Ветер в лицо - Николай Руденко

Двери учительской открылась, и из них вышла пожилая женщина с хорошим материнским лицом.

— Галина Петровна!..

Она почти не изменилась. Только в первые секунды ему показалось, что на ее лице увеличилось количество землистых морщин. Нет, он, видимо, ошибся. Она нисколько не изменилась. Так же, как когда-то, поправляет очки, внимательно смотрит на него.

— А-а, здравствуйте, Громов. Давненько вы нас не посещали. Когда вы вернулись из Ирана? Я ваше письмо получила. Ну, пойдемте, пойдемте в учительскую.

— Галина Петровна!.. Я не Громов.

Опять поправляет очки, смотрит в лицо.

— Простите, вы — Горбатенко. Конечно, конечно. Я ошиблась. А почему вы сняли свой мундир?.. Такой блестящий подполковник, и вдруг...

— Галина Петровна, — с болью в душе произнес Виктор. — Я — Сотник. Виктор Сотник.

— Виктор Сотник?.. Простите. А, помню!.. Ну-ну... Где вы теперь?..

Посидели, поговорили... Встреча получилась совсем не такой, на какую надеялся Виктор.

А когда он выходил из школы, его внимание привлек к себе высокий тополь, тихо качавший зелеными ветками в углу школьного двора. Виктор подошел к нему, отмерил несколько шагов вправо и влево. Да, это не он сажал. Этот тополь посадила Валентина. А те саженцы, что посадили они с Федором перед окончанием школы, наверное, не принялись... И теперь стоит он один в уголке школьного двора, высокий, стройный, шумный. Подойти бы, прижаться к нему, прижаться щекой...

Виктор резко повернулся и с удручающим чувством одиночества вышел со двора. Город ему показалось неприветливым и не таким родным, как раньше. Что-то порвалось, когда-то надежное, ощутимое, — то, что связывало его с детством, с родной школой, родным городом. Даже Галина Петровна, которую он любил не меньше матери, его не узнала. Что ж, сам виноват. Саша Громов, несмотря на тяжелые обязанности дипломата, не забывает писать из Ирана, а он из Магнитогорска не мог послать ни одной открытки.

Федора опять не было в заводоуправлении. Почему? Он не хочет его принимать? Но Виктор не в гости к нему приехал. Уклоняется? Зачем ему скрываться?..

Виктор ждал больше часа. Сколько же еще можно ждать?.. Вышел из заводоуправления, сел в трамвай и, пытаясь как-то избавиться от гнетущей грусти, поехал в город.

14

Федор не находил себе места. Нет, теперь это были не муки совести. Они отступили сразу, как только он почувствовал опасность рядом, возле своего дома, у своего семейного гнезда. Он как бы забыл о том, что совсем недавно упрекал себя, называл вором. Сейчас он сам пытался убедить себя, что не он виноват перед Виктором, перед Олегом, перед Валентиной, а Виктор приехал, чтобы замахнуться на его счастье. Что бы там ни было в прошлом, — рассуждал Федор, — а у него сложилась семья, которой могут позавидовать немало семей в их городе. Олег растет, учится. Он не чувствует того, что у него нет родного отца. Валентина привыкла к Федору, ценит его, уважает, видит в нем своего ближайшего друга. Нет, она не забыла Виктора. Это Федор понимает. Чего больше в ее сердце — ненависти или любви к Виктору?.. Наверное, ненависти. И хотя эта ненависть может развеяться сразу, как только Валентина узнает о том, что произошло семь лет назад на вокзале, Федор пытался убедить себя, что именно Виктор нарушает покой в ​​его крепкой, надежной семье. Кому надо разрушать то, что создавалось на протяжении многих лет? Кому это надо, для чьей пользы и кто от этого выиграет?

Федор был убежден, что от этого может выиграть только один человек на свете — его бывший друг Виктор Сотник. И то — какой же это выигрыш?.. Молодой, сильный, красивый. Разве для него только и света, что в окне? Разве он не может найти себе девушку, которая его горячо полюбила бы, которая стала бы для него преданной женой? Ведь после семи лет жизни с Федором будет ли для него Валентина такой женой, о которой он мечтает? Лучшие годы ее молодости прошли с Федором. А с Виктором только те девять дней... Что же он ищет в Валентине? Что он в ней найдет радостного для себя? Не лучше ли ему начинать жизнь сначала?

Федор убеждал себя в том, что он стоит не только за себя охраняя Валентину и Виктора от возможности узнать правду, но и за их интересы, за их счастье. Пусть Виктор поживет еще год-два холостяком, а потом все-таки не выдержит, женится и обязательно будет счастливым.

