Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами - Джеймс Купер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Было понятно, как много выиграли беглецы, завладев всеми лодками. Теперь их враги, хотя бы на некоторое время, были прикованы к северному берегу реки, а ширина устья в этом месте служила надежной преградой между ними и теми, кто достиг южного берега. Лодки к тому же давали слабейшей партии возможность двигаться куда угодно, увозя с собой весь груз, который был на борту, а именно все имущество бортника; а враги, потеряв каноэ, теряли главное средство передвижения и, вероятно, будут вынуждены продолжать путь в пешем строю. О цели их похода бортник только догадывался, пока не расспросил чиппева, и сделал он это тотчас же, как только все лодки оказались в безопасности, у южного берега реки. Здесь наши беглецы и высадились, пройдя протокой в зарослях риса и причалив к твердой земле. Марджери принялась разводить костер, чтобы отгонять комаров, в укромном местечке за небольшим холмом, скрывавшим огонь от противоположного берега. Утром придется гасить костер, чтобы не выдать дымом свое укрытие. Позаботившись о том, чтобы для костра прелестной Марджери топлива было в избытке, бортник приступил к расспросам и прежде всего спросил чиппева, как тот угодил в плен.
— Ладно, расскажу все, — ответил, не увиливая, чиппева. — Скрывать тропу от друга — не хорошо. Помнишь, как прощались на прогалине с Бур доном?
— А как же — помню как сейчас. Потаватоми пошел своей тропой, а ты — своей. Я был рад, потому что видел — ты его другом не считал.
— Да; хорошо идти своей тропой, а не одной с твоим врагом — можно подраться, — спокойно ответил индеец. — Этот раз тропа опять стала одна — потаватоми потерял скальп.
— Все это я знаю, Быстрокрылый, и очень хотел бы, чтобы этого не случилось. Я наткнулся на тело Большого Лося, прислоненное к дереву, вскоре после того, как вы от нас ушли, и понял, от чьей руки он пал.
— Скальп не нашел, а?
— Нет, скальп с него сняли; но для меня это уже ничего не значило — ведь он был убит. Какой смысл вести войну так, что ни в лесу, ни на прогалинах, ни в прериях не уйти от смерти? Погляди-ка, какую беду навлекла на эту семью ваша индейская манера воевать!
— Как вы воевать, говори — хочу знать. Идешь целовать, кормить олениной врага — или брать его скальп? А? Как лучше всего делать, чтобы он боялся и признал — ты хозяин?
— Всего этого можно добиться, не убивая одиноких путников и не трогая женщин и детей. Оттого что ты снял скальп с Большого Лося, мир между Англией и Америкой не приблизился.
— Скальп нет, жалко — потаватоми отняли, говорят, похоронили его. Ладно, пускай прячут в яму, глубокую, как колодец белого человека, — не могут спрятать славу Быстрокрылого Голубя! Она вот тут — зарубка хранит ее!
Зарубки на палочках — нечто вроде дикарского способа производить воина в следующий чин: определенное количество зарубок — все равно что официальное представление к повышению в чине, не уступающее процедуре производства в Вашингтоне. Ни в том, ни в другом случае, по-видимому, это не приносит ни денег, ни командирского поста, разве что в редких случаях, да и то когда это выгодно правительству. У почестей есть свои особенности. Как и у всех прочих человеческих интересов, в военных действиях имеются известные моральные градации. Например, гражданин, который одобряет оккупацию Алжираnote 56 и Таитиnote 57 или нападение на Кантонnote 58, а также и многочисленные войны с индейцами, обагрившие полуострова Восточного побережья кровью коренных жителей, видит чудовищное преступление в нападении на Веракрусnote 59, брешь в стенах которого открыла прямой путь на Сан-Хуан-де-Улуаnote 60. В глазах того же глубокомысленного моралиста гаритасnote 61 в Мехико следует одобрить, как будто это двери, открывающиеся в будуары прекрасных сеньор этой великолепной столицы; а ведь нет ничего более чудовищного, чем стрелять на улицах города в кого попало. Поэтому мы не без удовольствия пользуемся возможностью добавить некоторые элементы философии Быстрокрылого Голубя к воззрениям мудрых голов Старого Света, дабы дополнить кодекс интернациональной морали касательно этого интересного вопроса, при изучении которого не знаешь, отдать ли предпочтение тому, который составлен в университетах, или тому, который пришел прямо из диких и глухих лесов.
— Все к лучшему, — отвечал бортник. — Хотелось бы мне убедить тебя выбросить и этот отвратительный трофей, что привязан к твоему поясу. Помни, чиппева, ты теперь среди христиан и тебе подобает делать так, как хотят христиане.
— А что христиане делают, а? — презрительно бросил индеец. — Пьют, как Склад Виски, да? Обманут бедного краснокожего, а потом станут на колени и смотрят наверх, на Маниту?note 62 Так христиане делают, да?
— Те, кто так делает, — христиане только на словах; ты должен быть лучшего мнения о настоящих христианах — в душе.
— Каждый зовет себя христианин — говорю тебе — все бледнолицые христиане, так говорят. Ты послушай чиппева. Один раз долго говорил с миссионером — он рассказал все про христиан — что христиане делают — что христиане говорят — что он ест, как он спит, как он пьет! — все хорошо — хочет Быстрокрылого Голубя сделать христианин — потом помни солдат в гарнизоне — не ест, не пьет, не спит как христианин — все делай, как солдат: ругается, дерется, обманывает, пьяный ходит, — это такой христианин будет индей, а?
— Нет, христианин не должен так себя вести; боюсь, только немногие из нас, называющих себя христианами, ведут себя как подобает христианам, настоящим христианам, — сказал Бурдон, понимая, что обвинения чиппева справедливы.
— Вот именно — я понял — спросил миссионера один раз, куда все христиане подевались, — индей их даже не может найти — в лесу нету — в прерии нету — в гарнизоне нету — нету в Макино, нету в Детройте — куда все ушли, что индей не может их найти нигде, только в словах миссионера?
— Интересно знать, какой ответ тебе дал миссионер?
— Пожалуй, скажу — говорил, среди бледнолицых один на тысячу истинный христианин, хотя все зовут себя христианами! Это индей называет обман, а?
— Не так-то просто объяснить индейцу все обычаи белых людей, Быстрокрылый; но мы непременно поговорим об этом в другой раз, на досуге. А сейчас я хочу знать, как ты попал в плен к потаватоми.
— Очень просто — хорошо бы разговор христиан был такой простой. Ты видел, Бурдон, Большой Лось вышел в разведку, когда мы встретились на прогалине у реки. Я это знал и взял его скальп. Эти потаватоми — его друг, они пришли встретить старого вождя — не могли найти; но нашли Быстрокрылого, схватили меня, когда я устал и спал; скальп Большого Лося был у меня — жалко — узнали скальп: седые волосы, еще приметы. Положили меня в каноэ — хотели везти чиппева в Чикаго и там пытать — но ветер очень сильный. Тогда встретили друг в другом каноэ, пришли сюда подождать немного.