса: Как ты говорил, когда выиграли «Red Sox»: «Да! Да!» Вот оно. Вот что происходит, когда ты идешь по пути. Ты настолько хорошо осваиваешь прощение, что оно становится все проще. Правильные мысли порождают в вас ощущение истины. Я бы не стала сегодня говорить о выборах, если бы не знала, что ты не готов это прощать. Ты готов, правда?

Гэри: Да, готов. Ну как я вообще могу принимать Джорджа Буша всерьез? Посмотрите на него. Он ненастоящий. Он как картонный символ корпоративной коррупции. Во сне Марту Стюарт отправили в тюрьму за меньшее, чем те сделки, которые Джордж Буш проворачивал, когда президентом был его отец. И он публично шутит, что вместо «должен и не должен» его политическая платформа состоит из «должен и мне должны». То, что он президент, — шутка сама по себе. До сих пор я забывал смеяться. Я думал, что он настоящий. Но он ненастоящий. Я настроил себя на ненависть к нему, а теперь вижу, что его вообще нет. Все это обман. Я его придумал, чтобы он мог быть виноватым, а не я. Он — козел отпущения. Но если я его отпущу, то я свободен.

Артен: Неплохо для человека, который съел гремучую змею, и очень согласуется с тем, что говорит Джей в Курсе: «Остается простой вопрос, нуждающийся в ответе. Нравится ли тебе то, что ты создал? Мир убийств и нападений, по которому ты робко пробираешься через постоянные опасности, одинокий и испуганный, надеясь в лучшем случае на то, что смерть подождет немного, прежде чем захватит тебя, и ты исчезнешь. Ты это придумал. Это картина того, чем ты себя считаешь; того, каким ты себя видишь» [2].

Только после того, как ты успешно избавишься от эго, можно оглянуться и увидеть, насколько безумна мыслительная система твоего эго. Вот почему Джей также говорит: «Ты не можешь оценивать безумную систему убеждений изнутри. Ее структура этому мешает. Ты можешь только выйти за ее пределы, оглянуться с того места, в котором существует разум, и увидеть контраст. Только благодаря этому контрасту безумие можно определить как безумие» [3].

Гэри: Да. Похоже на то, что я думал обо всем, связанном с телом. Знаешь, я тут многое считал, и потом видел также многое о том, что происходит. Кажется, что все в жизни, или в том, что мы называем жизнью, происходит с телом и связано с ним. Что хочет и получает все это? Что они все стоили бы без денег? И когда нас приводят в ужас трагедии, что мы видим умирающим? О ком мы печалимся? А когда умирает кто-то из любимых, что, по-нашему, умерло? Все касается только тела. Без тела ничего не имело бы значения. Идея героя сна — это правда. И чем больше я прощаю, тем больше мое тело ощущается как всего лишь фигура из сна. Оно ощущается легче. Кажется, что это не я.

Я начал посещать группу изучения курса в Лидсе всего за несколько месяцев до того, как вы двое появились впервые. В последний раз, когда я был там, — а я ходил туда одиннадцать лет, — один из постоянных посетителей сказал мне, что сегодня я выгляжу моложе, чем когда только начинал туда ходить. Это забавно. Я не говорю, что польза у всех будет проявляться одинаково. Но если все мысли так или иначе образуют форму, то мы знаем, что прощение где-то срабатывает.

Артен: Превосходно. Нельзя пробудиться от сна, если вы в нем застряли. Осознание сна нарушает его хватку на тебе. И чем больше ты прощаешь, тем больше ты осознаешь, что всего лишь видишь сон.

И чем больше ты прощаешь, тем больше ты осознаешь, что всего лишь видишь сон.

Пурса: Мы собираемся предложить тебе упражнение по путешествию во времени, чтобы ты понял нелинейную природу вещей и еще лучше осознал, что все это сделано тобой самим. Ты согласен?

Гэри: Разумеется!

