Наизнанку (СИ) - Медведева Евсения

— Предельно! — Янка подпрыгнула от его крика и бросилась в дом.

Я закурил очередную сигарету, просто чтобы не смотреть ей вслед.

— Стоять! — взревел Моисей, отбросив бутылку. Та со звоном разбилась о каменные ступени. Янка замерла, вжав голову в плечи.

— Что, папа?

— Я завтра уезжаю во Владивосток. — Моисей сделал шаг ко мне. — Присмотри за Янкой?

— Что? Почему я? Она больше и на шаг не подойдет к моей квартире! — я кивнул в сторону заваленного барахлом газона.

— Что? Я не маленькая! Мне не нужны надсмотрщики, хватит и охраны!

— Янина! — зашипел Моисей.

— Янина? — я не смог удержаться, чтобы не усмехнуться. — Значит, Янина?

— Не называй меня так! — заноза так быстро затопала ногой, что расстегнутая рубашка распахнулась, оголяя грудь в красном кружеве.

— Что, и в паспорте так написано?

— Папа! Скажи, чтобы он заткнулся!

— Яна!

— Моисей, почему я? Попроси Лазаря!

— Он летит со мной!

— Значит, Буба. — не сдавался я.

— Все, что мне нужно: чтобы Янка отчитывалась перед тобой три раза в день. Утром, днем и вечером.

— Днем и вечером. — На автомате возразил я.

— Э! А вы меня не хотите спросить?

— Нет! — рявкнул Моисей, осадив снова зарумянившуюся девушку. — Тебе сложно написать смс?

— Нет. — Пробурчала она и сложила руки на груди, наблюдая за мной исподлобья.

— А тебе сложно прочесть несколько строк?

— Нет, но ты мог бы найти кого-нибудь другого.

— Значит, ты ему доверяешь? — внезапно Яна растянулась в самой широкой улыбке. На щеках проявились довольно глубокие ямочки, а глаза заблестели, но как-то не по-доброму. Вернее, как-то загадочно.

— Пока не было повода, чтобы усомниться. — Моисей глубоко вдохнул перед тем, как ответить, словно набирался спокойствия.

— Отлично! — Яна развернулась и медленно пошла к дому. — Я буду писать тебе, злюка!

— Б*ять! Моисей? — зашипел я, как только она скрылась.

— Скала, хватит! С меня сегодня хватит истерик. Ты все равно будешь всю неделю с парнями на тренировочной базе. Тебе же несложно читать сообщения? А по вечерам тебе будут звонить с поста охраны, чтобы доложить, что дочь вернулась.

— Моисей…

— Хватит, Олег! — голос старика изменился. Появилась натянутость. Его лицо напряглось, отчего морщины стали глубже. — Я очень редко прошу. Поверь.

— Ладно! Это все, что ты хотел сказать?

— Нет! Выпьешь?

— За рулем.

— Тогда идем на веранду, поговорим.

Мы вошли в дом. По темным коридорам гулял сквозняк. Первый этаж был сдержанным, даже аскетичным. Контрастные цвета, резкие линии. Никакого намека на уют. Широкие коридоры перетекали друг друга, отражаясь в огромных зеркалах, словно в лабиринте. Дом словно был пуст. Только наши шаги отдавались тихим эхом в темноте.

— Не люблю этот дом за эти бездушные коридоры! — Моисей толкнул высокие двустворчатые двери. — Тут теплее! И тише!

В гостиной потрескивал камин, наполняя комнату ощущением уюта. Какой контраст по сравнению с ледяными серыми коридорами. Моисей закрыл двери и махнул в сторону пары английских кресел у самого камина. Несмотря на то, что на улице еще было светло, плотные портьеры были задернуты, отсекая солнечный свет почти полностью. Огромная комната освещалась только настенными бра, но основным освещением служил огонь. Его игривые языки пламени роняли тени на светлые стены.

— Я в темноте лучше думаю. — старик словно прочел мои мысли. Он скинул пиджак и распахнул огромные двери на террасу. По вечернему прохладный воздух ворвался в комнату.

— Говори. Не тяни. — Я сел в кресло, с интересом наблюдая за стариком.

— Я не могу спать. Постоянно кажется, что как только засну, получу пулю в лоб. И страшна не смерть. Я ее не боюсь, потому что пожил. Познал и радость, и горе. А страшно за Янку. Я как загнанный зверь. Думаю, может, отправить ее за границу? Спрятать в каком-нибудь небольшом графстве? Но понимаю, что там она будет еще уязвимей. — Моисей сел в кресло напротив и закурил сигару. Густые, почти молочные клубы вяло, по-старчески поползли к потолку. Старик смотрел на огонь, почти не моргая. Он вытянул ноги, забросил руки на подлокотники и закрыл глаза.

