Побег на войну - Линник Сергей

– Иосиф Эмильевич.

– Как Мандельштама? – вдруг вспомнил я того поэта, что про Сталина злобные стихи сочинил. Судя по взгляду, я только что смог удивить отрядного медика до самой глубины души. И даже дальше.

– Нет, тот Осип. Прошу не путать, – дернул врач бородкой и пошел собирать имущество.

А новости сыпались одна за другой. Как прорвало. Радистка Аня сообщила, что про нас наконец-то вспомнила Москва. Так как основной сеанс связи мы пропустили, пока катались по Черниговщине, то известия она получила под утро. И были они… бодрящими. Ни много ни мало, а нас приглашали основательно нарушить железнодорожное сообщение на станции Суземка. Не ближний свет, километров сто, если по прямой. Да и станция охраняется небось чуть получше старой школы в Новгороде-Северском. Ну и там по мелочи еще: что нам предписывают не соваться никуда, а населенные пункты по возможности обходить стороной. Поздно, ребята, один уже обойти не смогли.

Сели с Базановым и Енотом думать и гадать. Средств у нас немного есть, поделились тут немецкие оккупанты, так что на пару боев хватит с горой. А если скромно себя вести, то и на три. Это если все будут стрелять на износ ствола. Пулеметы есть. Миномет один, но для красоты, стрельнуть из него можно буквально полтора десятка раз, а потом только смотреть.

Но самый главный вопрос: с кем идти в бой? С необученными новобранцами? Учитель музыки Кац отвлечет немцев игрой на пианино? Без посторонней помощи это будет тот еще цирк. Не меньше двух рот обученных бойцов, и это с учетом фактора внезапности. И где их взять? Художник Гонтович нарисует?

– Ну что, товарищ Енот, – сказал я, когда мы с Иваном Федоровичем одновременно посмотрели на молчащего как рыба подпольщика. – Если есть у тебя какие козыри, пора их доставать. Самодеятельность кончилась. Нам ставят конкретные задачи. И требуют их исполнения. Причем сейчас, а не к тридцатой годовщине Октября.

Пока Махно перетряхивал Новгород-Северский по второму кругу, я построил весь отряд, за исключением раненых, возле обгоревшей школы. Наш штурм дорого обошелся, но большого пожара не случилось.

Вытащив на улицу парту, мы с майором собрали с бойцов документы, переписали всех в основательный гроссбух. Ведь коммунизм – это учет и контроль. Даже на войне. Разбили весь отряд на две роты по восемьдесят человек каждая. Назначил им лейтенантов. В помощь Гаврилову я дал другого старшину, Коломийца. Может, вдвоем справятся.

Кроме пехотных рот организовали четыре взвода. Первый – саперный с Ильязом во главе. Второй – хозяйственный. Туда отправились капитан, ездовой Елисей, дезертир Довженко и еще пара человек. Разумеется, не забыли про разведчиков. Пока Быков отлеживался, его обязанности я скинул на Махно. Станет замом Андрея, как тот поправится. Придется, конечно, ему прикрутить тюремную вольницу своего помощника, но тут уж деваться некуда – у меня не сильно большой штат дельных людей в запасе. Последнее, четвертое подразделение – медики. К «Мандельштаму» отправились Параска и тройка свежих назначенных санитаров.

– Куда Анну, Енота? – поинтересовался майор, старательно выводя пером в гроссбухе.

– Анна при штабе радисткой будет. Енот – тоже.

– А штаб…

– Это мы четверо. Плюс лейтенанты, Быков и… Яков. Пусть послужит пока комиссаром отряда. А там Москва кого еще пришлет ему на замену.

– Годится. – Базанов тяжело вздохнул, посмотрел на сиротливый БТР, который придется бросить в городе, миномет. Поди, думает о бронетанковых подразделениях в отряде. Но я трезво оценивал наши возможности. «Ганомаг» в лес не утащишь, «ман» – тоже. Наш вариант – лошадки и сани. Плюс сами люди. Понесем большую часть продовольствия и оружия, натрофеенного в городе и по дороге, на своем горбу.

– Ничего, Иван Федорович, будет праздник и на нашей улице.

– Это ты про что, Петр?

– Дойдет дело и до минометного взвода. Одними пулеметами мы не проживем. Пушки без техники в здешней непролазной чаще не потаскаешь. А миномет и мины – вполне можно.

