Королевский гамбит - Иван Новожилов

“Фон Штауберг! Так вот, оказывается, с кем довелось встретиться. Это не кайзеровец, но что-то общее роднит его с тем, который впервые показал мне и Кольке Сарычезу прелесть “высокой германской цивилизации”. А гауптман? Не тот ли, что навестил нас на пересыльном пункте в Городище? Неужели через несколько минут состоится еще одна встреча?”

Зарешеченная дверка “черной Берты” приоткрылась. Показалось вытянутое бледное лицо Левченко.

— Сюда, Сарычев, — зашипел он, — давай от греха подальше!

— Мне нечего бояться.

— Ш-ш-ш… — Левченко приложил палец к губам и моментально скрылся в коробе. Майор забрался в кузов, сел на деревянную скамью, укрепленную вдоль борта.

Левченко сбивчиво объяснил:

— Перепутать, Сарычев, могут. Схватят, посадят, припишут что-нибудь, а потом доказывай, что ты не верблюд. Признаться, Сарычев, собачья жизнь. Я, приезжая сюда, стараюсь по возможности на глаза никому не попадаться, в машине отсиживаюсь…

— Что так?

— Спокойней. И основания есть… Видишь ли… Мухтаркина у нас как-то по ошибке расстреляли. Вылез он размяться, а по двору партизан проводили… Ну и его заодно… — он достал из кармана плоскую флягу. Послышалось бульканье. Запахло спиртом. — Выпить хочешь? Зря, помогает… И верно, тебе нельзя: начальству представляться надо. Начальник у нас новый — гауптман. Фигура! Говорят, в Англии шпионил. Деликатные поручения на русском фронте выполнял. Кресты имеет. Да вот за что-то… Но молчок…

В кабину забрался сопровождающий. Чугунные ворота, словно нехотя, со скрежетом растворились. Взревел мотор. “Черная Берта”, включив сирену, помчалась по улицам. Мелькали светлые двух, трех- и четырехэтажные дома под красными черепичными крышами. За Даугавой виднелись серые угрюмые здания с башенками и остроконечными шпилями: старый город сохранял средневековый облик.

Соколов любил этот город у Балтийского моря, полноводную Даугаву, парки, сады, скверы по ее берегам. “Черная Берта” миновала центр Остались позади пригород, Киш-озеро. Шоссе вело на север. Слева, за дюнами, плескались волны залива. Но и они вскоре скрылись за стройными соснами с необычной расцветкой стволов, красноватой. Показались дома.

— Ну вот и Вецаки! — сообщил Левченко. — Те самые, о которых я говорил. Школа в двух местах располагается. Здесь, на побережье, и в Еалдоне, в сорока километрах южнее города. Здесь, в Вецаки, имеется три группы. Первая — саботажная. В ней готовят диверсантов, которых затем забрасывают в тылы Красной Армии с заданием подрывать мосты и железнодорожное полотно, пускать под откос поезда. Во второй группе готовят людей для борьбы с партизанами. Прошедших специальный курс направляют в облавы и на охрану сел и деревень на оккупированной немцами территории. В третьей группе обучают радистов, которые умели бы не только держать связь, но вместе с этим зашифровывать, расшифровывать и передавать секретные донесения. Этих людей придают группам диверсантов и отрядов по борьбе с партизанами. В Балдоне собраны настоящие подонки, поэтому там и более свободный режим. Обучают в Балдоне саботажников-диверсантов…

Машина остановилась. Из будки вышел солдат, переговорил с сопровождающим, заглянул в короб и не спеша скрылся в дежурке.

Во дворе, спрыгнув на песчаную площадку, Соколов, разминая затекшие ноги, несколько раз присел на месте, готовясь к тому, что вот-вот появится “знакомый по лазарету” нарочный фон Штауберга, поднимет руку и крикнет: “Взять! Это русский разведчик!”

На случай провала мысль уже подсказывала выход: “Рядом конвойный. У него выхвачу автомат и, отстреливаясь, отойду к оврагу, в сторону кустарников. Там переберусь через забор… А пока ничем не выдавать волнения…” Майор бегло оглядел широкий двор, здания, пристройки. К машине подошел офицер со стеком в руке. Остановился прямо перед прибывшими и, беззастенчиво разглядывая Соколова, сказал:

— Вы напоминаете мне героя одного из произведений Виктора Гюго.

— Он очень похож на него, господин гауптман, — с готовностью вставил Левченко. — Только тот без бороды. А улыбка — та самая…

— Где вы были ранены? — спросил гауптман, игнорируя реплику Левченко.

— Под Курском, в мае.

— Под Курском?

— Командовал артиллерийским дивизионом восемьдесят четвертого артполка, приданного стрелковой дивизии…

— Командир дивизии?

— Генерал Буров, кажется. Я не интересовался командиром стрелковой дивизии: для этого существуют командиры полков, а я командовал всего лишь дивизионом.

— Вашим полком командовал, не помните, кто? — в тоне гауптмана сквозило не только любопытство.

— Полковник Любимов. На все вопросы я уже дал исчерпывающие ответы. Ваше командование направило меня в распоряжение гауптмана.

— Очень приятно! Гауптман Крафт — это я!

— Оберст фон Штауберг просил передать вам привет. Пользуюсь случаем и передаю.

— Благо-да-р-ю… Вы были когда-нибудь в Германии?

— Не был.

— А я побывал кое-где… Где вы жили до войны?

— В Пелуге, на одном из притоков Волги, — сказав это, Соколов сразу же представил себе затерявшийся в зелени яблоневых садов городок, где он гостил у Николая Сарычева. — Приток тоже называется Пелуга. Небольшой городок районного масштаба. Заводов нет, а вот фруктов много…

И майор как бы ощутил прохладный ветерок с реки, разлившейся по лесам левого берега.

— Знаю и такой город, — Крафт повернулся на каблуках, — Левченко, проводите его в шестую комнату. Передайте Пактусу, чтобы оформил прибытие.

Размахивая стеком, Крафт зашагал прочь. Мимо Соколова прошмыгнул невысокий пожилой мужчина. Маленькие глазки, словно два буравчика, посверкивали под редкими бровями. Улыбнувшись слащаво, он спросил:

— В шестую? Веди, веди.

— Кто это? — поинтересовался Соколов.

— Премерзкий тип! — Левченко сплюнул. — Денщик начальника школы Горбачев. В июне сорок первого был призван, сразу перешел к немцам…

…В бархатной темноте неба звезды будто огоньки сигнальных фонарей самолета. Шелестит ветер в листве раскидистого клена. Ветви постукивают робко.

В помещении темно и тихо. Соколов было задремал, но внятный шепоток за тонкой переборкой насторожил его.

— Сосед наш уснул? — проговорил первый голос. — Ты хотел мне что-то сказать?

— А коли не спит, — отозвался второй. — Подождем еще.

— Дрыхнет без задних ног. И стена как-никак. Давай!

— Я, Темкин, о возвращении домой подумываю. Ведь придется нам когда-нибудь до дому подаваться. Пожалуем в родные места, а нам: “Что вы, други, сделали для победы?”