Остров тетушки Каролины - Франтишек Пиларж

– Вы только подумайте, мои милые! Доллар! Что такое доллар? Кусок печатной бумаги – и только. А сердце несчастной женщины, что была передо мной, нуждалось в утешении, понимании, искреннем человеческом сочувствии… Низменность моего движения ужаснула меня, и я решила безотлагательно исправить дело. Но каким образом?..

И опять бог указал мне путь. Мой взор невольно обратился к личику ребенка, к его протянутым ручкам. Я проследила за взглядом этого маленького херувима и заметила, что он устремлен на небольшой портрет в простой деревянной рамке, висевший на стене у окна. Это было изображение президента Авраама Линкольна! И тут на мою душу снизошло великое, святое озарение. Я уже знала, как мне следует поступить! Без колебаний я сняла портрет со стены, вынула его из рамки и вложила в ручки ребенка.

Какая радость засветилась в невинных детских глазенках! Какой чистый патриотический восторг! Я погладила младенца по головке и, обратившись к матери, сказала с нежностью: «Возьмите, добрая женщина, на память о сегодняшнем дне. Пусть этот образ морально поддерживает вас. Глядя на него, вспоминайте, что каждый гражданин нашей страны, даже самый бедный, может стать ее украшением».

Я видела, как губы этой женщины дрогнули, точно пытались что-то выговорить. Но прежде, чем с них сорвалось хотя бы одно слово, женщина встала и быстро выбежала из салона. Но я не осудила ее за внезапный и несколько бестактный уход. Я понимала ее. Она хотела скрыть слезы благодарности, готовые брызнуть из глаз…

Миссис Компсон под наплывом чувств вынула батистовый платочек и поднесла его к глазам. Это был великий, незабываемый момент. Она давно такого не переживала.

Наконец общее волнение кое-как улеглось.

– Поклянемся, милые подруги, – торжественно закончила миссис Компсон, – начиная с сегодняшнего дня делать все, что в наших силах, чтобы поддержать славные традиции клуба «Жрицы Афродиты». У меня уже есть план. Я куплю десять тысяч портретов президента Авраама Линкольна и не успокоюсь до тех пор, пока не раздам их бедным, нуждающимся женщинам с маленькими детками. Как по-вашему, может быть, мне избрать что-нибудь другое?

– Ах, дорогая миссис Компсон, как вы можете сомневаться! – воскликнула миссис Уоррен. – Это прекрасное, благородное начинание, оно прямо-таки вдохновляет всех нас! С вашего разрешения я тоже даю обет, который, надеюсь, будет приятным дополнением к обязательству нашей милой миссис Компсон. Мне все же кажется, что сердечки обездоленных крошек должны питать нежное чувство не только к президенту Линкольну. Возможно, некоторые детки придут в восторг – ну хотя бы от Джефферсона!.. Покупаю десять тысяч портретов Джефферсона!..

– Прекрасно!.. А я Джексона!

– Какая прелесть!

– Я тоже в долгу не останусь!

– Ах, милая, как зовут Вашингтона? Джордж? Очаровательно! Я всегда любила это имя…

– А я куплю Тафта. Моего второго мужа тоже зовут Вильям. Я называю его Вилли…

Потребовалось немного времени, чтобы каждая жрица определила, какую благородную задачу она будет осуществлять в ближайшем будущем. Увлеченные своими планами, жрицы сначала не заметили, что мисс Пимпот сидит в уголке, погруженная в мрачные думы, и одна не принимает участия в благотворительной трескотне.

Мисс Питтипат Пимпот, хоть она вступила в члены клуба совсем недавно, считалась одной из наиболее представительных жриц. В ней было ровно триста пятьдесят шесть фунтов мяса, сала и костей, и, как утверждают, ровно триста пятьдесят шесть миллионов долларов числилось на ее банковском счете. Мисс Пимпот справедливо гордилась этой удивительной цифровой гармонией, но, как с сочувствием констатировали остальные члены клуба, даже она не помогала ей женить на себе какого-нибудь мужчину. Это была здоровенная бабища с явственно обозначавшимися под носом темными усиками. Для этой жрицы супружеское ложе было понятие вожделенное, но абстрактное.

Жрицы жалели свою подругу. Понятно, они ее ни о чем не расспрашивали. Все же некоторые подробности вышли наружу, и сердца жриц прониклись глубоким сочувствием к подруге. Ходили слухи, что однажды у мисс Пимпот завелся настоящий поклонник. Это был некто Гарри Пиль, по профессии человек-змея из цирка Пернамбуко. Воспылав к мисс Пимпот страстной любовью, он был убежден, что, располагая такой партнершей, можно подготовить чудесный цирковой номер. С горячностью умолял он свою возлюбленную выступить в цирке в роли дорической колонны, вокруг которой он, Гарри Пиль, обовьется, как плющ. Мисс Пимпот, говорят, с негодованием отвергла этот проект. Ее не смягчило даже галантное предложение Гарри – посадить у подножия мисс Пимпот купидона с луком и колчаном; купидон должен был пускать стрелы в тех мужчин из публики, которые не выполняют своего долга по отношению к старым девам, отказываясь на них жениться. Одна стрела – один доллар.