– Запираться в лесу тоже не след. – Майор наклонился ко мне, а затем тихо произнес: – Выкурят. Нагонят карателей, финских лыжников, те пройдутся чесом. Это сейчас им не до нас, все под Москву брошено. А как фронт устаканится…

– Именно поэтому главные в нашем отряде, – я тоже понизил голос, – это Енот с подпольем и Быков с разведчиками. Они наши глаза и уши. Как только начнут немцы наращивать гарнизоны, мы должны сразу узнать об этом. И первыми нанести удар!

– Это все так. – Майор покивал, задумался. – Для Суземки тол нужен. Подрывать мост… Впрочем, сам все знаешь.

– Пусть Закуска, как обоснуемся, начнет выплавлять тол из мин и снарядов.

Базанов достал карту, задумался.

– Обосноваться… Это не так просто, как кажется. – Его палец поехал от Новгорода-Северского по деревням, к брянскому лесу.

– Это потом. – Я придержал руку зама. – Давай отпустим людей. Только запиши в свой талмуд специальности. Кто что умеет, на каких инструментах играет.

– Инструментах?

– Да, сделаем отрядный оркестр и самодеятельность.

Майор покрутил в удивлении головой.

– Ладно. Будет тебе самодеятельность. Так… Остались только полицаи. Этих куда? В какой взвод?

Хороший вопрос. Только вот ответа у меня на него нет.

Проблема с Никитиным решилась сама собой. Кровавым образом. Пока мы распределяли народ по ротам и взводам, Афанасий с Закуской решили сделать из МГ зенитку. Зачем, неизвестно. Может, руки просто чесались. Поставили пулемет на треногу, прикрутили. Но, как выяснилось, не очень крепко. Когда Никитин попытался дать очередь, пулемет сорвался и прострелил Афанасию ногу. На его крики мы прибежали на задний двор школы. Капитан бледный словно мел, из экс-полицая хлещет кровь.

– Жгут! – Я выхватил из брюк ближайшего бойца ремень, перетянул.

– А-а-а! – Никитин все никак не мог остановиться. Кричал, будто режут.

– Кто дал команду?! – Майор схватил Закуску за грудки, потряс. – Вы… Я вас… Кулибины хреновы! – Дальше было нецензурно.

– Бегите в школу, возьмите носилки. – Я начал давать указания, попутно оттаскивая Базанова от капитана. – И мигом Афанасия к доктору.

Бойцы потащили «путешественника» в больничку, а мы с майором устроили нашу первую «тройку». Позвали Якова, впаяли старшине сразу три наряда вне очереди за самодеятельность. Потом отчихвостили двух партизан, что во время засады начали стрелять без приказа. Им вкатили по наряду и дали комсомольское поручение – идти по хатам на окраине, собирать лошадей и сани. Вот же наслушаются от местных…

За всем этим я как-то выпустил из головы Енота. А ведь он сразу после памятного совещания куда-то отправился. Но он сам о себе напомнил. Вон, идет по улице, немного озабоченный, но вроде как и не очень расстроен. Подошел, отозвал меня в сторону.

– Короче, командир. Дело такое. Я тут расшевелил местных товарищей… Пришлось надавить… Ладно, неважно. Главное вот что. Они связались с Брянским обкомом, доложили о сложившейся ситуации…

– Ну что ты тянешь? Чем кончились переговоры? – не выдержал я.

– Нам дали точку встречи. В течение трех дней на хуторе к северу от Жихово, я на карте потом покажу. Сабуров, слышал про такого?

Не только слышал, но и видел. Суровый мужчина, чуть за тридцать, из чекистов. Лицо у него такое, будто он собеседнику собирается в рожу двинуть. В Ирпене они крепко оборону держали. Выжил, значит. Как зовут, не помню, конечно. Ладно, познакомимся. Меня-то он тоже вряд ли помнит.

– Не помню, – ответил я Еноту. – Народу много встречать довелось. Посмотрим. Слушай, Енот, а как тебя в жизни зовут? А то уже сколько мотаемся вместе, а я только кличку знаю. Будто мы банда уголовников какая-то.

– А, это, – вдруг смутился подпольщик. – Да почти так же и зовут. Енох. Я родился аккурат за две недели до Рождества, так поп подгулял немного – и получите.