Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга - Роберт Хайнлайн

— Сынок, если ты все знаешь сам, то и рассказывай. Я пылко отрицал подобную идею, однако дедуся заметил, что я лгу — нет другой причины, по которой может захотеть жениться семнадцатилетний мальчишка. Замечание это особенно рассердило меня — потому что у меня в кармане лежала записка: «Вуди, родной, я влипла, не знаю, что делать».

Дедуся настаивал, и я трижды отпирался, с каждым разом раздражаясь все больше. Наконец он сказал: «Ну, хорошо, не хочешь — молчи. А она показала тебе справку о беременности за подписью доктора?» Айра, я невольно все выболтал. «Нет», — говорю.

«Хорошо, — сказал он. — Я все улажу. Но только один раз. И впредь — чтобы пользовался изделиями „Веселые вдовушки“, пусть даже твоя милашка твердит, что беспокоиться не о чем. Или ты еще не знаешь, что их продают в аптеках?»

Ну, а потом дед заставил меня сперва дать клятву и рассказал о Фонде Говарда, и о той награде, которая ждет меня, если я женюсь на девице из их списка.

Вот и вышло, что, едва я получил от адвоката письмо на свой восемнадцатый день рождения, как вдруг отчаянно влюбился в одну из перечисленных в списке девушек. Мы поженились, нарожали детей, а потом она сменила меня на новую модель. Ты тоже, небось, от нее.

— Нет, сэр, я происхожу от вашей четвертой жены.

— От четвертой, да? Посмотрим… от Мег Харди?

— По-моему, она была у вас третьей. Я от Эвелин Фут.

— А, да! Хорошая была девушка. И пухленькая, и хорошенькая, и ласковая, а плодовита, как черепаха. А какой кулинар… Слова плохого ни разу не сказала. Таких теперь больше не делают. Лет на пятьдесят, наверно, помоложе меня, только этого не было заметно: я и седеть начал, когда мне уж стукнуло полтораста. И знала о моем возрасте: каждый из нас имел родословную с указанием даты рождения. Спасибо тебе, сынок, что напомнил мне об Эвелин — она восстановила во мне веру в женский пол, когда я ее уже почти потерял. А что еще сохранилось о ней в архивах?

— То, что вы были ее вторым мужем и от вас она имела семерых детей.

— Жаль. А я надеялся, что найдется и фото. Хорошенькая была, улыбчивая. Когда мы познакомились, она была замужем за одним из моих кузенов, за Джонсоном, мы с ним вели общее дело. По субботам мы с кузеном, Мег и Эвелин собирались за пивом и пиноклем[17]. А потом мы поменялись — законным путем, через суд, когда Мег решила, что ей больше нравится Джек… да, Джеком его звали… И Эвелин не возражала. Не только на бизнесе — на нашем пинокле это не отразилось. Одно из достоинств Семей Говарда в том и состоит, что мы исцелились от ядовитого порока ревности за многие поколения до того, как это сделала вся наша раса. Пришлось — при таком-то положении дел. А у тебя ее стерео не найдется? Может быть, голограммы? Как раз тогда, кажется, Фонд начал делать снимки для брачных контрактов.

— Посмотрю, — пообещал я. И тут мне пришла в голову блестящая идея. — Лазарус, как все мы знаем, в Семьях время от времени повторяются одни и те же физические типы. Я запрошу в архивах список женщин, происходящих от Эвелин Фут и проживающих на Секундусе. Есть достаточно большая вероятность того, что среди них может оказаться двойняшка Эвелин — вплоть до улыбки и доброго характера. И тогда… если вы пройдете полную реювенализацию — не сомневаюсь, что она не менее Иштар будет стремиться устранить всякие…

Старейшина отмахнулся.

— Айра, я ведь сказал — нечто новое. Назад не вернешься. Конечно, ты в состоянии подыскать девицу, которая до десятого знака будет похожа на Эвелин, такую, какой я ее помню. Но все равно не хватит одной важной вещи. Моей молодости.

— Но если вы закончите реювенализацию…

— Умолкни! Вы способны наделить меня новыми печенкой, желудком и сердцем. Вы можете смыть оставленную возрастом ржавчину с моих мозгов, и, воспользовавшись тканями клона, возместить утраченное… Вы способны дать мне новое клонированное тело. Но вам никогда не сделать меня прежним наивным юнцом, находившим невинные удовольствия в пиве, пинокле и обществе толстушки жены. Меня с ним будет объединять лишь память — и то уже немного. Забудем об этом.

Я спокойно сказал:

— Предок, желаете ли вы снова жениться на Эвелин Фут или нет, вам, как и мне, известно — я ведь тоже не раз проходил эту процедуру, — что по окончании полной программы восстанавливается не только телесный механизм, но и желание жить.

Лазарус Лонг выглядел недовольным.

— Ах, конечно. Излечивает от всего, кроме скуки. Черт побери, мальчик, какое ты имел право лезть в мою карму? — Он вздохнул. — Но и в преддверии ада нельзя находиться до бесконечности. Скажи им, чтобы продолжали свое дело.

Я удивился.

— Я могу зафиксировать это, сэр?

— Достаточно моего слова. Но я не отпускаю тебя с крючка. Тебе по-прежнему придется являться ко мне и выслушивать мои откровения до тех пор, пока реювенализация не исцелит меня от подобного ребячества… кроме того, не забывай про свои исследования. Ты должен отыскать нечто действительно новое.

— Согласен, сэр, и на то и на другое — я дал обещание. Один момент — скажу компьютеру.

— Машина уже слышала обо всем от меня. Разве не так? — Лазарус помолчал. — Имя-то у нее есть? Неужели не дали?

— О, конечно. Нельзя же столько лет без него обходиться — хотя это просто чудачество…

— Не чудачество, Айра. Машины — как люди, поскольку сотворены по нашему подобию. Им присущи наши достоинства и недостатки — только в увеличенной форме.

— Специально я не придумывал имени, Лазарус, — но зовут ее Минервой. С глазу на глаз я кличу ее «Занудой» — потому что одна из ее обязанностей напоминать то, чего забывать нельзя. Минерва для меня как человек — ближе любой из моих жен. Нет, она еще не зарегистрировала ваше решение, пока просто поместила его во временную память. Минерва!

— Si, Айра.

— Будь добра, говори по-английски. Старейший решил пройти полную антигерию. Внеси эти данные в постоянную память, передай в архивы и реювенализационную клинику Говарда для исполнения.

— Выполнено, мистер Везерел. Мои поздравления. И вам, старейший, тоже. Живите, сколько хотите и любите, пока живы.

Лазарус вдруг заинтересовался машиной, что не удивило меня, поскольку за столетие нашей «совместной жизни» Минерва то и дело давала мне поводы для удивления.

— Спасибо, Минерва. Только ты, детка, удивила меня. Кто ж теперь говорит о любви, этом главном пороке нынешнего столетия? Как случилось, что ты предлагаешь мне вспомнить сие древнее чувство?

— Это показалось мне уместным, старейший. Или я ошиблась?

— Нет, вовсе нет. И зови меня Лазарусом. Но сперва скажи, что тебе известно о любви. Что есть любовь?

— На классическом английском на ваш второй вопрос можно ответить многими способами; на «лингва галакта» он не имеет прямого ответа. Следует ли отключить все определения, где глагол «любить» эквивалентен глаголу «нравиться»?