Черный Дракон - Елена Коровина

Но вслух сказала другое:

— Мы должны знать, что имеем! У тебя есть с собой хоть что-то? Телефон, айфон, планшетник? Браслет — помнишь, у тебя был браслет-телефон?

— Ничего, всё осталось в машине, — откликнулась мать.

— А меня с чем сюда принесли? Как я вообще тут оказалась? Я ведь шла в квартиру на Спартаковской.

— Я ничего не знаю, — пробормотала Вета. — Тебя принесли на простыне. Ты спала. Такая бледная, что я даже испугалась. Вдруг ты не очнёшься? И где я возьму то, что они хотят?!

— Меня усыпили чем-то. А вещи? Где мои вещи? Сумочка, телефон?

— Вещей не было.

— Но ты мне звонила! По какому телефону?

— Сюда спустился какой-то мужчина. Принёс еду. А потом дал мне телефон. Велел позвонить тебе и уговорить, чтобы ты пришла куда-то. Адрес он потом говорил тебе сам. Я не запомнила.

— А с Лёней своим ты виделась? Его тоже взяли в заложники?

— Конечно взяли! Бедный мой ягнёночек! Уж если нас посадили в подвал, можно только догадываться, в какую жуть бросили его. А он же такой нежный…

Рина зажала уши:

— Прекрати! — Она грохнулась на свой топчан и проговорила: — Мне надо подумать. Не трогай меня!

Вета замолкла. Уселась на свой топчан. Обиженно засопела. Рина вдруг увидела прямо перед собой лицо Доминика. Услышала его взволнованный голос:

— Адрес!

Он кричал не ей. Кому-то другому. Рина краем глаза (своего? его?) увидела часть гостиничной стойки. Значит, Доминик нашёл гостиницу, в которую они приехали ночью с Глебом. В голове Рины вдруг взорвался дикий звук — это Доминик стукнул по пластмассовой стойке так сильно, что пластик треснул.

«И что я медлил?! Эту идиотку надо было сразу убить!» — прочла вдруг девушка мысли Дракона — чёрные и засасывающие, как сам Чёрный Дракон.

Итак, её хотят убить. Все. И Доминик. И похитители. Вряд ли можно поверить, что, забрав аграф, они оставят её в живых.

Глеб! Последняя надежда. Если она смогла дотянуться мыслями до Доминика, это может получиться и с Глебом.

— Прекрати сопеть! — зло сказала она матери. — Мне нужна тишина.

Та замолкла, а Рина закрыла глаза. Когда-то бабушка говорила, что самое лучшее окно — чёрный квадрат. Как у Малевича. Может, художник потому и нарисовал его. Может, потому эта картина и стала великой. Мистическая картина, о возможностях которой некто не знает. Рина представила себе чёрный квадрат. Внесла в него образ Глеба. Чёрные волосы, как у Доминика. Чёрная рубашка, как у… Стоп! Так она опять увидит Дракона.

Глеб! Рина написала в чёрном квадрате четыре огненные буквы его имени. Буквы вспыхнули, и чернота квадрата пропала. Рина увидела картинку. Не глазами Глеба — своими. Крошечная палата больницы. Всё белое. Глеб лежит тоже на чём-то белом и приподнятом. Над ним врач в белом халате. Вот он вынимает шприц и какую-то крохотную ампулу.

Обычно врачи ломают кончик ампул на раз, не боясь. А этот, не сумев отломить стекло пальцами, опасливо обернул ампулу тряпочкой и стукнул чем-то тяжёлым. Ну неумёха! Первый раз, что ли? Да и набирать в шприц содержимое для укола этот врач начинает как-то неуклюже. Или это не врач?!

Рина мысленно проводит рукой над уже почти набранным шприцем — какой ужасный дух. Она не ощущает аромата, но внутренне чувствует запах смерти. Так этот гад собирается убить Глеба?!

Изо всех сил Рина пихает «врача» как раз под руку со шприцем. И происходит невероятное — игла вонзается в руку самого «врача», а Ринка безжалостно нажимает на шприц. Сделано! Если это безвредный укол, ничего не случится. Но если этот гад и правда хотел убить Глеба, так ему и надо! Ринка смотрит, как «врач» складывается пополам, видит его широко раскрытый рот.

Вынырнув в свою реальность, Рина понимает: от Глеба помощи ждать нечего. Глеб и сам лежит в больнице брёвнышком. И что теперь?

Но тут раздаётся чей-то голос. Чужой. Мужской.

— Вставай!

Мужчина потрепал её по плечу. Рина пошевелилась.

— Вставай скоренько! И за мной! Ну?

Последнее словечко прозвучало угрожающе. Рина поднялась — не надо злить. Она взглянула на своего захватчика — на лицо у того было что-то наброшено, а снизу, кажется, свисала борода.

— Куда? — запричитала мать. — Куда вы её ведёте? Ведь бабка могла ей и не сказать ничего. Отпустите нас, и мы поищем этот параграф!

