Филе пятнистого оленя - Ольга Ланская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты уже собираешься уходить?
— Да, к сожалению, пора…
— Слушай, Ань, я тебя прошу, давай созвонимся в понедельник, может, посидим где или ты в гости ко мне приедешь? Я тебе еще не все рассказала…
— Да-да, конечно, — так я ей ответила. А что я могла сказать? Я ведь знала, что никогда ей не позвоню.
Маленький, деликатно перевернутый листочек с цифрами лег передо мной на стол. Я открыла блестящий бумажник от Ферре и старалась не смотреть, как Юля очень медленно достает потертый кошелечек, и как после того, как официант исчез с моей кредиткой, он, этот жалкий, коричневый, пустой, по всей видимости, кусочек кожи радостно утонул в спасительной погребальной темноте ее сумки. Мне было еще рано, но я так устала от нее, что с большим удовольствием посидела бы просто в машине, рассматривая кольца на пальцах и неторопливо затягиваясь сигаретой.
— Ну ты звони, ладно? В понедельник жду. Всех мужиков отменяю, будем гулять!
Я кивнула ей и улыбнулась. А потом пошла к спящему холодному «фольксвагену». И, повернувшись случайно, увидела ее удаляющуюся сгорбленную спину. И почему-то подумала о том, что она не хотела бы больше со мной встречаться. Потому что дирижабль сдулся и довезти до дома могло лишь метро.
И я усмехнулась этой мысли, садясь в машину, вглядываясь в темную улицу сквозь мелькающие «дворники», и все думала о том странном чувстве, которое испытала, когда вставала из-за стола в кафе — словно я прочитала какую-то пожелтевшую страничку из старого, как бы не моего уже, а чужого дневника, найденного на чердаке. И листочек этот сразу после прочтения распался прямо в руках, засыпая стол и мою красную юбку из тонкой шерсти, оседая желтой трухой на покрытый блестящей плиткой пол. Не надолго, до тех пор, пока не сдует его сквозняк от выпускающей нас на улицу двери.
И я подумала, что даже не помню лица того человека, который был в моих мыслях последние полтора часа, и так и не вспомнила, как его звали. Мне было жаль, что я не могу думать, что он умер от любви ко мне. Мне не хватило бы глупости воображать, что в последние минуты своей жизни он вспоминал меня и, может быть, даже прошептал мое имя, которое никто не услышал. И что все это произошло потому, что я выпила из него все соки, всю силу, всю способность жить — тем более что с момента нашей последней встречи он навсегда был обречен на жизнь без меня.
Но то, что именно благодаря ему в моей жизни появился эликсир вечной молодости, рецепт которого я составила для себя тогда, очень давно, — было для меня очевидно. Снадобье я употребляла регулярно — и, вероятно, мне предстояло его отведать сегодня вечером. И хотя именно он, старый скучный человек, помог маленькой, но очень порочной девочке открыть секрет эликсира — косвенно, конечно, просто натолкнув на мысль, которая ему-то не приходила в голову никогда, — девочка эта, став взрослой, не испытывала за это благодарности.
Я не спросила даже, где его похоронили, — она, кажется, сказала, что на Ваганькове, подзахоронили к его матери, но я не спросила, где именно находится могила. Потому что знала, что все равно туда не приду. Потому что в моем дневнике не было места для прошлого — в нем были лишь чистые белые листки, которые, стоило им заполниться записями, безжалостно вырывались и выбрасывались за ненадобностью. Чтобы не напоминать мне, сколько всего позади, — и что, хотя мне всего двадцать четыре года, я все же старею.
Я притормозила у светофора, увидев сбоку в окне темную ограду Ваганьковского кладбища, глядя на нее внимательно, не совсем понимая, зачем это делаю, потеряв какую-то важную мысль, только что крутившуюся в голове. Вынув из сумочки тоненькую книжечку в черном кожаном переплете и раскрыв на первой странице. «18.00, "Прага"» — ничего больше. Ни вчера, ни завтра.
И как только уверенный и дерзкий зеленый глаз светофора взглянул в темноту, я вжала педаль газа в пол, одним рывком преодолевая пропасть между ничего не значащим прошлым и таким значимым сегодня…
ИСКУССТВО ЖИТЬ
…Я оглянулась недоуменно. Посмотрела на нее вопросительно. Все еще думая, что мы ошиблись дверью и что она сейчас развернется и направится к выходу. Но она пошла вперед, и мне не оставалось ничего, кроме как последовать за ней.
Я понюхала опасливо воздух. Здесь странный был запах — не так, чтобы очень вкусный, но вроде и не противный. Больше, правда, подходящий столовой, чем шикарному ресторану. А вот достатком тут, по-моему, не пахло. И это название — «Хинкальная» — тоже не показалось мне особенно привлекательным. Оно как-то не очень красиво звучало, не по-светски.
Здесь было совсем темно. А может, так показалось сначала, потому что мы вошли с залитой солнцем улицы, немного ослепшие, щурящие глаза. И звенели где-то вдалеке, на кухне, что ли, купающиеся вилки и ножи. Прихорашивающиеся перед встречей с очередными клиентами.
Клиентов, надо признать, здесь было не много. Да и те вовсе не были похожи на молодых миллионеров, или преуспевающих бизнесменов, или удачливых банкиров. Хотя я в этом не разбиралась и судить не могла. А по ее уверенному взгляду — уже более осмысленному, чем в первые минуты, прозревшему, — понятно было, что все идет как надо. Что те, кто нам нужен, уже здесь. Ну или вот-вот появятся.
Я думала, она направится в угол. Думала, что из угла лучше наблюдать — я бы лично именно в угол и села. Но тут почему-то не было стульев, и столики были слишком высокие, не всякий стул до них бы дорос. А она остановилась почти в самой середине зала, сделав всего несколько шагов от лестницы. И сумочку положила прямо на спину стола — обозначая словно тем самым серьезность своих намерений.
Я улыбнулась ей — показывая, что оценила ход. Мне еще много чему надо было научиться. Я теперь только и делала, что подмечала собственные промахи и недочеты. Не подозревала даже раньше, как много делаю