От руки брата его - Норман Льюис

— Нет, никогда. Он любил порядок, чтоб все минута в минуту.

Она сказала о муже в прошедшем времени, подумал Бродбент. Это выдает ее с головой. Совершенно ясно, что она не рассчитывает увидеть его снова.

— Почему вы так уверены, что в воскресенье вечером мистер Оуэн действительно вернулся?

— Ну, его видел Брон, а потом опять же я слыхала, он кашлял. Лежу в постели и слышу, кто-то вошел через парадную дверь, а потом слышу — кашляет. Немного покашлял, а потом прошел на кухню.

— В какое примерно это было время?

— Скоро после десяти. Я легла рано, у меня голова разболелась, и, когда он пришел, я лежала уже около часу.

— А Брон вернулся скоро?

— Да, наверно, через полчаса.

— Что он стал делать?

— Я слыхала, он тоже пошел на кухню.

— И они разговаривали?

— Не помню. Вроде нет.

— А если бы они разговаривали, вам было бы слышно?

— Да, наверно. Только, может, слов не разобрала бы.

— А как по-вашему, им было о чем поговорить?

— Не знаю. Не думала про это.

Она начинала медлить с ответами.

— А вообще вы что-нибудь слышали, из кухни доносились какие-нибудь звуки?

Теперь она обдумывала каждое слово, пыталась предугадать, о чем он спросит, услыхав ответ.

— Никаких звуков не слышали? — мягко, но настойчиво переспросил Бродбент, в упор глядя на Кэти.

Она поняла, что, мешкая с ответом, вызывает подозрение.

— Какой-то шум вроде слыхала. Но что это было — не знаю. Шум был не громкий.

— А что же это все-таки могло быть?

— Может, ящик свалился с полки, а может, что другое.

— Тяжелый ящик?

— Ну, в каких мы семена держим. Деревянный.

— Деревянный, — повторил он. — Значит, какой-то грохот.

— Так бывает, когда ящик опрокинешь.

— А после этого вы слышали что-нибудь еще?

— Вроде нет.

— Постарайтесь вспомнить. Мне очень неприятно вам докучать, но это важно.

— Я стараюсь.

— Никто потом не выходил из кухни?

— Наверно, выходили. Ну да, конечно. Кто-то вышел через черный ход. Наверно, муж, потому что Брон, я слыхала, вышел через парадную дверь.

— А откуда вы знаете, что через парадную вышел именно Брон?

— Он мне утром сам сказал. Я слышала, кто-то пошел к гаражу и завел машину, а Брон мне утром сказал, что брал ее.

— Значит, он уезжал на машине?

— Да, — ответила Кэти и тотчас подумала: «Какая же я дура, опять будут неприятности из-за прав».

— И надолго он уезжал?

— Да порядком.

— На час, на два?

— Не знаю… Я уснула, а потом, слышу, он вошел в дом. Часа через два, а может, больше. Я правда не знаю.

— Простите, что так прямо вас спрашиваю, миссис Оуэн. Ваш муж и деверь ладили друг с другом?

Лицо у нее стало упрямое. Теперь ему предстоит иметь дело с враждебно настроенной свидетельницей. Что ж, по крайней мере понятно, на каком мы свете. Пора ставить ловушку.

— А чего ж им было не ладить? — сказала Кэти.

— У них не вышло недоразумения из-за машины? Прошу извинить, но я обязан задавать эти вопросы.

— Не знаю я ни про какие недоразумения, — ответила Кэти.

— Быть может, я ошибаюсь, но, насколько мне известно, ваш деверь одолжил машину и помял ее и ваш муж был очень этим недоволен.

— По-моему, нет, — сказала она. — Был такой разговор, чтоб поменять машину, и вроде муж поручил это Брону. Чего тут быть недовольным?

Так или иначе, чтоб муж вернулся, ей вовсе не хочется, подумал Бродбент. Одно не ясно: знает она, что его нет в живых, или только желает ему смерти?

Теперь ловушка готова.

— Насколько мне известно, миссис Оуэн, ваш муж страдал расстройством сердечной деятельности? Как по-вашему, может быть, с этим и связано его загадочное исчезновение?

Перед тем как отправиться на «Новую мельницу», Бродбент побеседовал с доктором, пользовавшим Ивена. «У него оказалось несварение желудка, — сказал доктор. — Газы, если можно так выразиться, давят на сердце. Мы на всякий случай сделали электрокардиограмму, она показала небольшую сглаженность T-волн. Ничего серьезного».

— Что-то я не пойму. Извините.

— У него было больное сердце. Мог он, скажем, внезапно умереть?

Сейчас капкан захлопнется.

— Мог, — сказала Кэти. — Он, бывало, беспокоился, вдруг разволнуется да тут же и помрет.