Мужчина не стал слушать. Он просто толкнул Ринку, и она вылетела из помещения. Дверь оказалась незакрытой. И тут только Рина повернулась к своему захватчику. Хотела разглядеть лицо! Но ничего не вышло. При более ярком, чем в подвальном помещении, свете она поняла, что на лице мужчины маска с прорезями для глаз и рта. Похожая на обычную косметическую маску, которую женщины налепляют на своё лицо, чтобы омолодиться. Последнее, ясно, ещё никому не удалось, но вот напугать такая маска вполне может. И никакой бороды нет — это внизу бумага, рассечённая специальными насечками, чтобы можно было уложить маску внизу подбородка.

И что это значит? Думай, Ринка!

«Раз он прячет лицо, значит, либо я его уже знаю, либо потом могу где-то с ним пересечься. Дальше. Балаклавку или маску, как у омоновцев, надо сделать. А этот не сделал. Получается, у него не было времени. Маску просто купили в ближайшей аптеке или супермаркете. Хотя эта маска даёт надежду на то, что убивать нас он не собирается. Если бы хотел, не стал бы скрывать лицо. Но почему этот тип не хочет убивать? Он столь человеколюбив? Или…» — Опять выплыло лицо Доминика. Слова ускользают, но смысл вспоминается. — «Он сказал, что установил на меня защиту. Будто я — компьютер… Не важно. Важно другое — мне не могут причинить зла. Так говорила и бабушка. Да и маме не могут. Получается, выйдет себе дороже. Может, зло, направленное на меня, вернётся к владельцу? Ладно, берём за рабочую гипотезу, что мне нельзя причинять зла. И маме тоже. Меня охраняет заклинание Дракона. Её — ещё что-то. Но тогда, выходит, этот тип знает, что нам нельзя вредить. Но ему нужен аграф — и он пугает нас. Хотя если ОЧЕНЬ нужен, то может и перестать пугать. Стукнет пару раз по голове и зароет где-нибудь в этом подвале. Хорошо рассуждать про магические заморочки, а удар простой лопатой — и прощай, магия!»

И тут мужчина заговорил:

— Тебе, Каретникова, велено было привезти аграф. А ты чего? Приехала и фисиастирион тут нам изображаешь? Невинную жертву, так сказать.

— Какую жертву?

— Кончай кобениться. Давай аграф! В твоей сумке его нет. Значит, на тебе. Давай!

— Меня ноги не держат после вашего снотворного. И холодно очень! — выпалила Ринка.

— Тебе, Каретникова, отдыха на Гавайях никто и не обещал. А холодно — так заходи сюда! — И мужчина подтолкнул её к другой двери подвала.

Туда вело несколько ступенек. И, войдя, Рина с облегчением увидела дневной свет. Это был полуподвал, под потолком которого виднелось крошечное оконце.

— Ну, будем беседовать, Каретникова! — подытожил мужчина. — Давай аграф, потом перекинемся парой-тройкой слов, и тебя вместе с мамашей отправят обратно в город.

Ринка вдруг поняла: этот мужчина разговаривает как типичный школьный учитель. Однако такой строй речи даётся ему уже нелегко. Теперь он привык к другой речи, более культурной, когда собеседникам уже не тыкают, а называют на «вы». Значит, он бывший учитель, решивший вспомнить прежнее общение с хулиганами-учениками. Интересно, кто он теперь? Завотделом в учреждении культуры, или педагог в институте, или… издатель? Почему вспомнился издатель? Потому что всё время вокруг вертится Орлов. Невидимый, но существующий, даже заплативший огромные деньги за перевод пары страниц. Вот только прочтя их, Катенька умерла, бедняжка. Но голос? Ринка же слышала голос Орлова. Нет, это точно не Орлов. У того голос простого обаятельного дядьки. А это красивый голос человека себе на уме, знающего свои возможности. И ещё Катенька говорила, что Орлов — импозантный высокий мужчина. Этот же, может, и станет импозантным в хорошем костюме, а не в этом потрёпанном, но высоким ему уж точно не стать, даже если он залезет на котурны.

— Ну давай, Каретникова, колись! — шутканул её тюремщик, старательно подделываясь под учителя-недоучку. — Где там у тебя аграф спрятан? В кармане аль на поясе? Али… — мужик хихикнул, — в лифчике? Вы, бабы, всё в лифчик суёте! — И мужчина протянул руку.

Ринка отскочила. И в этот миг зазвонил телефон.

— Вот чёрт! — выругался тюремщик, но на кнопку приёма нажал. — Слушаю! Да, я! Я сто лет Гера и тебя слушаю!

Ринка неприметно вздохнула. Значит, этот тип — Гера. Редкое имя. Хотя так могут звать и Георгия, и Германа, и ещё многих.

— Что? Повтори ещё раз! — выдохнул тюремщик.

А дальше Рина увидела, как мгновенно может побледнеть человек, даже если его лицо закрыто маской. Масочка же оставляла открытыми кое-какие участки лица. Узнать — невозможно, но понять, что человек ошарашен известием до предела, — можно вполне.