Бесеняша в Академии Магии - Мстислава Черная

пальцев к губам, целует, а взгляд так и не отрывает, смотрит потемневшими глазами. У меня сбивается дыхание, и я пытаюсь вспомнить, почему отношения с Лайсом должны быть исключительно платоническими. Не вспоминается. А Лайс запечатлевает ещё один поцелуй, но теперь на ладони и подбирается к запястью.

Точно!

Я не хочу вот так, когда во мне ищут утешение, а не хотят по-настоящему. Мне удаётся собрать мысли в кучу, отогнать заволакивающий разум дурман страсти, но свободная рука будто сама собой тянется, и я пропускаю между пальцами мягкие пряди. Коснувшись его щеки, я тихо спрашиваю:

– Пойдём?

– Да, майя.

Откуда в нём эта готовность подчиниться любому капризу? Я уверена, что он скажет “да, майя”, чего бы я ни затребовала. Слепое обожание коробит, а Лайс будто не замечает моей неловкости и приобнимает за плечи.

Настрой на романтику вдребезги разбивает служанка.

Лайс, естественно, пропускает меня вперёд, и я первая, кого служанка видит. Заметить Лайса она не успевает. Подхватив поднос с ужином, служанка направляется в мою сторону и на ходу заявляет:

– Госпожа, в наш дом сегодня пришла трагедия. Герцог Кайнайский, не выдержав позора быть камиром, да ещё и камиром простолюдинки, очистился в родовом пламени. В связи с его безвременным уходом вдовствующая герцогиня-мать надеется на ваше понимание. Вы покинете герцогство незамедлительно, госпожа.

– Ты заявляешь, что герцог… покончил с собой?!

– Как и его отец, – кивает служанка, которой я преградила путь, и она вынуждена остановиться передо мной с подносом.

Даже не знаю, что сказать…

– Передай герцогине, что я восхищаюсь её гостеприимством. Выгонять, ах, простите, просить удалиться на ночь глядя, не позволив поужинать…

– Госпожа?! В доме трагедия, потерян единственный наследники, надежда рода, а вы…

– Я, – перебиваю я.

Я думала, меня больше не удивить, оказывается, есть, чем. Служанка сообщает о смерти господина настолько равнодушно-буднично… Будто сообщает, что петуха зарезали на заднем дворе.

Служанка слегка теряется под моим напором.

Может, у неё тоже мозги промыты? Или она безоговорочно предана вдовствующей герцогине? В любом случае она перешла черту.

Не дожидаясь продолжения, Лайс уверенно входит следом за мной, и служанка, хрипло ойкнув, шарахается, с подносом заваливается назад. Лайс подхватывает… поднос, а служанке позволяет шлёпнуться, благо она скорее сползает по стене и садится, нелепо раскинув ноги, чем по-настоящему падает.

– П-призрак, – с ужасом выдыхает она.

Лайс кривит губы:

– Ты уволена. Завтра до полудня покинь мою землю.

– Герцог… не очистился от позора в родовом огне? – доходит до неё.

Служанка с трудом, цепляясь за стену, поднимается. Видя, как ей тяжело, мне становится её по-человечески жаль. Ей бы на пенсии отдыхать, а не каменный мешок обслуживать. Но я не вмешиваюсь. Потом спрошу, когда мы с Лайсом останемся наедине, а лезть сейчас – подрывать его авторитет. Кстати, служанка не выглядит напуганной угрозой увольнения, она скорее расстроена, что Лайс пошёл против воли её госпожи, и ей явно не терпится доложить. Служанка бочком выбирается в коридор.

Лайс захлопывает дверь, ставит поднос на стол и морщится:

– Ужин, майя… Простите.

Я подхожу ближе.

Чёрствый хлеб, разваренная в жижу крупа и сверху, как насмешка, половинка яйца с дыркой вместо желтка. Наверное, каша даже съедобна, но я бы не рискнула пробовать.

