Блондинка в Монпелье - Наталия Левитина

Я скользнула по утеплённым парням равнодушным взглядом и направилась к «Ауди». Пришлось продираться сквозь плотную завесу зубодробительных звуков. Басы заколачивали в землю гвозди, солист визжал, словно кошка, попавшая в вентилятор. Юноши озабоченно переглянулись и заорали что-то друг другу. Они возбуждённо сверкали белоснежными белка́ми и зубами, оттопыривали губищи…

Один бугай бросился ко мне, протянул в мою сторону огромные лапы.

Я испуганно шарахнулась от него:

— Отвали! Чего надо?

Парень с шапкой на бровях улыбался и что-то голосил, стараясь перекричать музыку. Одного из юношей вдруг осенило — он сунулся в салон и убавил громкость. И вот уже ко мне приблизились все трое. Они явно чего-то от меня хотели, куда-то показывали, что-то объясняли.

— Да идите вы на фиг! — возмутилась я. — Брысь! С дороги!

Путь к машине был отрезан, бока автомобиля призывно серебрились на солнце, лобовое стекло пылало золотом… Но добраться до убежища я не могла, дорогу перекрывали три туши.

Я беспомощно оглянулась. Кроме нас на площадке у колонок не было ни души. Вдали шумело шоссе. Хозяин заправки если и видел происходящее сквозь стеклянную стену магазина, то не спешил на помощь.

Где Жан-Поль? Где его носит? Мы не так много выпили кофе на завтрак, чтобы радовать своим обществом унитаз целых пятнадцать минут!

Парни продолжали теснить меня к пыльной «Тойоте», я не знала, что они замыслили. В их разгорячённой скороговорке понятным было лишь одно слово — «мадам».

Вдруг мне стало очень страшно.

— Что вы … привязались, … уроды! — заорала я им, сочно приправляя фразу ядрёными ругательствами. — Говорите, мать вашу, по-английски! Я вас не понимаю!

Один из парней схватил меня за локоть, его рожа исказилась скабрезной ухмылочкой. Двое других тоже тянули мерзкие ручонки к моему божественному телу.

Безумная ярость накрыла меня белым покрывалом. Я на миг оглохла и ослепла, а когда вернулась к действительности, от страха не осталось и следа. Наверное, удар ногой в интимное сплетение нервных окончаний получился довольно сильным, так как через мгновение один обидчик валялся на земле, подтянув колени к животу и матерясь, а двое других замерли от неожиданности.

Хорошо я ему заехала!

Вот почему Володя называл меня Джиной Карано!

Минутную передышку — прежде чем публика опомнилась — я использовала эффективно: рванула с места со скоростью шаттла, выходящего на околоземную орбиту. На бегу увидела, как из магазина появился с пакетом в руках совершенно спокойный и умиротворённый Жан-Поль.

— Уезжаем! Быстрее! — крикнула я ему на ходу. — Я тут одному придурку по яйцам зафиндилила! Сейчас нас будут убивать.

Жан-Поль мгновенно оценил ситуацию. Он не стал читать нотацию о толерантности и хороших манерах, а просто сиганул к нашему автомобилю быстрее зайца. Мы вскочили в машину и рванули с места, визжа покрышками.

Бугаи тем временем затащили в машину скрюченного братана, и «Тойота» ринулась за нами в погоню.

— Чего они от вас хотели? — воскликнул Жан-Поль, посматривая в зеркало заднего вида.

— Наверное, спросить сколько времени, — предположила я.

— Но вы не стали разбираться, а уложили одного из них на землю.

— Между нами возник непреодолимый диссонанс с примесью расовой и гендерной неприязни.

— Всего-то? Наверное, вы всё же погорячились. Что же вы, голубушка, сразу по яйцам лупите?

— Давайте остановимся, и я попрошу у него прощения.

— Нет уж. Лучше я прибавлю газу.

Так как с заправки Жан-Поль свернул в сторону, противоположную от шоссе, сейчас мы пылили по какой-то просёлочной дороге среди полей. Преследователи не отставали. Я вертелась на сиденье, наблюдая за «Тойотой», подпрыгивающей сзади в клубах пыли. Наверняка в багажнике у обиженных парнишек найдётся пара-тройка бейсбольных бит… Дети! Куда им до меня. Я гораздо круче: недавно в моём багажнике полиция нашла труп.

— Жан-Поль, поднажмите! У вас хороший автомобиль — мощный, резвый! Дайте же ему волю!

— Неужели я дождался хоть какого-то комплимента? — обрадовался француз.

— Где тут комплимент? Вы едва плетётесь. А нам надо удирать изо всех сил! Эта загорелая троица настроена очень воинственно.

— Вы их немножко разозлили.