— Значит, он мог забрести куда-нибудь в глухое место, и, предположим, там случился у него сердечный приступ. Не исключено, что он мог свалиться в реку?

— У него, бывало, голова кружилась, — сказала Кэти. — Иной раз пойдет работать на гору, а я все думаю, не надо бы его пускать. И лицо у него, смотришь, серое.

Бродбент сочувственно кивнул.

— Ну понятно, больной человек.

С этой минуты он почти не сомневался, что Ивена нет в живых.

Он поднялся, вынул изо рта трубку и с таким видом, будто это ему только что пришло в голову, спросил:

— Вы не возражаете, если я все осмотрю, раз уж я здесь? Такой у нас порядок.

— Чего ж тут возражать? Глядите.

— Это у вас кухня? — Он пропустил Кэти вперед и сам прошел следом.

Ему впервые представилась возможность самостоятельно начинать расследование. Во всех прочих случаях, которыми он занимался, сотрудники уголовного розыска налетали на место происшествия, точно археологи-любители на неожиданно найденную стоянку древнего человека, и, горя воодушевлением, бодро уничтожали все улики, которые специалист свел бы в единую картину. Кто предостережен, тот вооружен, и перекрашенные стены и переставленная мебель могут быть весьма красноречивы.

Жители этих отдаленных ферм ведут арьергардные бои с природой, противопоставляя строжайший уклад ее всегдашнему непостоянству и беспорядку. На кухне, где Оуэны проводили четыре пятых времени, остающегося от сна, место каждой вещи было раз и навсегда определено, будто в казарме. На полках в кухонном буфете, как на параде, выстроились по ранжиру тарелки, ровными рядами стояли чашки, слева красовались кувшины. Каждый предмет занимал свою собственную территорию, стоял под определенным углом по отношению к незримым линиям, рассекающим комнату. Точно посередине стоял стол, ножки его постепенно вдавились в линолеум, и четыре стула, выпрямив спинки, хмуро взирали друг на друга поверх его выскобленного деревянного квадрата. За окном в любую минуту, словно плащ фокусника, мог опуститься туман, и под его прикрытием ветер разом все неузнаваемо менял и преображал. Внутри же все прочно и неизменно, каждую вещь можно вмиг найти с закрытыми глазами. Порядок был своего рода утешением, прибежищем.

Стены снизу доверху покрашены желтоватой клеевой краской, все деревянное скромного темно-коричневого цвета, как в церкви. Пол покрыт линолеумом, перед электрическим камином большой ковер. Пахнет свининой домашнего копчения — сколько ни проветривай, ни мой, запах этот неистребим. Кэти все время держалась за спиной Бродбента, рассеянно переставляла и поправляла то одно, то другое, если какая-нибудь вещица, не ровен час, сдвинулась хоть на волос.

— Когда вы вошли сюда в понедельник утром, вы не заметили ничего необычного, миссис Оуэн?

— Да вроде нет.

— Значит, если что-то упало, оно было уже поставлено на место?

— Наверно.

— Все было точно так, как сейчас?

— Точь-в-точь, — ответила она.

Бродбент послюнил палец, наклонился и потер линолеум возле ножки стола, а потом в углу кухни.

— Вы случайно не помните, когда в последний раз мыли полы?

— Третьего дня только шваброй прошлась, — ответила она. — А по-настоящему мыла еще перед тем, как уехала.

Посреди комнаты, где линолеум больше всего протерся, было несколько мелких трещин. Если все пойдет хорошо, надо будет снять линолеум, вырезать серединный кусок, который недавно тщательно мыли, и послать в лабораторию. Пока, правда, для этого нет никаких оснований.

Дальше стояла большая допотопная печь с открытым поддувалом, в подобном случае она может представлять особый интерес.

— Вы давно выгребали золу?

— На той неделе.

— Уже когда вернулись из Бринарона?

Кэти кивнула.

— Что там было?

— Просто зола.

— А куда вы ее деваете? В мусорное ведро?

— Да, но с тех пор его уже выносили. У нас есть место, где мы ссыпаем мусор.

— Это не столь важно, — сказал Бродбент. — Кстати, когда вы в последний раз топили?

— Еще зимой. От нее в доме теплее, да только тяга плохая.

Бродбент открыл дверцу шкафа.

— Что у вас тут?

— Грязное белье.

Под сложенными простынями и приготовленным для чистки твидовым костюмом Кэти оказался какой-то сверток в плотной бумаге.

— Не скажете, что это?

— Наверно, Ивен что-нибудь свое завернул.

— Может, развернем? Не возражаете?

Он развязал тщательно перевязанный сверток, развернул — в нем оказался черный костюм.