Контрабандисты - Йен Лоуренс

Все паруса были подняты, но зафиксированы в каких-то сумасшедших позициях. Марсель оттянут назад. Фок отклонен против ветра и закреплен в этом положении. Парусина трепетала и хлопала, но «Дракон» летел к восходящему солнцу. За кормой осталась лишь одна лодка, вторую я увидел в отдалении с двумя гребцами, старающимися что было сил.

«Дракон» несся с ревом, в пене и брызгах; казалось, что, даже если Кроу сорвет с рангоута все паруса, судно будет двигаться ему назло. Капитан Кроу одиноко возвышался у грот-мачты, уставившись на раздувающийся парус, удерживаемый двумя фалами: один у конца гафеля, другой у его пятки. Кроу уже сбросил свернутые в бухты концы с удерживавших их кнехтов, на каждом оставалось лишь по одному-два витка, крепивших парус, остальная часть змеилась по палубе кольцами, шевелящимися от качки судна.

Пока я смотрел, Кроу вытянул стопор и освободил конец гафеля. Массивный деревянный гафель подтянулся к мачте, рванув конец через блоки. Половина веревочной груды исчезла в момент, оттянутая вверх, хлестнув капитана Кроу по ногам. Верхняя часть грота исчезла, но «Дракон» удерживал курс. Кроу пнул кучу концов и обругал «Дракона»:

— Будь ты проклят! Чтоб ты издох!

Я продвинулся по подветренной стороне. Сапоги Кроу погрузились в путаницу концов и поволокли всю кучу за собой.

— Ты, дьявол! — орал он на «Дракона». — Бездушный заколдованный пень!

— Когда освободитесь, мистер Кроу, я бы хотел с вами перекинуться словечком, — окликнул я его фразой, с которой он обратился ко мне, увидев на «Драконе».

Если он и вспомнил эту фразу, то не подал виду. Он резко обернулся, и я заметил, как пылают его глаза, даже при весьма тусклом свете.

— Так, значит, вот оно? Можно было предположить, что ты снова заявишься. От глистов очень трудно избавиться, это точно.

19.

Петля палача

Я остановился в нескольких шагах от капитана Кроу, нас разделяла мачта.

— «Дракон» идет в Дувр, капитан, — сказал я.

— Значит, в Дувр? — Он отступил на шаг в сторону. Я не спускал с него глаз. — А кто ж это там внизу рулит?

— Флеминг.

Кроу вздрогнул и отшатнулся. Он ударился о борт и схватился за ограждение, как бы опасаясь, что вывалится в море.

— Он попал на борт во Франции. Он все время прятался там, внизу, где вы возили шпионов.

— Чтоб ты издох, — сказал Кроу.

— Вы его слышали. Вы думали, это ваш сын стучит снизу.

— Тьфу, ну ты полудурок. И Флеминг полудурок. Тридцать лет назад был полудурком, таким и остался.

— Достаточно умный, чтобы увести у вас шхуну из-под носа. Достаточно умный, чтобы шхуной управлять.

— А ты видишь, куда он рулит?

— Я же сказал. В Дувр. К вашему палачу.

— Это, значит, теперь Дувром называется… Посмотри, кретин!

Я повернулся в сторону бушприта. Впереди простиралось открытое море и небо, в котором роились чайки. В наветренной стороне, под гиком, земля исчезала вдали с ужасающей скоростью.

— На Гудвинские пески он правит, вот куда. И через час мы там будем, если учесть прилив.

— Врете. До них еще далеко.

— Присмотрись и увидишь буруны.

Я едва уловил его движение. Я слишком внимательно смотрел в море, вглядывался в ряды волн, убегавшие к горизонту, как будто лестница к солнцу. Легким движением руки Кроу вытащил стопор, и гик грот-мачты рванулся в мою сторону.

Я попытался увернуться, но мощное бревно гика с размаху двинуло меня в плечо и швырнуло к борту. Я свалился возле линейки стопоров. Немыслимая боль, какой я, казалось, никогда не испытывал, разрывала руку, плечо и спину.

— Раздавлю, как червяка, — процедил Кроу сквозь зубы. — Думаешь меня обмануть? Я видел сотни смертей, но твоей полюбуюсь с особым наслаждением.

Он направился ко мне через кучу фалов. Я подтянулся к борту и нащупал рукой стопорный штырь, державший второй фал грота.

— Я тебя предупреждал с самого начала: держись подальше от «Дракона». К моему палачу, говоришь? Уж тебе-то до этого не дожить.

«Дракон» качнулся в подветренную сторону. Внезапно палуба накренилась, наверное, это Флеминг боролся за курс, а может быть, само судно вдруг с чего-то взбрыкнуло. Кроу споткнулся и упал на кучу фалов. И я выдернул штырь стопора из линейки.

Грот с гулом устремился вниз. Громадная масса парусины и дерева, более тонны весом, со страшной силой рванула оба фала с палубы. Мгновенно взметнулась куча, на которую свалился капитан. Фалы дымились в блоках, догоняя низвергающиеся грот и гафель.

Кроу вздернул голову. Его лицо исказил страх. С жутким змеиным шипением фалы взметнулись вокруг него, петли открывались и смыкались, захватывали его тело, его горло. Вес паруса и такелажа затянул петли и рванул его с палубы.

Мгновенно взлетел он на десять ярдов, колотя ногами и впившись пальцами в петлю, резавшую его горло. На этой высоте он и остался, медленно поворачиваясь лицом к заре. Я вспомнил слова из рассказа Дашера: «Веселенькую джигу сплясал капитан в ту ночь».

Я содрогнулся от ужаса и облегчения. Я обессиленно осел на палубу и смотрел на все, что угодно: на море, на небо, на палубу, — только чтобы не видеть трупа капитана Кроу, раскачивавшегося надо мной. Я полулежал, опершись на борт, и наблюдал, как заря расцвечивает окружающий пейзаж. Снизу вышел Флеминг.

Неуправляемый «Дракон» медленно описывал дугу. Марсель стоял против ветра, кливер хлопал. Но я не обращал на это особого внимания.

— Как я и говорил. Прямо к пристани. Прямо… — Флеминг замолчал. — А скажи-ка мне, куда это мы к дьяволу, попали?

— Вы сбились с курса, — пояснил я.

Он посмотрел на меня, на паруса, заметил капитана Кроу.

— Он умер. Ты его убил.

— Пришлось.

— Не думал я, что это возможно.

Он подошел к фалу и тряхнул его. От его руки взвилась волна, хлестнувшая труп капитана. Снова тряхнул он фал, еще и еще раз. Кроу раскачивался, как колокол.

— Ублюдок! — закричал Флеминг. — Убийца! Жизнь мою сгубил! Сколько лет угробил!

Я встал и отвел его прочь. Он всхлипывал, когда я подвел его к борту.

— Смотрите, — сказал я. — Солнце встает.

Солнце поднималось из-за моря. Большое, яркое, золотое. Флеминг всхлипнул. Он провел рукой по пучкам волос, торчащим из носа.

— Это прекрасно. Ничто не сравнится с восходом солнца.

— Мы не сядем на банку? Банку Гудвина? — спросил я.

Флеминг поморщился от порыва ветра. Лицо его было таким же белым, как меловые скалы на берегу.

— Это Южный Форланд. — Он указал пальцем. — Банку мы прошли. Мы прошли прямо через нее. Пересекли.

Так оно и было. Не далее мили от нас, за кормой по дуге, которую описывал «Дракон», море было коричневым и рваным. Прилив перепрыгивал через мелководье.