Оппозиция: выбор есть - Сергей Кара-Мурза

И весной говорилось: «Мы лучше, чем режим Ельцина, проконтролируем инфляцию». При этом давался перечень мер, которые совершенно не противоречат монетаристской программе МВФ, а даже предусмотрены ею. КПРФ как бы обязывалась быть более рачительным управленцем, чем Черномырдин, и точнее следовать указаниям МВФ, чем Чубайс. КПРФ даже не обозначала инфляцию как результат неолиберальной реформы, а сводила проблему к «плохому ведению дел». Сейчас разница в том, что речь уже не идет о замене Ельцина или Чубайса, а только о «взаимодействии трех ветвей», о коалиционном упpавлении.

В борьбе с инфляцией КПРФ не осмеливается принять даже чисто буржуазную концепцию Кейнса, которой воспользовался Рузвельт (подавление инфляции не за счет обеднения населения и снижения потребления, а за счет резкого роста производства при большом дефиците госбюджета), не говоря уже о восстановлении социалистических антиинфляционных механизмов. Но ведь любой разумный человек понимает, что в рамках монетаризма Чубайс и Гайдар вели бы дело лучше, чем КПРФ – они не связаны социальным договором с трудящимися.

Во время выборов говорилось: «Происходящее в России – не реформы, ибо производство падает и т.д.». Это – тезис о «неэффективном правительстве» (мол, нет команды, нет программы). Сегодня он повторяется, хотя все понимают (а демократы и не скрывают), что речь идет именно о реформах, цель которых – демонтаж советской социально-экономической системы. Эти реформы идут по плану и очень эффективно. Сейчас – этап разрушения, и спад производства необходим. Утверждение КПРФ дает не просто слишком мягкую трактовку сути главного противоречия в России. Хуже, что эта трактовка не принимается ни одной из конфликтующих сторон и ставит руководство КПРФ как бы вне конфликта, вне реальности. Это – один из самых тяжелых дефектов любого дискурса.

Ведь было сказано совершенно четко первым вице-премьером Сосковцом: в России осуществляется деиндустриализация. То есть, расчистка площадки, уничтожение народнохозяйственного комплекса для построения затем, с иностранными инвестициями, «дополняющей» экономики, работающей на Запад – уже не нашей экономики. В Давосе, в ежегодных докладах Всемирного экономического форума, это говорится совершенно открыто. Ни Чубайс, ни Черномырдин никогда ни словом не намекнули на готовность изменить этот принципиальный курс. Ну как в этих условиях можно помочь делу «согласием ветвей» и сбором налогов? Кого должны успокоить эти обещания?

Традицией коммунистов было сообщать людям суровую правду, но не «торговать страхом» (это – тоже популизм). Сегодня – наоборот. По эмоциям ударяют рассказом о замерзающих детях Прокопьевска, а затем успокаивают возможностью отвести беду шевелением стульев. И уже ни слова о том, что все ресурсы страны изъяты и переданы авантюрному торговому капиталу и сосредоточены в банках. Что это сделано в полном соответствии с программой реформы, утвержденной МВФ.

Возьмите хотя бы такое суперсовременное и рентабельное производство, каким была наша оптико-механическая промышленность. Да, 90 процентов ее работало на оборону, но те 10 процентов, которые давали ширпотреб (фотоаппараты, бинокли и т.д.), полностью покрывали расходы всей отрасли. Эту промышленность начали уничтожать «конверсией» уже при Горбачеве. В 1989 г. состоялась последняя в СССР варка ситаллов – материала для современного оптического стекла. Подумайте, каков был запас прочности советской системы, если тех ситаллов хватило на семь лет! Но сегодня-то они кончились. А рабочие с заводов согнаны. Они стали челноками да спекулянтами, у них уже руки трясутся. Хорошего шлифовальщика заботливо выращивают шесть лет. Можно ли сейчас обещать детям Прокопьевска, что вот, мы помиримся с Чубайсом, завалим весь мир фотоаппаратами, соберем с ЛОМО налоги и накупим конфет и игрушек?

Тот факт, что до последней черты дошли люди – прямое следствие того, что парализовано хозяйство, в целом. Безумная, тупая расточительность государства (этого коллективного «нового русского») на этом фоне – мелочь, хотя и показательная. Если режим Чубайса не хочет или не может сменить курс и вернуть хотя бы минимум ресурсов в наше, российское хозяйство, то не имеет права КПРФ успокаивать граждан. У них не остается никакой другой надежды на выживание, кроме как устранить этот режим. И не надо пугать бунтом, взрывом – диапазон средств давления на режим без насилия огромен, он еще не использован и в малой степени.

