Доверенное лицо - Грэм Грин

— Поезжайте как можно медленнее. Вон там впереди мой приятель. Он изрядно набрался, и я потерял его в толпе. Придется подвезти его, пока он не влип в какую-нибудь историю. — Глядя в окно машины, он не выпускал мистера К. из поля зрения, это было не трудно, поскольку К. уже терял силы.

К. метался из стороны в сторону. Люди оборачивались и глядели вслед. Какая-то женщина сказала: «Постыдились бы», а мужчина добавил: «Гиннесс» ему не на пользу». Очки К. в стальной оправе сползли на кончик носа. Он то и дело оглядывался. Его зонтик путался у всех под ногами, и какой-то ребенок громко заплакал, испугавшись его маленьких, испуганных, налитых кровью глаз. Толпа негодовала. На углу Саут-Одли-стрит он врезался в полицейского. Тот добродушно придержал его:

— Эй, нельзя так вести себя.

Мистер К. незряче уставился на него поверх очков.

— А теперь идите домой, только спокойно, — сказал полицейский.

— Нет, — вдруг сказал мистер К., — нет.

— Подставьте голову под кран, а потом ложитесь спать.

— Нет! — Мистер К. внезапно опустил голову и попытался было боднуть полицейского в живот, но тот своей большой рукой терпеливо отстранил его.

— Хотите попасть в участок? — незлобиво спросил полицейский.

Собралась кучка зевак. Какой-то человек в черной шляпе пронзительно крикнул:

— Какое вы имеете право приставать к нему? Он никому худого не сделал.

— Я только сказал… — начал было полицейский.

— Я слышал, что вы сказали, — быстро отпарировал человек в черной шляпе. — На каком основании, позвольте полюбопытствовать, вы намереваетесь…

— Нарушение общественного порядка в нетрезвом виде, — констатировал полицейский.

Мистер К. смотрел на полицейского с выражением лихорадочной надежды в глазах, он даже забыл, что следовало нарушить порядок.

— Чушь, — сказал прохожий. — Он ничего не сделал. Я готов дать свидетельские показания…

— Ну-ну, — запротестовал полицейский, — из-за чего весь этот шум? Я только посоветовал ему пойти лечь спать.

— Вы сказали, что он пьян.

— Он пьян.

— Докажите это.

— Да какое ваше, в конце концов, дело?

— До сих пор считалось, что мы живем в свободной стране!

— Хотелось бы мне знать, что я сделал? — уже унылым голосом спросил полицейский.

Прохожий в черной шляпе вытащил визитную карточку и сказал мистеру К.:

— Если вы хотите привлечь этого полисмена к ответственности за клевету, я готов дать свидетельские показания.

Мистер К. схватил карточку, но зачем она ему, понять не мог. Полицейский взмахнул руками и крикнул в толпу:

— Проходите!

— Не двигайтесь, — сказал прохожий. — Вы все свидетели.

— В конце концов, вы меня доведете… — голос у полицейского уже дрожал и срывался. — Я предупредил вас.

— О чем? Прошу объяснить — о чем?

— Попытка помешать полиции при исполнении служебных обязанностей.

— Обязанностей! — повторил человек саркастическим тоном.

— Но я пьян, — внезапно проблеял мистер К. — Я нарушаю порядок.

В толпе захохотали. Полисмен обернулся к мистеру К.

— Вы снова за свое! — рявкнул он. — Речь идет не о вас.

— О нас, обо всех нас, — распалился человек в шляпе.

Лицо полицейского передернулось. Он сказал мистеру К.:

— Возьмите такси и отправляйтесь-ка домой.

— Да-да, сейчас, — сказал мистер К.

— Такси!

Такси поравнялось с мистером К., он благодарно ухватился за ручку и открыл дверцу. Д. улыбнулся ему и сказал:

— Влезайте.

— А теперь, — сказал полицейский человеку в шляпе, — ваша фамилия?

— Хогпит.

— Не препирайтесь, — сказал полицейский.

Мистер К. отпрянул от машины.

— Только не это такси. Я не поеду в этой машине.

— Повторяю, меня зовут Хогпит. — В толпе засмеялись. — Не вижу тут ничего смешного. Суинберн звучит не лучше[26].

Мистер К. взмахнул руками, пытаясь отскочить на тротуар.

— Господи, — сказал полицейский, — опять вы!

— Там в такси человек… — сказал мистер К.

Д. вылез и сказал:

— Все в порядке, сержант. Это мой приятель. Он крепко выпил, и я потерял его в толпе у Карпентерс-Армс.

Он взял К. под руку и решительно направился к такси. Мистер К. крикнул:

— Он убьет меня! — и попытался повалиться на тротуар.

