Воспоминания об Илье Эренбурге - Илья Эренбург

Автор назвал Сталинградскую битву переломом, коренным переломом в войне. Такой, писал Эренбург, она и будет упоминаться в учебниках. Я же считал, что назвать статью надо бы по-другому. Возникла «бурная» дискуссия.

Готовилась статья в номер от 23 января 1943 года, когда советские войска еще доколачивали окруженную армию Паулюса. Конечно, Сталинградское сражение было величайшей нашей победой. Такой оно и вошло в наши учебники. Но прежде, чем наступил коренной перелом, надо было еще выиграть не одну битву с врагом, надо было, как потом оказалось, разгромить группы немецких армий «А», "Б", «Дон», нанести поражение вражеским группировкам «Север» и «Центр», надо было, наконец, пройти через Курскую битву.

Мы долго обсуждали с писателем его статью, судили-рядили, спорили, но пришли к общему согласию. Вместо "коренного перелома" написали: "Сталинград — важнейший этап войны". Так и назвали статью. Я бы не сказал, что заголовок выразительный. Но это было уже под утро, когда полосы уходили под пресс…

Трудно, конечно, через тридцать с лишним лет все вспомнить. Но в моей памяти отложился и наш «бурный» спор по поводу слова «эринии» в одной из статей Эренбурга. Я убеждал писателя, что это слово из греческой мифологии, которого нет даже во многих словарях, не все знают и негде будет нашему бойцу на фронте наводить справки. Чтобы убедить писателя, я тут же при нем вызвал офицера, одного из работников военного отдела редакции, и спросил его: знает ли он, что такое «эринии»? Нет, не знает. Зашел ко мне наш корреспондент, только что прибывший из действующей армии. Я его тоже спросил: вы лучше знаете фронтовиков, поймут ли они это слово? "Не знают, не поймут", — ответил он.

— Подымитесь на третий этаж к Эренбургу, — попросил я его, — и скажите ему об этом.

Так порой приходилось убеждать писателя. В чем-то он был прав. В чем-то — мы. В спорах и рождалась истина. В одних случаях Эренбург соглашался. В других, когда фраза или слово были неразрывно связаны с сюжетной тканью статьи, например «Василиск», писатель делал вставку, разъясняющую это слово. В иных случаях я «сдавался», и текст оставался таким, как настаивал Илья Григорьевич.

Алексей Сурков недавно напомнил мне об одном эпизоде, свидетелем которого он был:

— Помнишь, зашел я к тебе в кабинет, а вы с Эренбургом спорили, вышагивая оба по комнате, и все время «прикладывались» к графину с водой. Больше часа спорили. И сами не заметили, как весь графин выпили. А потом ты вызвал секретаря и «накинулся» на нее: "Почему в графине никогда воды нет?" Она удивленно развела руками: "Как нет? Был целый графин!" Вот тогда наступила пауза, все дружно рассмеялись, и разговор стал более спокойным.

А один раз дело дошло почти до «разрыва». Не договорились мы с Эренбургом по какой-то формулировке. Илья Григорьевич требует:

— Давайте перенесем спор в ЦК партии.

— Зачем в ЦК? — ответил я. — ЦК мне доверило редактировать газету, и мы сами должны решить.

Рассердился Эренбург, забрал статью.

А через несколько минут прибегает ко мне заместитель секретаря редакции Герман Копылев и взволнованно говорит:

— Эренбург попрощался с нами, забрал машинку и уехал. Он внизу, еще можно его остановить…

Уехал Илья Григорьевич. Вышла газета без его статьи. Целую ночь мы переживали. Жаль было Ильюшу, как интимно называли писателя фронтовики, все мы его любили. Жаль было и газету. Словом, утром я позвонил Эренбургу, будто не знаю, что он уехал «насовсем», и говорю:

— Илья Григорьевич, есть у меня такой вариант поправки. Как вы думаете?

— Что ж, надо обсудить, — отвечает он, и чувствую я, что он обрадовался моему звонку.

— Хорошо, Илья Григорьевич, сейчас пришлю за вами машину.

А через час прибегает ко мне возбужденный и радостный Копылев и говорит:

— Илья Григорьевич вернулся, с машинкой, он внизу.

На второй день статья Эренбурга появилась в свет к нашему общему согласию и удовольствию.

В книге Эренбурга «Солнцеворот», подаренной мне, есть такая его надпись: "Страшному * редактору — от всего сердца. И. Эренбург". В сноске к слову «страшному» была ремарка: "* Миф будет разоблачен". Я эту надпись и понял как свидетельство того, что наши споры не оставляли досады в душе писателя. Это была живая жизнь, где без споров и «драки» не обойдешься. Было именно то, о чем позже и писал мне на фронт Эренбург: все мы в "Красной звезде" жили одной страстью, отдавая все свои силы делу победы над врагом.

Все, кто воевал, хорошо помнят, как на фронте любили и читали Эренбурга. Он сразу завоевал душу бойцов. Не было для нас секретом, что в "Красной звезде" они прежде всего искали его статьи. В этом я не раз сам убеждался.

Тираж "Красной звезды" был тогда относительно небольшой, его не хватало для многомиллионной армии. Я получал много писем — и частных, и на официальных бланках заводов, и лично от наркомов с просьбой выделить хотя бы один экземпляр газеты. Из Ленинграда, например, пришла телеграмма А. А. Жданова, в которой он просил дополнительно высылать в блокированный город 20 тысяч экземпляров "Красной звезды", но бумаги не было и сделать мы ничего не смогли.

У Эренбурга читателей было гораздо больше, можно сказать без преувеличения — миллионы. Его статьи вырезались, их читали всей ротой, передавали по цепи, хранили. Известен приказ командира одного из партизанских полков: "Разрешается раскуривать "Красную звезду", кроме статей Эренбурга". Статьи Ильи Григорьевича перепечатывались фронтовыми и армейскими газетами, передавались по радиовещанию, издавались листовками.

"С неба упала листовка, — писали Эренбургу комиссар 5-й партизанской бригады Тимохин и редактор газеты «Дновец» Шмотов. — Мы нашли лишь два экземпляра. Ветер разнес их для деревень, для советских граждан глубокого фашистского тыла. Замечательная листовка, она нам понравилась. Понравилась народу… Вы нас извините, но нам кажется, не будете возражать, если мы вашу листовку размножим в форме передовой в нашей родной газете «Дновец». Эту газету и другие мы вам высылаем с этим письмом".

"Глотаем ваши статьи", — писал другой читатель, капитан Герасимов. "Я несколько раз прочитал ее", — сообщает рядовой Асхар Лекарев о статье «Июнь», опубликованной в "Красной звезде" в 1942 году.

Недавно я был в Московском энергетическом научно-исследовательском институте. Собрались фронтовики. И вот, не было среди них ни одного, кто бы не помнил военные статьи Эренбурга. А один из них, ныне инженер, вообще удивил меня. Он не только назвал некоторые статьи писателя, но и указал, на какой странице они были в газете напечатаны.

В редакции мы понимали, что ни один читатель, а тем более в боевых условиях, не читает всю газету "от корки до корки". Это общеизвестная истина. Но мы знали, что, если под статьей стоит подпись "И. Эренбург", она обязательно будет прочитана всеми.