Пока же мы видим небывалое: КПРФ предлагает себя в коалицию как средство предотвратить перерастание социального протеста в политическую борьбу – «это будет самое страшное». И речи нет о том, чтобы возглавить борьбу, дать трудящимся программу и идеологию – но зачем же стараться помочь удержаться режиму Чубайса у власти? Ну не может же этот режим измениться, в него заложена разрушительная матрица, хоть ты отправь в министры десять Тулеевых. Да там и сейчас полно приличных и честных людей, но разве от этого меняется дело? Они лишь чуть-чуть смягчают удары, мы умираем под наркозом – спасибо и за это.

Продолжение неолиберального проекта, но уже при участии коммунистов, означает полную и необратимую ликвидацию КПРФ как политической силы. То, что с большим скрипом удается в Венгрии и Польше, невозможно повторить в России. Этого не позволят ни массы коммунистов, ни наш криминальный капитал, ни Запад – каждый по своей причине.

1996

Колыбельная для усталой России

Боевая газета оппозиции «Завтра» в момент передышки обратилась за советом к философии, и та устами Юрия Бородая дала «задание на дом для усталой России». Задание, столь желанное для многих лидеров оппозиции: «Ложись, Иванушка, спать. Авось, все образуется!».

Главный тезис Бородая сводится к тому, что русский этнос сам «переварит» навязанный ему чуждый режим и губительную либеральную реформу, оппозиции надо только ему не мешать и не стараться «организовать» сопротивление – ей «придется эксплуатировать данность». А режим даст «прорасти» себя патриотами и начнет восстановительные инициативы – и тут оппозиция ему должна помочь. «Дело ведь не в успехе политических комбинаций, не в наличии нескольких суперпассионарных героев… Реально сценарий будущего зависит от состояния русского суперэтноса… Следует ждать плавной, замедленной, „приручающей“ этнической реакции русских на кризис, олицетворенный оккупационным режимом». Но русские должны срочно разжечь в себе нюх на «чужого» – и с чужим уж бороться всеми средствами «этнического ответа».

Это задание сопровождается, в качестве замены аргументов, экскурсами в красивые теории и учения (этногенеза, психоанализа, этики «бусидо») или не менее красивые аналогии (реформ Мэйдзи или Столыпина). Для светского разговора оно бы и не плохо, да очень уж созвучно сложившемуся стереотипу мышления оппозиции. И укрепляет этот стереотип, который давно уже пора подвергнуть ревизии. Конструкция Бородая – благодатный для этого объект, прямо как модель в разрезе, для обучения.

Сначала мелкие замечания. Используя даже не обоснованную критериями подобия аналогию, нельзя все же слишком уж искажать ту, историческую, реальность, которая берется как пример. Вот, Бородай привлекает Россию «шансом мягко спланировать в инерционную фазу с умеренной степенью пассионарности», приводя в пример покой Запада начиная с XVII в., когда, дескать, кончились там войны и катаклизмы. Да в истории и сыскать трудно более агрессивный и пассионарный период, чем Новое время Запада. Революции одна за другой, колониальные захваты с истреблением целых народов, Наполеон и Гитлер, «Буря в пустыне». Ничего себе, покой.

Второй неблагоприятный симптом – объяснение изученного рациональным методом явления с помощью «туманной» метафоры. Еще Маркс показал, почему в период первоначального накопления капиталист относится к рабочим как к иному этносу, беря на вооружение этику колонизатора. В современной науке эту тему развивал в рамках структурализма антрополог Леви-Стросс. Дана плодотворная методология с большой эмпирической базой. Зачем же в разработанный вопрос напускать туману, привлекать Зомбарта с его архетипами «чужого»? Рука отсохнет, если Маркса упомянешь? Так перекрестись сначала.

Третий симптом (или уже традиция) – легкость, с какой идут на противоречие с самим собой. Бородай задает риторический вопрос: «Отчего в современной России предпринимателями становятся в основном инородцы?» (Правда, сам же этот вопрос запутывает, вводя понятие «социальные инородцы» – это кто такие? У кого папа юрист?). А дальше заявляет: «В 1992-1993 гг. в России произошли социальные изменения геологического масштаба. Возник многомиллионный слой „простой буржуазии“ – от старушек, торгующих сигаретами у станций метро… до крупных промышленников». Сколько же у нас инородцев? И как их теперь отличить?