– Вдовствующая герцогиня питается также? – уточняю я. Мало ли, хотя не верю.

– Отнюдь, майя. Это… для вас.

– Оу? – тогда я польщена. – Кажется твои усилия по спасению нашего ужина прошли впустую.

– Мне жаль, Ирэн.

Я отмахиваюсь и выуживаю из своей сумки кулёк пирожков с мясом, яблоки. Плитку шоколада с фундуком оставляю на дне, мало ли, калории срочно понадобятся, пусть будет про запас. Пока я разворачиваю свёрток и делю пирожки, вид у Лайса становится всё более и более виноватый, но от угощения он благоразумно не отказывается, а я, убедившись, что в чайнике пустой кипяток, впрочем, уже даже не кипяток, а очень горячая вода. Для моих целей сойдёт – я забрасываю чайный пакетик с предусмотрительно оторванной земной биркой.

Ужин скудный, зато по-домашнему уютный, мирный. Прислушиваясь к ощущениям, я понимаю, что Лайс больше не испытывает боли. Нет, он далеко не в порядке, но он справляется. И вообще я восхищаюсь его стойкостью и волей к жизни. Сколько лет проклятье точило его изнутри? Лайс устоял, выжил. Думаю, он бы и дальше сопротивлялся, если бы не вдовствующая герцогиня, которая, нажимая на самые болевые точки, буквально толкнула его за грань. Но о ней сегодня мы не будем. Завтра тоже бы не хотелось, но завтра, увы, встреча неизбежна. А пока мы доедаем пирожки, допиваем чай. И я замечаю, что смотрит Лайс на меня как-то странно. С ожиданием?

– Ночью будет ещё холоднее, – вроде бы факт, но я снова слышу в его голосе звон вины.

– Вместе теплее, – фыркаю я и для успокоения обещаю. – Ляжем в тёплой одежде.

И будем вместе спать… в буквальном смысле.

Кивнув, Лайс встаёт из-за стола, приседает на корточки у камина, подкручивает обогревающий шар, и вскоре в комнате немного теплеет. Но не настолько, чтобы я отказалась хоть от одного из вороха одеял.

Я перебираюсь на кровать, сажусь с ногами, сверкая из-под подола белыми носочками. Лайс, мне кажется, теряется. Я подкидываю в ладони баночку с волшебным чудо-маслом и призывно хлопаю рядом с собой. Подспудно я ожидаю протеста, но Лайсс послушно устраивается рядом, полностью повторяет мою позу.

Послушание послушанием, а в глазах прорывается затаённое предвкушение. Ловить за запястье не приходится, Лайс сам протягивает руки. Я сперва осматриваю – если старые шрамы чуть побледнели, а язвочки подсохли, то кисти в целом… выглядят хуже. Свежие волдыри, краснота, кровоточащие ранки.

Цыкнув, я щедро выскребаю из баночки и грею плотное масло.

Первое касание, и Лайс со свистом втягивает воздух. Я никак не реагирую, и Лайс закрывает глаза. Я ловлю по связи его наслаждение… и возбуждение. Лайс стонет сквозь стиснутые зубы. Никогда бы не подумала, что парня может так накрыть от прикосновений к ладоням. Не удержавшись от соблазна, я хулиганю – тяну его удовольствие на себя, тяну вместе с магией и, усиленное, возвращаю. Как тогда, на медитации.

Мне самой становится жарко, но Лайса накрывает всерьёз.

Его глаза широко распахиваются. Осознанности в них нет ни капли, взгляд абсолютно шалый, и я, закончив с ладонями, перебираюсь на чистую кожу запястий, провожу вдоль венок. Лайс стонет, я лишь ускоряю закольцованный между нами поток магии.

Что я творю, совсем бессовестная.

Довожу парня.

Лайс выгибается в спине, стонет и обессиленно падает на спину. Поток развеивается, и я сама