Он даже сердился на Виктора за это, как он называл в мыслях, «бессмысленное однолюбство». И были минуты, когда он его почти ненавидел. Это чувство особенно остро возникало тогда, когда в Федоре снова начинала говорить совесть, вызывая его на суд перед самим собой. Тогда он сердился на себя и на всех, даже позволял себе буркнуть что-то не совсем ласковое Валентине. Валентина понимала это как вполне естественное проявление ревности, успокаивала его, пыталась держаться с ним чутко и сердечно.

Вчера он не случайно не принял Виктора. Ему хотелось собраться с мыслями, продумать линию поведения. Кроме того, в его кабинет зашел Солод и также поддержал его намерение не спешить с допуском Сотника к работе на заводе. Он обещал подумать, посоветоваться с некоторыми людьми и устроить так, чтобы Виктор вообще немедленно уехал из их города. Какое бы это было счастье для Федора! Солод пока что не выкладывал перед ним своих планов, но Федор был уверен, что он это дело поведет таким образом, чтобы не бросить тень на авторитет Федора. Ведь Голубенко сейчас замещает директора завода. Это не шутка! На него направлены прожекторы со всех сторон. Его далеко видно. Каждый непродуманный шаг может повлечь за собой ужасный скандал. И тогда все это кончится очень печально и для него, и для его семьи. Однако он верил, что Солод не подведет. Они вместе обмозгуют это дело.

Откуда у него такая преданность Федору? Правда, однажды, когда Федор в чем-то не согласился с Солодом, тот даже бросил ему угрозу — а помнишь, мол, о вокзале?.. Это очень не понравилось Голубенко. Они были близки к тому, чтобы поссориться. Но Федор своевременно понял, что такая ссора принесет больше вреда ему, чем Солоду, и вынужден был уступить. Солод после этого признал, что он погорячился, и даже попросил прощения. Да разве могут прожить лучшие друзья всю жизнь, ни разу не поссорившись?.. В таком случае или дружба неискренняя, или же один из них лишен любого характера, готов всегда уступить другому. Федор ценил преданную дружбу Солода, был ему глубоко благодарен за его заботы, хоть и не очень щедро эту благодарность проявлял.

Федору и сегодня удалось всевозможными средствами откреститься от встречи с Виктором. Как это оно случилось, что он, Федор Голубенко, по своей натуре всегда прямой и честный человек, должен теперь извиваться, как вьюн, хитрить, пускаться в дешевую, мелочную дипломатию? Эх, Федор! Знал ли ты когда-то, думал ли, что достаточно одного неверного шага в жизни, чтобы потом превратиться в совсем другого человека, выработать в себе совершенно иной характер?.. Федор поймал себя на том, что снова к нему подкрадывается уязвленная совесть, которую он так старательно изгонял из своей головы, из своего сердца... Надо взять себя в руки.

Вот Гордый спускается по шаткой, скрипучей лестнице с чердака. Он там искал какое-то сверло. На черта ему это сверло, когда над головой дочери, его зятя нависла такая туча?

У старика трезвая голова. Он может и посоветовать, и утешить. Нет, пожалуй, никто не способен утешить Федора, никто не способен понять того, что происходит в его душе. Между прочим, Кузьмич жаловался, что ему несвоевременно и недоброкачественный лом подают. Собственно, лом ему подают такой, как и всем. Стружка и другая металлическая мелочь. Известно, что стружка плавится хуже, чем раздробленные осколки стали. Некоторые думают, что наоборот. Но сталевары это хорошо знают. На некоторых заводах для лучших сталеваров создают исключительные условия — бросают все технические силы, чтобы завалить их мартены в течение тридцати минут, тогда как другие из-за этого ждут завалки по два часа. Делается это для того, чтобы потом похвастаться на всю страну новыми рекордами. Директор был беспощадным противником этой рекордомании. Доронин его в этом горячо поддерживал. И это, безусловно, правильно. У них сейчас все печи подтягиваются к передовым.

И все же нет ли здесь какой-то чрезмерной строгости к старому сталевару? Ведь ему труднее сейчас соревноваться с молодежью, силы не те. На пенсию выходить не хочет. А между тем его уже подпирает двадцатилетний Коля Круглов. Это больно бьет по самолюбию старика. Жалко его. Возможно, не было бы большим ущербом, если бы ему сделать некоторую скидку?.. Разве он этого не заслужил своей многолетней работой? Авторитет у него большой. Никто голос не поднимет. И должны же понять молодые, что Кузьмичу не третий десяток идет... Как же это сделать? Самому неудобно. Разве что поговорить с Солодом?

Гордый вошел в дом мрачный, ссутулившийся. Загорелое лицо его осунулось, а седые усы, порыжевшие от табака, еще больше обвисли. Не глядя на Федора, топчется по комнате, пытаясь что-то вспомнить.