Внезапно я увидела, что «Тойота» притормозила, а потом и вовсе остановилась. Из-под капота пошёл сизый дым, преследователи вылезли из машины и бессильно смотрели нам вслед, размахивая руками и посылая проклятия.

— Ура! — воскликнула я. — Мы выиграли эту гонку! Но только потому, что у них сломалась машина.

— Да ладно! — самоуверенно ухмыльнулся Жан-Поль. — Я бы обязательно оторвался.

Наше путешествие продолжалось ещё полчаса, прежде чем мы поняли, что заблудились. Мы плутали по лугам, неслись по дороге в совершенно безлюдной местности, ныряли в тенистые рощи оливковых деревьев с шелковистыми листьями и выбирались из зарослей, чтобы вновь окунуться в простор расстилающихся вокруг полей.

Жан-Поль жадно шарил глазами в поисках указателей, но мы, очевидно, заехали в глушь, поэтому мой водитель выглядел всё более обескураженным.

— Я немного запутался, — наконец признался он. — Совсем не понимаю, где мы сейчас находимся.

— Без навигатора заблудиться — раз плюнуть, — укоризненно заметила я. — Вот что бывает, когда пренебрегаешь достижениями научно-технического прогресса. Вот скажите, почему у вас нет навигатора?

— Ленусик, — мягко сказал Жан-Поль. — Хватит на меня наезжать, ладно?

— Ладно, — вздохнула я. — Не буду. Но если бы…

— Птс!

— Молчу-молчу! Надо же, какие все чувствительные и ранимые. По яйцам не бей, про навигатор не говори…

Жан-Поль остановил машину, и мы вышли на просёлочную дорогу. И сразу погрузились в деревенскую тишину, услышали стрекотание кузнечиков, вдохнули чудесного воздуха, пропитанного ароматом луговых трав. Над нами в бесконечном синем небе полыхал золотой шар солнца, вдали виднелись лавандовые поля — визитная карточка Прованса — ещё не фиолетовые, а лишь подёрнутые нежной лиловой дымкой… От подобной красоты замирало сердце и в то же время становилось невыносимо грустно… Что я здесь делаю — в чужой стране, в какой-то глуши? Как я здесь оказалась?

Я не видела дочку уже целую неделю.

И ещё дольше — любимого мужчину.

— Нет, не может быть! — Жан-Поль пятидесятый раз повернул в замке зажигания ключ, но машина не отзывалась.

— Вот, я её сглазила. Зря похвалила.

Мы удивлённо прислушивались. Жан-Поль поворачивал ключ, дисплей на панели управления вспыхивал и тут же гас. Ничего не происходило.

— Всё понятно, нас затянуло в бермудский треугольник лавандовых полей. Смотрите, сначала у негритосов машина сдохла, теперь у нас.

— Не следует называть афро-французов негритосами, — деликатно заметил Жан-Поль.

— Кстати, почему вы сказали, что едва дождались от меня комплимента? Мне кажется, я делаю вам комплименты каждые пять минут! Хвалю ваше знание русского языка.

— И только!

— Ну, уж простите! Для меня и это — чересчур. Гораздо проще дождаться цунами посреди Техаса, чем вырвать у меня похвалу.

— Тогда я вполне счастлив. Спасибо.

Жан-Поль ещё повозился с замком зажигания. Тщетно. Наш автомобиль окончательно скопытился.

Не ожидала! Вот тебе и «Ауди»!

Какие только сюрпризы не подбрасывает жизнь.

Спутник в отчаянии хлопнул по рулю.

— Нет, скажите, неужели действительно было необходимо устраивать драку на заправке?

— Но они лезли ко мне — вся эта нечисть! Вы не врубаетесь, Жан-Поль? Я должна терпеть и улыбаться? Уж извините!

— И вы всегда абсолютно уверены в собственной правоте?

— Нет, почему же? Иногда случаются моменты затмения. Но потом я прихожу в себя, и всё становится на свои места.

— Знаете, в университете мои студенты участвовали в одном эксперименте…

— Каком?

— Это тест Соломона Аша, изучающий, как меняются суждения индивида под давлением группы.

— И что там?

— В этом классическом эксперименте участвует восемь испытуемых.

— То есть подопытных кроликов.

— Ничего сложного: студенты должны были сравнить три отрезка с эталонным и сказать, какой из трёх равен образцу. Причём ответ напрашивался сам собой, он был очевиден. Но семеро студентов являлись «сообщниками» экспериментатора и постоянно давали неверный ответ. Настоящий испытуемый отвечал последним.

— И каков результат?

— Семьдесят пять процентов студентов поддавались влиянию большинства хотя бы один раз, а двадцать пять процентов и вовсе повторяли неправильный ответ как зомби и ни разу не сказали то, что думают на самом деле.

— И зачем вы мне это рассказываете?

— А как бы поступили вы, если бы участвовали в этом эксперименте?