Телохранитель поневоле (СИ) - Виктория Серебрянская

сердито отмахивались от голоса разума, напоминая, что Диллон и до подслушанного разговора не был со мной святым. Так что око за око, как говорили древние, в нашем с ним случае вполне уместно.

Не подозревая, о том, что творится внутри меня, Диллон вдруг подошел и одним движением взлохматил мне тщательно причесанные волосы. Я онемела, не зная, как расценить подобную выходку. А этот нахал подмигнул мне:

— Вот так лучше! Образ ершистого воробья завершен!

— Да ты!..

Я вскочила, сжимая кулаки и разрываясь между желанием зареветь и ударить мерзавца стиснутым кулаком в лицо. Но как-то позабыла о том, что Диллон стоит ко мне практически вплотную. Так что в результате моего необдуманного маневра наши тела столкнулись. Вернее, это я врезалась в мускулистый торс парня и зашаталась, теряя равновесие и весь свой боевой запал.

Диллон не позволил мне упасть даже на кровать за моей спиной. Легко ухватил за плечи, удерживая в вертикальном положении. Его не смутило то, что я оказалась настолько неприлично близко к его груди, что терпкий аромат его тела мгновенно забился мне в ноздри, а мое дыхание шевелило упавшую на грудь парня прядку волос.

Я замерла, как испуганный зверек. Да, я мечтала узнать, как это бывает с молодым парнем или с ровесником перед замужеством с лином Монтриалли. Но впервые в жизни, реально, а не в мечтах, оказавшись так близко к мужскому телу, боялась даже вздохнуть. Потому что поднимающаяся при дыхании грудная клетка заставляла мою грудь почти расплющиваться о мужскую. И это было так стыдно, так неловко… И так волнующе… Кажется, я начинаю понимать девчонок из лицея, которые из случайных прикосновений к друзьям своих братьев делали целое приключение.

Мне бы вывернуться из цепких рук, отпрыгнуть в сторону, облить презрением с ног до головы. Но дышала я рвано, урывками, от этого уже начинала кружиться голова. И боялась пошевелиться, боялась посмотреть Диллону в лицо. Стояла, прикусив губу и впившись взглядом в несчастную прядку, кончик которой шевелило мое слабое дыхание. И силилась заставить собственное сердце стучать потише. А то, казалось, его грохот слышит не только Диллон, но и вся резервация.

Первым затянувшуюся паузу прервал Диллон. Без особых церемоний взял пальцами правой руки меня за подбородок и заставил посмотреть ему в лицо:

— Милена, ты чего? — В его серых глазах плавали искорки удивления. — Испугалась? Меня?

Ответить я не смогла. Во рту почему-то пересохло так, что губы склеились намертво. Меня хватило только на то, чтобы отрицательно мотнуть головой, заодно разрывая странный, почти гипнотический контакт с серыми глазами. Сразу стало немножечко легче, но всего лишь на миг. Потому что в следующее мгновение Диллон вдруг ни с того, ни с сего, со вздохом сгреб меня в охапку и так притиснул к себе, что стало нечем дышать:

— Какой же ты еще ребенок, Милена, — глухо выдохнул он мне куда-то в волосы, горячее дыхание обожгло кожу головы, рука погладила по спине. — Не заморачивайся, я же тебе пообещал: все будет хорошо! И меня не нужно бояться. Я бываю крайне невоздержанным на язык, но никогда не стану применять силу против тех, кто заведомо слабее, кто не сможет защититься.

Я растерялась окончательно. Обида и злость на Диллона отошли куда-то в сторону, растворились в пространстве. Тепло его тела окутывало, согревало, обещало покой и безопасность. Мне вдруг отчаянно захотелось ему поверить, что все действительно будет хорошо! Что все беды и проблемы пройдут стороной, я вернусь домой, и все будет как раньше: дом, папа… жених… Жених! Меня будто ледяной водой окатили.

Диллон, к счастью или к несчастью, так и не понял, что со мной произошло. Отстранился и вдруг улыбнулся, удерживая меня за плечи на вытянутых руках. Не усмехнулся, не ухмыльнулся, а именно по-человечески улыбнулся:

— Ну? Успокоилась? Тогда забирай свои вещи, можешь даже тот пирог прихватить, и мы отсюда уходим. Синдикат уже свалил, больше облав быть не должно. А значит, и нам нечего сидеть в этой норе. Сейчас найдем какое-нибудь кафе, нормально поедим, потом снимем квартиру. И я займусь решением твоей проблемы. Очень скоро ты будешь дома и забудешь все пережитое как страшный сон! Ну же! Встряхнись!

Поведение Диллона выбивало из колеи. Неожиданное сочувствующее отношение лишало опоры и будило внутри меня какой-то подозрительный слезоразлив. А он мне: успокоилась! И все же, кое-что помогло мне собраться и взять себя в руки. Проморгаться, загнать истерику как можно глубже. Позже всласть поплачу и пожалею себя. А сейчас нужно собраться и держать ушки на макушке: я не могу и не хочу оставаться с Диллоном и дальше, сколько бы безопасности он мне ни обещал. Я с ним просто рехнусь. Нужно постараться найти общественную сеть и послать весточку отцу. А еще лучше, сбежать и самой вернуться домой. Я пока не могла даже представить, как от резервации смогу добраться до своего района, но совершенно точно, если шанс подвернется, я его не упущу. Не позволю использовать меня словно куклу, как рычаг давления на отца! Чего бы мне это ни стоило!

Распихав поудобнее по всем карманам содержимое сумочки, я натянула толстовку и застегнула замок под подбородок. Поудобнее приладила на голову бейсболку и шагнула к двери. За пирогом идти не стала. Мне хотелось, чтобы этот демонов пирог помирил меня с Диллоном, но подслушанный разговор подсказал, что примирение между нами — это только мои глупые мечты. А Диллон ждет, не дождется, когда сможет от меня избавиться. Так какой смысл тащить за собой этот склад искусственных жиров и другой съедобной химии? Мне он не нужен точно.

Даже если Диллон и заметил мой демарш с пирогом, он ничего не сказал. Только скомандовал, чтобы не отставала. Обратно выбирались тем же путем: темный коридор со всяческим мусором под ногами, лифт и, наконец, холл или фойе со стойкой ресепшен и размалеванной девахой за ней. Только оказавшись наверху, я сообразила, что, когда мы спускались, деваха использовала какой-то брелок-ключ или что-то в этом роде. А когда мы выходили, Диллон сам открывал двери и вызывал лифт. И я, разиня, не заметила, как он это делал! Хотя, к чему мне подобные знания? Уверена, я здесь больше никогда не появлюсь.

Еще когда мы сюда заявились, я заподозрила деваху-администратора в симпатиях к Диллону. Сейчас же мои подозрения переросли в твердую уверенность: девица едва из трусов не выпрыгивала, расточая моему спутнику улыбки и авансы. Вот только Диллон, к моему скрытому удовлетворению, лишь тепло попрощался с ней.