Паровоз из Гонконга - Валерий Алексеев

Андрею хотелось заглянуть в классы, ему представлялось, что там он увидит чудеса обучающей техники, электронные пульты и видеоэкраны на каждой парте. Но Элина Дмитриевна возилась с ключом возле двери, на которой висела табличка «Учительская», а Бородин, держа свой «атташе-кейс» за спиною, смиренно ждал поодаль, у колонны. Когда дверь открылась, произошла странная заминка: Элина молча вошла, оставив дверь приоткрытой, что можно было истолковать как приглашение заходить. Андрей вопросительно взглянул на юниора, тот насупился и решительно шагнул вперед. Андрей двинулся было за ним, но Бородин, взявшись за ручку двери, вдруг оттолкнул его задом, но отчетливо прошипел:

— Обождешь, — и, проскользнув в учительскую, плотно притворил за собою дверь.

Постояв у двери, Андрей отошел к окну, сел на широкий подоконник. Какое-то время, хмурясь и по-разному складывая губы, он приводил свое растерянное лицо в порядок, потом с независимым видом вскинул голову и стал осматривать зал.

Вот чего не хватало этой школе: тут и не пахло детьми. Ни одного пятна на стенах и колоннах, они лишь пожелтели, как слоновая кость, оттого, что их не перекрашивали давно. Ни единой каракули на подоконнике, который, казалось, и задуман был для того, чтобы на нем рисовать. Ни одной корявой детской стенгазеты, на стенах красовались лишь те же, что и в офисе, фотовитрины и монтажи. Тут за окном у ограды чавкнула автомобильная дверца, по плитам дорожки процокали девичьи шаги, и в зал с колоннами вошла Кареглазка.

На ней было платье, сшитое как будто из серой холстины, в которую был задрапирован «Смоленск», единственным украшением этого платья-мешка служил карман с аппликацией в виде коричневой пчелки, фривольно расположившейся где-то чуть ли не в самом низу живота. Такая же пчелка была нашита и на сумку, представляющую собой просто нищенскую торбу — не на ремне, а на лохматой веревке. Подобный набор Андрей видел в Иришкиных каталогах, но надо признать, что все это очень подходило к сытенькому личику Кареглазки, к ее золотистым глазам и к рыжеватым волосам, которые были красиво рыжи, в них крупно перемежались темные и светлые прядки.

— Элинка приехала? — спросила она Андрея, подходя и кивая на дверь.

Это были первые слова дочки советника, обращенные к мальчику из Щербатова, и произнесены они были нарочито напористо и сурово: так разговаривают с подростками практикантки из пединститутов.

Кареглазка и не подозревала, что в школьных стенах с нее слетело все закордонное очарование, и хоть бы она обвешалась с ног до головы жемчугами, здесь она была обыкновенной дылдой, такой же, как все восьмиклассницы, которые, почуяв добро за пазухой, с катастрофической быстротой начинают дуреть. И уж того менее могла Кареглазка догадываться о том, что стоит только этому сумрачному мальчику захотеть — и она окажется среди тающих сугробов Таймыра в убеждении, что именно там и есть ее настоящее место, и мужики в ватниках и натянутых на уши вязаных шапках будут окликать ее другим именем: Катька, например, или Туська, как взбредет в голову встречному, который на нее поглядит.

— Приехала, — безразлично произнес Андрей и даже, что было лишнее, пожал плечами. — Но она занята. Там Бородин.

— Кто-кто? — удивленно, нараспев переспросила Кареглазка. От нее веяло прохладой, вполне естественной, если учесть, что она только что вышла из машины с кондиционером, однако пушистая верхняя губа и ложбинка на груди, видневшаяся в широко отлегавшем вороте платья, куда Андрей не мог не смотреть, были уже влажны от пота. — Бородин? Что за Бородин? Из "Совэкспортфильма"?

Андрей объяснил.

— Боже, какая важность, — ровным голосом проговорила Кареглазка и решительно взялась за дверную ручку.

"Эта еще нет… но скоро будет", — глядя, как легко и сильно извернулось ее тело внутри льняного мешка, подумал Андрей.

Кареглазка, разумеется, тут же обернулась и, прищурясь, оглядела его с головы до ног. К счастью, он стоял к окну спиной, и вряд ли ей было видно, как он смутился.

— А ты-то что выжидаешь? — спросила она. — Взятку, что ли, принес?

Кровь отлила у Андрея от лица, ноги стали горячими и мягкими. Кто-то чужой в голове его с некоторым удивлением отметил, что от ее прямого оскорбления, оказывается, бледнеешь, в краску, оказывается, вгоняет лишь косвенный намек… но оценить всю важность этого открытия Андрей в тот момент не сумел. Он машинально посмотрел на свою канцелярскую папку, потом перевел взгляд на Кареглазку.

— Полегче со словами, — тихо сказал он. — Здесь твоих родственников нету. Здесь ты никто и звать никак.

Женечка перестала усмехаться.

— Ну, если я никто, — звонко проговорила она, — то ты вообще чмо. Стой и жди.

И, дернув плечом, она открыла дверь и вошла.

"Надо же, какая сволочь", — растерянно подумал Андрей.

Он не знал, что такое «чмо», но это наверняка было что-то презрительное. Хуже плевка в лицо.

Однако оставаться в коридоре он больше не мог, иначе получалось, что он и в самом деле выжидает. И, поколебавшись, Андрей тоже вошел в учительскую.

Там гудел кондиционер, и воздух был ледяной, как в салоне самолета. Элина Дмитриевна, накинув белую кофту на плечи (вот зачем ей нужна была шерстяная кофта), сидела за письменным столом напротив двери и вопросительно улыбалась. На широких щеках у нее даже появились ямочки, но мохнатые брови были страдальчески, как у жука, сведены, и глаза глядели настороженно. Перед нею в почтительной и в то же время развязной позе стоял Бородин-юниор, но улыбка была обращена не к нему — и уж тем более не к Андрею.

— Женечка! — неискренне воскликнула Элина Дмитриевна и, покраснев, тяжело поднялась из-за стола с намерением выйти. — Приехала, золотко! Как я соскучилась по тебе! Целый год не виделись. Отдохнуть захотелось, на пляже поваляться, в теннис поиграть? Ну и правильно. Все посольство тебя дожидается!

Не без труда она выбралась на свободное место и, крепко задев бедром угол стола, поморщилась от боли и еще больше зарделась.

"Надо же, — подумал Андрей, — такая молодая — и уже еле колышется. Что ж дальше с тобой будет, бедняга?"

Девочка и учительница обнялись, потерлись щеками, потом, не сговариваясь, одновременно отпустили друг друга, посмотрелись на расстоянии и снова обнялись, крест-накрест, словно исполняя пантомиму под названием "Андреевский флаг".

— А как выросла, похорошела-то как! — звучным голосом промолвила Элина Дмитриевна. — Настоящая красавица стала!

И только теперь до Андрея дошло, что Кареглазка вовсе не учится в этой школе и что расчеты видеться с нею здесь каждый день лопнули, как мыльный пузырь. "Ну и черт с ней, — мрачно подумал Андрей. — Кобыла здоровая. Другую придумаем, а эту — на Таймыр, и немедля". Но чем упрямее он себе это повторял, тем яснее ему становилось, что ни на какой Таймыр он отправлять Кареглазку не станет, потому что она позарез нужна ему здесь, и если он не добьется от нее ничего — то вообще ничего не добьется. А вот чего от нее следует добиваться — не было ясно ему самому.

— А вы совершенно не изменились, — вновь отстранившись, с оттенком издевки в голосе сказала Кареглазка. — Все такая же юная.

В ответ на эти слова Элина Дмитриевна собралась было заключить Женечку в свои объятия, но координации действий на сей раз не получилось, и она лишь неловко развела руками, как будто хотела сказать: "Что ж тут поделаешь?"

Нужно было видеть, с какой умильной улыбочкой, деликатно склонив голову к плечу, наблюдал за этой сценой Бородин-юниор. Он, разумеется, не хотел навязывать свое участие в волнующей встрече, но всячески старался, чтобы его умиление было замечено: и пофыркивал, улыбаясь, и похрапывал, дрыгая ножкой, и поглядывал на Андрея, сразу ставшего нужным, как бы приглашая засвидетельствовать, что это историческое событие происходит в присутствии младшего Бородина.

— А может быть, Женечка доучиваться приехала, — не выдержав, сказал он. — Тогда и я остаюсь.

Но его шутливая реплика с намеком на прежнюю дружбу так и осталась без внимания: Кареглазка даже не повернулась на звук его голоса, а Элина Дмитриевна все топталась посреди учительской, не зная, как достойнее завершить церемонию встречи.

— Ну, я пошел, Элина Дмитриевна, — ничуть не обескураженный, деловито сказал Бородин. — Счастливо оставаться. Женечка, пока!

— Да-да, счастливого пути, — рассеянно произнесла Элина Дмитриевна и вернулась к своему столу.

А Кареглазка лишь посторонилась, когда Бородин-юниор проходил мимо.

— Ну, садись, рассказывай, — проговорила Элина Дмитриевна, усевшись за стол и сразу почувствовав себя спокойнее. — Как новая школа? Что с математикой?

Андрей все стоял, прислонившись к дверному косяку за спиной Кареглазки, и не знал, как ему поступить. Выйти вслед за Бородиным? Но с какой стати? Его ведь никто не выгонял.