Артен: Тебя ожидает много интересных путешествий. Мы знаем, что ты собираешься полететь в Австралию, и заметили, что ты только что организовал мастер-класс на Гавайях на обратном пути. Может, нам придется все время называть тебя братцем, брат мой. Ты съездишь туда три раза за следующие год и три месяца.

Гэри: Три раза! Я побывал там всего два раза за всю жизнь!

Артен: Проводи там время с удовольствием. Ты познакомишься там с прекрасными людьми. В спасении не бывает несчастных случаев. Оно всегда выглядит как что-то еще и всегда сводится к отношениям. Но, возвращаясь к теме путешествий во времени: еще одно место, где ты побываешь в ближайшие шесть месяцев, — это Сент-Луис.

Гэри: Круто. Эй! Кахокия! Я должен туда поехать!

Артен: Раз время голографическое, а не линейное, твое путешествие уже состоялось. Мы собираемся перенести себя на шесть месяцев в будущее. Ты не увидишь нас, когда окажешься рядом с холмом Великого Солнца. Ты будешь там с двумя людьми, с которыми познакомишься к тому времени, когда поедешь с ними в Кахокию, но из-за того, что тебя перенесет туда из этого времени и пространства, с нынешним осознанием, в этот раз ты их не узнаешь. Это не имеет значения. Вы немного разговариваете в этом путешествии, потому что все трое уважают то, что вы делаете. Мы будем думать о тебе в голограмме, когда ты прибудешь в Кахокию.

Временами ты будешь видеть меня и Пурсу; мы будем идти на некотором расстоянии от вас. Конечно, ты ничего не скажешь своим друзьям о нас. Они читали книгу, но не смогут установить контакт с нами, потому что мы будем достаточно далеко от них. Не осознавая этого, ты будешь делать все в точности так, как сделаешь через шесть месяцев. И всего через шесть месяцев ты сделаешь это во второй раз. Когда мы на этот раз вернем тебя обратно, у тебя будет как бы воспоминание о том, что еще не произошло с тобой в линейном времени, но уже случилось в голографическом. Затем, через шесть месяцев, ты поедешь в Кахокию, и мы хотим, чтобы ты пронаблюдал, каково это, и сообщил нам о своих переживаниях. Ты готов?

Гэри: Шутишь? Еще бы!

Примечание: я был поражен, потому что в ту же секунду оказался в машине, останавливавшейся на парковке. Человек, сидевший за рулем, вынул ключ из замка зажигания и вышел из машины; я последовал за ним. Мы вышли с парковки мимо современного вида здания. Мы прошли по узкой дороге к главной и перешли ее. Со мной были двое людей, которых я не узнавал. Второй сидел на заднем сиденье. Мы мало говорили, но в общих, приглушенных интонациях обсуждали Кахокию. Мы перешли дорогу и вышли на поле, и у меня возникло странное ощущение дежавю. Я видел огромный холм и немедленно узнал в нем дом Великого Солнца, духовного учителя американских индейцев, который жил тысячу лет назад. Люди построили для него жилище на вершине холма, и я видел сны и видения о нем и часто думал о жизни, в которой был там, во времена правления Великого Солнца.

Мы шли к холму. День был теплым и солнечным, но по ощущениям скорее весенним, чем летним. Когда мы приблизились к нему, я увидел, что нам предстоит подняться по двухуровневой лестнице. Вокруг стояли знаки, отмечающие эту территорию как государственный исторический заповедник, и на них рассказывались подробности о том, на что я смотрю, но к тому моменту меня слишком изумляло увиденное, чтобы читать их. Тогда же я заметил в сотне футов Артена и Пурсу, одетых в джинсы и разговаривающих друг с другом. Они не привлекали к себе внимания, и двое сопровождавших меня людей как будто не замечали их. Однако я их замечал, потому что Пурса завязала рубашку под грудью и демонстрировала живот. «Дразнится», — подумал я, потому что она знала, как мне нравятся женские пупки. Однако было слишком далеко, чтобы я мог разглядеть ее.