— Не поможете ли вы мне, сержант? — сказал Д. — Я постараюсь угомонить его.

— С удовольствием, сэр. Я рад отделаться от него. — Он нагнулся, поднял мистера К., как ребенка, и уложил в такси на пол кабины. Мистер К. слабо вскрикнул:

— Я же говорю вам… он меня преследует…

Человек по фамилии Хогпит сказал:

— Какое вы имеете право делать это, констебль? Вы слышали, что он говорил? Откуда вы знаете, а вдруг это действительно так?

Полицейский захлопнул дверцу машины и обернулся.

— Потому что у меня есть своя голова на плечах. А теперь скажите, вы успокоитесь или нет?

Такси тронулось. Кучка жестикулирующих людей осталась позади. Д. сказал:

— Дураком себя только выставили.

— Я разобью окно и закричу, — сказал мистер К.

— Если дело дойдет до худшего, — тихо, будто по секрету, сказал Д., — я буду стрелять.

— Вы не сможете улизнуть. Вы не посмеете.

— Так говорят в книжках, В жизни все по-другому. Идет война. Вряд ли кто-нибудь из нас сумеет, как вы выражаетесь, «улизнуть».

— Что вы собираетесь делать?

— Я хочу побеседовать с вами дома.

— Где? Какой дом?

Д. промолчал. Машина медленно ехала по Гайд-Парку. У Марбл-Арч, как всегда, взобравшись на ящики из-под мыла, витийствовали несколько уличных ораторов, защищая свои кадыки от холода поднятыми воротниками плащей. Сутенеры из стоящих вдоль дороги автомобилей высматривали подходящих девочек, дешевые проститутки без особых надежд на клиентов переминались в тени под деревьями, а профессиональные шантажисты во все глаза выискивали на траве парочки, безмятежно занимавшиеся неправедными делами. Все это входило в понятие «мирный город». Афиша в газетном киоске гласила: «Сенсация: трагедия в Блумсбери».

II

Мистер К. утратил волю к сопротивлению. Беспрекословно он вышел из такси и спустился по ступенькам в подвал. Д. включил свет в комнатушке, служившей и спальней, и гостиной, и зажег газ. Стоя со спичкой в руке над плитой, он думал, сможет ли он и впрямь убить человека. Да, мисс Глоувер, кем бы вы ни были, вам не повезло. До поры до времени от человеческого жилья веет непотревоженным покоем. Но когда взрыв вырывает переднюю стену дома и в проломе показывается железная кровать, стулья, бездарная картина, болтающаяся на гвозде, ночной горшок — возникает ощущение, что квартиру обесчестили — вторжение в чужое жилище подобно утолению похоти. Увы, приходится отвечать врагам той же монетой — сбрасывать на них бомбы и так же калечить чужую личную жизнь. С внезапной яростью он повернулся к К.

— Вы на это сами напросились.

Мистер К. попятился к дивану, сел. Над его головой нависла полочка с несколькими тощими книжками в потертых сафьяновых переплетах — жалкая библиотека набожной женщины. Он сказал:

— Клянусь вам, я не был там.

— Но вы не отрицаете, что вы с ней намеревались завладеть моими бумагами, так ведь?

— Вас отстранили от задания.

— Я это уже слышал.

Он вплотную подошел к мистеру К. Можно было одним ударом свернуть ему челюсть и разрядить накопившийся гнев. Они ему совсем недавно продемонстрировали, как избивают человека. Но он не мог этого сделать. Дотронуться до К. — значило бы вступить с ним в физический контакт. От омерзения у него задрожали губы. Он сказал:

— Единственный ваш шанс выбраться отсюда живым — это быть откровенным. Они купили вас обоих, так?

Очки мистера К. упали на диван, и он начал шарить по вышитому покрывалу. Потом залепетал:

— А как мы могли знать, что вы сами не продались?

— Это у вас-то не было способа узнать?

— Ведь вам не доверяли… Иначе для чего они нас нанимали?

Он слушал, сжимая в кармане револьвер. Когда ты и судья, и присяжные заседатели, и даже прокурор, нужно дать человеку высказаться — нужно быть объективным, даже если земной шар сошел с орбиты.

— Продолжайте.

Мистер К. приободрился. Он попытался сфокусировать на Д. свои поросячьи глазки и скривил рот в подобие улыбки.

— К тому же вы и сами вели себя довольно странно, так ведь? Откуда нам было знать, что вы не продадитесь за хорошую цену?

— Справедливо.

— Каждому приходится заботиться о себе. А то что же — вам, значит, можно грести денежки, а нам ветер в кармане?

Это ли не предел человеческого падения! Мистера К. легче было терпеть, когда он дрожал от страха. Теперь к нему возвратилась храбрость. Он рассуждал вслух: