Любовник-Фантом (сборник) - Джозеф Ле Фаню

— Слишком что, месье?

— Слишком красива. Глаза ее волнующе прекрасны, черты совершенны, а нежнее ее щек, верно, и не сыщешь. Впрочем, я все же уверен в ее порядочности. Вы ведь, кажется, с нею не встречались?

— В тот вечер, когда мне пришлось проломить череп забияке-офицеру, что наскочил в прихожей гостиницы на старого графа, там также была дама, закутанная в дорожный плащ. Но лицо ее, помнится, скрывала густая черная вуаль, и решительно ничего нельзя было разглядеть, — дипломатично ответил я. — Возможно, то была его дочь. А случаются ли у них размолвки?

— У кого, у графа с графинею?

— Да.

— Иногда бывают.

— О чем же они бранятся?

— Ах, это долгая история; о бриллиантах графини. Они довольно ценны и стоят, как утверждает наш главный ювелир, около миллиона франков. Граф предлагает их продать, деньги пустить в рост, а доходом распорядиться по усмотрению жены. Графиня же, которой они по закону принадлежат, никак не соглашается, и сдается мне, что истинную причину своей неуступчивости она ни за что мужу не откроет.

— Что же за причина, скажите на милость?

— Подозреваю, ей видится, как хороша она будет в этих бриллиантах, когда в другой раз выйдет замуж.

— Как?.. Ах, да, конечно. А граф де Сент Алир человек достойный?

— Достойнейший и очень умный.

— Как бы мне хотелось с ним познакомиться! Так вы говорите, он живет в таком…

— В таком вот счастливом браке! Но, серьезно говоря, они живут совершенными отшельниками; время от времени он вывозит жену то в Оперу, то на бал — но это, пожалуй, и все.

— Он, наверное, может многое припомнить и о старых порядках, и об эпизодах революции?

— О да, он прекрасный собеседник для любознательного молодого человека! К тому же он после обеда обыкновенно засыпает, а жена его нет… Однако, кроме шуток, он действительно удалился от суеты большого света и сделался ко всему безразличен; да и графиню ничто, кажется, не занимает — даже ее собственный супруг.

Маркиз поднялся.

— Не рискуйте своими деньгами, — повторил он напоследок. — У вас скоро появится возможность потратить часть их с большою пользою. Кое у кого из тех, кто способствовал реставрации Бонапарта, были очень приличные коллекции картин; через несколько недель они пойдут с молотка. Ожидаются потрясающие сделки! Приберегите кошелек для этих торгов; я непременно дам вам знать. Кстати, — обернулся он уже у самой двери, — чуть не забыл; на следующей неделе в Версале состоится костюмированный бал. Это как раз то, что надо, — в Англии вас маскарадами не балуют. Говорят, на сей раз все будет еще грандиознее, чем обычно; съедется весь свет. Приглашения просто нарасхват, но для вас я уж постараюсь достать. Доброй ночи! Прощайте.

Глава X

Черная вуаль

По-французски я изъяснялся бегло, в средствах стеснен не был, посему ничто не мешало мне вкусить от наслаждений, коими богата французская столица. Нетрудно представить, как незаметно пролетели еще два дня, по истечении которых, почти в тот же час, ко мне снова заглянул месье Дроквиль.

По обыкновению любезный и доброжелательный, он оживленно сообщил, что бал-маскарад назначен на следующую среду и приглашение для меня уже получено.

Какая досада! Как искренне я посетовал, что вынужден отказаться!

Не отвечая, маркиз некоторое время глядел на меня подозрительно и словно бы даже с угрозою, чего я решительно не понял; затем осведомился в довольно резком тоне:

— Будьте так любезны, месье Бекетт, сообщите причину вашего отказа.

Сие требование несколько удивило меня, но я чистосердечно отвечал, что именно вечером в среду договорился встретиться с двумя или тремя приятелями, тоже из Англии, и не могу нарушить данного обещания.

— Вот! Вот вам настоящие англичане! Где бы они ни очутились, им подавай только английское пиво, «биф-стейк» и парочку английских мужланов впридачу. Даже здесь, в Париже, вместо того, чтобы попытаться хоть что-нибудь понять про тех, к кому приехали, и изобразить хоть мало-мальский интерес к познанию, они сходятся вместе, наливаются пивом, курят и ругаются, как извозчики. В конце такого путешествия им не прибудет ни ума, ни лоску, и лучше б они пропьянствовали все это время в родной гринвичской пивной!

Уничижительно рассмеявшись, он взглянул на меня так, словно хотел пробуравить наскозь.

— Вот, — сказал он, швыряя приглашение на стол. — Хотите берите, хотите нет — как вам будет угодно. Я уже вижу, что зря старался — не в коня корм! — но вот что я вам скажу; когда человек моего ранга хлопочет ради вас, просит кого-то об одолжении и приносит вам на тарелочке билет, о котором многие парижане могут лишь мечтать, — стоило бы отнестись к этому не так презрительно!

Ну, это уж не вмещалось ни в какие рамки!

Во мне боролись гнев, обида и раскаяние. Возможно я, сам того не зная, нарушил правила хорошего тона, принятые у французов? Тогда это в значительной мере оправдывает грубую бесцеремонность, с какой маркиз мне теперь выговаривал.

В замешательстве, я поспешил извиниться, дабы снискать прощенье моего нового друга — ведь он выказал мне столько бескорыстного участия.

Я заверил, что во что бы то ни стало расторгну договоренность, коей связал себя так неудачно; что отвечал ему, не подумав, и вообще не отблагодарил еще маркиза соразмерно с его добротою и моей истинною оценкою этой доброты.

— Ну, полно, полно; я позволил себе упрекнуть вас исключительно ради вашего же блага; я уж и сам вижу, что выразился при этом чересчур резко; уверен, что вы с вашим добрым сердцем мне простите. Всем моим друзьям давно известно, что иногда, в запальчивости, я говорю лишнее, но после сам же первый об этом сожалею. Месье Бекетт, вы ведь простите старого друга? Я на минуту потерял самообладание. Ну, будемте, как прежде, добрыми друзьями!..

Он улыбнулся мне знакомою улыбкою месье Дроквиля из «Прекрасной звезды» и протянул руку, которую я сжал с радостной почтительностью.

Кратковременная размолвка сблизила нас еще больше.

Маркиз затем посоветовал мне заранее позаботиться о комнате в какой-нибудь версальской гостинице, поскольку спрос на места будет велик; выехать — сказал он — лучше всего завтра.

Посему я, не откладывая, заказал лошадей на одиннадцать часов завтрашнего утра; маркиз же вскоре пожелал мне доброй ночи, сбежал по лестнице, прикрывая лицо платком, сел в закрытую карету, что стояла под моим окном, и уехал.

На другой день я был в Версале. Подъежая к «Отель де Франс», я еще издали увидел, что прибыл отнюдь не рано, а возможно, даже слишком поздно.

Вокруг подъезда плотной стеной стояли экипажи, так что попасть внутрь можно было, лишь высадившись из кареты и протолкавшись меж лошадиных крупов.