— Ты совета хочешь?

— Ну, попробуй. — Проскрипел он и повернул ко мне голову.

Зачем я это сказал? Кто тянул меня за язык? Какие, на хрен, советы? Меня вообще не должна волновать его чокнутая дочь. Хватит и того, что я уже для нее сделал.

— Как только она покинет страну, то перестанет быть Моисеевой. Просто приставь к ней хорошую охрану и все. Пока ей ничего не угрожает. Найди крысу, и тогда все будет нормально.

— Нормально, говоришь? Нормально уже не будет. Как только я найду крысу, начнется возня. А если я не найду крысу, то начнется война. Знаешь, чего мне стоило установить мир в области? Я много лет потратил на то, чтобы примирить большие группировки и присоединить к себе мелкие. Если не отреагирую, подумают, что я ослаб, и налетят стервятники, жаждущие моей крови. А отреагирую, прольется кровь, которой давно не было. Это замкнутый круг.

— Тот, кто начал это, именно этого и ждет.

— Чего?

— Ему понравятся оба варианта.

— Ты думаешь?

— Да. За Янку можешь не переживать. Им интересен ты. Твое место. Сколько старших? Немного? Три? Четыре?

— Четыре.

— Подожди. Если они не перекинутся на других, значит, им интересен именно ты. Тогда не избежать крови. Но я бы на твоем месте не распространялся о своих проблемах. Даже старшим. Как ни странно, стабильность — это всего лишь видимость. Никто не откажется от твоего места.

— Ты мне нужен! — Старик повернулся. Я чувствовал его взгляд. Он медленно исследовал мое лицо, спускался к рукам.

— Моисей, мы говорили об этом.

— А я помогу тебе добраться до Корнея. — Он швырнул сигару в камин и сложил руки на коленях, переплетя пальцы. Его взгляд прожигал, улавливая каждое движение мышц. Ждал реакции. Любой. — Ты же не станешь отрицать, что вернулся за его головой?

— Не стану.

— Тогда также согласишься, что одному тебе его не достать. Тебе нужна моя дорога к нему.

— Я попробую один.

— Второго шанса не будет. — Моисей ухмыльнулся. — Ты же не дурак. Как только подойдешь к нему слишком близко, появится только один шанс. Зато выхода будет два: либо могила, либо победа. Парадокс, правда? Шанс один, зато выхода два…

— А зачем тебе помогать мне?

— Я ничем не отличаюсь от тех, кто затеял возню. Не откажусь от возможности убрать неудобных мне «старшаков». А Корней неудобный для меня.

— А я, значит, удобный?

— Ты справедливый.

— Не боишься проиграть самому себе? Я «убирал» и более важных мира сего.

— Не боюсь. Не я затеял тусню. Теперь все просто. Либо я, либо меня.

— Я никогда не стану твоей «шестеркой».

— У меня их предостаточно. Мне нужен равный.

— Не смеши меня. Равных убирают.

— Не всех. Только тех, с кем нельзя договориться. А с тобой можно говорить.

— Неожиданный поворот. — Я встал и направился на террасу. Виски пульсировали. Не ждал, что этот разговор произойдет сейчас. Конечно, Моисей облегчил мою задачу, но не так рано. Слишком рано. Сев на перила, закурил. Солнце зависло над горизонтом, приготовившись скрыть город в одеяле ночи. Страшно захотелось выпить.

— Ты знаешь, что Корнея надо убрать, не хуже меня. — продолжал Моисей из гостиной. Его хриплый голос был ровным, без намека на панику. Спокойствие, с которым он говорил, поражало. Хотя, на то он и Моисей. Он построил себя сам. И теперь он знает, что если проиграет, то его растопчут. Смешают с грязью.

— Ты его недооцениваешь. — На выдохе ответил я и тут же снова затянулся. Сигарета истлела моментально.

— Ошибаешься. Мы впервые пересеклись еще до рождения Янки. И знаю я его давно. Слишком давно, чтобы говорить о том, что могу недооценить.

— Даже если я соглашусь, это самоубийство, копать, пока не найдем крысу. — громкое лошадиное ржание отвлекло меня. Ворота конюшни распахнулись. Сначала вышел конь, а потом показалась хрупкая фигурка Янки. Девушка остановилась и прижалась к коню, крепко обхватив того руками. Она зарылась носом в гриву и постояла так недолго. Затем сунула руку в карман узких белых брюк и достала лакомство. Конь тихо заржал и аккуратно взял угощение с крохотной ладони своей хозяйки. Яна стянула длинные волосы в пучок и ловко запрыгнула на коня. Жеребец топтался, давая хозяйке время, чтобы она села удобнее, но уже предвкушал чувство свободы.