Асьенда - Изабель Каньяс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рядом с ведуном.
Я подложила часть одеяла под голову вместо подушки и свернулась на нем, как кошка, устроившаяся у теплого очага.
Было так тихо, что я слышала треск фитилей, несущих свое пламя, и касание мозолистых пальцев Андреса к бусинам четок. Его голос превратился в низкий, ровный шум.
Я больше не была одна.
И пока Андрес читал молитвы Аве Мария, я скользнула за темную границу сна и падала, падала, падала…
* * *
Во сне я очутилась в кабинете асьенды: складывала покрасневшими от жесткого хозяйственного мыла руками узорчатое постельное белье тети Фернанды. Вместо привычных высоких окон, разрезающих стену сверху, тут были большие окна в пол, пропускающие много света, – как те, что украшали дом нашей семьи в столице. Одно из них было открыто, и в комнату проникал ветерок, доносящий с собой пение птиц из сада. Простыни, которые я складывала, колыхались на ветру. Я взяла в руки стопку чистого белья и отправилась в спальню. Шагнула через порог, завернула за угол и замерла, не в силах пошевелиться.
Белые простыни и матрасы были разорваны в клочья. Раскромсаны сотней острых ножей, яростно порезаны клинками. Деревянное изголовье было испещрено длинными царапинами, подушки – изрезаны на куски, а перья, которыми они раньше были набиты, беззаботно парили в воздухе, ничего не ведая об окружающей их кровавой бойне.
Пение птиц умолкло.
Я шагнула вперед, чтобы дотронуться до кровати и убедиться, что все происходит взаправду. Простыни ускользнули из моих рук, как это бывает во снах, и, дотронувшись до кровати, я поняла, что она пропиталась кровью. Простыни были чистыми. Я нахмурилась.
Из кабинета раздался тихий звук шагов по ковру.
– Падре Андрес? – позвала я, ведь во сне мне казалось вполне естественным, что он должен быть где-то здесь. Ему необходимо взглянуть на это.
Я обернулась к двери. В кабинете, в поле моего зрения, появилась фигура: женщина с копной длинных и бледных, как кукурузный шелк, волос; одетая в платье, сшитое по столичной моде, из серой ткани, переливающейся на свету. Она развернулась ко мне лицом, и у ее горла сверкнул золотой отблеск.
Вместо глаз у нее были дыры – дыры, горящие сумеречным сиянием угольков, адским огнем. Она двинулась, плечи ее изогнулись, как у пумы, и она зашипела на меня, обнажая сотни длинных, напоминающих иглы зубов, которые только удлинялись. Она вскинула руки, на пальцах которых были длинные, закручивающиеся когти цвета плоти.
Дверь в спальню с грохотом захлопнулась.
Я резко проснулась, сердце колотилось в горле.
Бах!
Я вскочила. Свечи догорали – должно быть, я проспала несколько часов, – но копала в комнате не убавилось.
Андрес был бледен, бусины пота поблескивали у его волос. Он продолжал бормотать молитвы Аве Мария и не спускал взгляда с двери.
Я услышала, как где-то сверху раздался протяжный скрип – там открывалась дверь. Ожидая, что она тоже сейчас захлопнется, я придвинулась ближе к Андресу – так близко, что мы соприкасались ногами, лодыжками и руками.
Тишина затянулась, густая и тягучая, будто оползень.
В глубине коридора со страдальческим стоном открылась дверь одной из гостиных. Следом еще одна, ближе.
Как будто кто-то методично обходил дом, комнату за комнатой, и что-то искал.
Я прижалась к плечу Андреса, в горле стоял ком.
Мы ждали.
Напряженные, молчаливые, сосредоточенные на двери, мы ждали. Ждали, что дверь вот-вот распахнется и… что? В темноте сверкнут красные глаза? Они бросятся на нас, прорвав круг?
И что же будет потом?
В сознании промелькнули обрывки сна: длинные, глубокие следы от когтей на изголовье кровати. Изрезанные простыни. Рука, отскакивающая от испорченного матраса, липкого от крови. Шаги позади меня…
– У меня есть теория, – тихо начал Андрес, – о домах. Я думаю… Я верю, что они напитываются эмоциями людей, которые в них живут. Иногда эти эмоции так сильны, что их можно почувствовать, просто войдя в дом. А когда они отрицательные… Зло порождает зло, и тогда таким становится весь дом. Обычно я работаю с этим. Но сейчас все по-другому. Сейчас… – Пауза тянулась мучительно долго. – Я думаю, что – а точнее, кого – бы вы ни нашли в той стене… Оно все еще здесь.
– Здесь? – На этом слове мой голос сломался. – В доме? Или это и есть дом?
– Я не знаю. – Андрес жался ко мне так же сильно, как я к нему. – Это всего лишь теория.
Где-то в северном крыле захлопнулась дверь.
Мы подпрыгнули.
Теория.
Всего лишь теория.
13
Я проснулась с онемевшей спиной и затуманенным взором; одеяло, слегка пахнущее копалом, было натянуто до самого носа. Через окна в комнату вплывали пение птиц и отдаленное ржание лошади. Беспорядочный поток образов помог мне вспомнить, где я нахожусь.
Зеленая гостиная.
Свечи выгорели. Осталась лишь одна зажженная курильница с копалом. Дым забавлялся в утреннем свете, притягивая взгляд к Андресу, который сидел на корточках и отряхивал с ладоней уголь, оставшийся там после того, как он стер с пола колдовской круг. Теперь на полу были только еле заметный след и пятна окислившейся и потемневшей на сером камне крови.
– Я должен идти в капеллу, – сказал Андрес. – Я пообещал начать мессу в шесть.
Поддавшись сну в предрассветных часах, я уронила голову ему на плечо. И помнила – хотя воспоминание это было настолько туманное, что я не знала наверняка, не приснилось ли мне – как меня уложили на пол и обернули одеялом. Я спала крепче, чем за всю неделю; ощущение, что Андрес присматривает за мной, пробуждало в груди тепло, похожее на нежность.
Я поерзала и, смутившись, натянула шерстяное одеяло на плечи. Я замужняя женщина. Чувство зарождающейся привязанности к человеку, который не приходится мне мужем – и более того, является священником – имеет опасную близость к греху.
– Днем я буду в поселении.
Цвет схлынул с лица Андреса, уставшие глаза оттеняла терзающая его настороженность – слишком знакомая мне по собственному отражению в зеркале.
– Боюсь, после этого я вынужден буду уйти.
Уйти.
Меня будто обдало ушатом холодной воды. Пальцы крепче ухватились за одеяло.
– Почему?
– Я получил известие, что жители асьенды Ометуско нуждаются во мне, – сказал Андрес. – Они страдают от вспышки кори.
– Откуда вам известно? – Я нахмурилась.
– Донеслись молитвы.
– Люди вам молятся?!
– Cielo santo, нет. – Андрес снова отряхнул ладони в тщетной попытке избавиться от угля. – Я слышу… Я чуток к молитвам.
Ночью оконный ставень распахнулся, и теперь проскользнувший в него ветерок колыхал