Но мисс Питтипат Пимпот, по слухам, отклонила и этот доходный вариант. Позже выяснилось, что она совершила ошибку; как видно, мужчины этой профессии перевелись; по крайней мере с тех пор ни один человек-змея уж больше не появлялся на ее горизонте. Она осталась свободной и всем своим пылким сердцем предалась благотворительной деятельности. Теперь мисс Пимпот сидела в сторонке, печальная и задумчивая: казалось, ничто, даже смелые планы подруг не смогут вернуть ее к действительности.

– Что с вами, милая мисс Пимпот? – воскликнула в испуге миссис Компсон. – У нас еще остался Джемс Монрое! О боже, дорогая, вы плачете?..

Мисс Пимпот вздрогнула всем телом, проворно поправила что-то у себя за лифом и растерянно огляделась вокруг. Заметно было, что ей с трудом удается преодолеть волнение. Взяв себя в руки, она сказала низким глухим голосом:

– Мне не нужен Джемс Монрое. Мне никто не нужен. Я ни от кого не жду помощи. Бог отвернулся от меня.

– От вас? Нет, этому мы никогда не поверим! – воскликнули хором жрицы; окружив несчастную подругу тесным кольцом, они принялись ласково утешать ее, умоляя не таиться и поведать им свое горе. И мисс Пимпот, поколебавшись немного, начала свой рассказ:

– Я с детства стремилась делать людям добро. Помню, например, когда мне было шесть лет, я оклеветала нашу служанку Мару, сказав, что она крадет запонки от манжет, и добилась того, что Мару выгнали. Вы, наверно, спросите, зачем я это сделала? А вот зачем. Я видела, что Мара недовольна и несчастлива. В нашем доме было слишком много работы, а Мара страдала астмой, и служба у нас причиняла ей много мучений. Но она обладала слишком добрым сердцем, чтобы самой отказаться от работы и найти себе более подходящее место, где бы можно было, ничего не делая, получать большое жалованье. Я решила ей помочь; мне стало страшно, что она умрет, если еще поживет у нас некоторое время. Вот я и придумала эту маленькую ложь, которая освободила Мару и открыла ей путь к счастью.

И позже меня тоже все время влекло к благотворительности. Я не могла без волнения смотреть на страдающего человека. Обездоленные дети возбуждали во мне безграничное сострадание и нежность. Однажды – это было в нашей усадьбе в Виргинии – я увидела, как конюх сечет розгой семилетнего мальчика. При виде такой жестокости я разрыдалась. Но скоро поняла, что мои слезы не помогут ребенку, а поэтому, не откладывая, начала действовать.

«Изверг! – крикнула я повелительным тоном. – Немедленно прекратите терзать этого маленького невинного птенчика и дайте сюда розгу!»

Хотя конюх был сильный мужчина, он послушался моего приказания и покорно протянул мне розгу. Я объяснила ему, что, если уж приходится наказать ребенка, ни в коем случае не следует применять розги, этот пережиток средневековья, уродующий душу ребенка. Времена, когда отсталые родители пугали своих отпрысков букой и метлой, благодарение богу, давно миновали. Предохранить младенца от нравственной порчи может только порка ремнем, проведенная по всем правилам и с учетом опыта лучших педагогов. Согласно их указаниям, ремень надо держать так, чтобы удары падали плашмя, штанишки ребенка не должны образовывать складки, наносить удары следует продуманно и размеренно, чтобы ребенок знал, что его бьют за дело, а не тузят по неизвестной причине.

Конюх выслушал мои наставления, но тупое выражение его лица говорило о том, что они до него не дошли. Мне стало ясно: научить это примитивное существо можно только при помощи наглядного метода.

Я схватила маленького шалунишку за руку и положила поперек колена. Затем расправила на нем штанишки и, разъяснив конюху, как надо держать ремень, ударила ребенка по соответствующей части тела. Выражение лица конюха, к сожалению, оставалось тупым и недоумевающим. Тогда я снова показала ему правильные приемы, и так примерно раз десять, а затем предложила негодяю попробовать повторить мои движения.

Мне не понравилось уже то, как этот дикарь положил на колено мальчишку. Я видела, что он не усвоил самого главного в моей системе. И все же я продолжала терпеливо руководить его действиями. Когда же и после двадцатого удара он не обнаружил никакого понимания системы, я была вынуждена вырвать дитя из грубых лап конюха и снова продемонстрировать некоторые технические тонкости, которые он не мог понять.