Новейшая история еврейского народа. Том 3 - Семен Маркович Дубнов

вопрос: выяснить «вредное влияние» евреев на эконо­мическую жизнь. То, что еще нужно было доказать, предполагалось уже доказанным, и поручалось только подогнать фактический мате­риал под заключение готового обвинительного акта. Еще ярче вы­разил эту мысль Игнатьев в своем циркуляре к генерал-губернато­рам от 25 августа, где он воспроизвел свой вышеупомянутый доклад царю и твердо установил догму о «вредных для христианского насе­ления последствиях экономической деятельности евреев, их племен­ной замкнутости и религиозном фанатизме».

Так совершилось невероятное: разоренное, ограбленное еврей­ское население, которое имело право предъявить иск к не защитив­шему его правительству, само было предано суду «губернских ко­миссий». Судьями были агенты правительства, губернаторы (в том числе и виновные в допущении погромов) и представители христи­анских сословий по выбору тех же губернаторов. В комиссии допус­кались, только с правом совещательного голоса, по два представите­ля еврейского общества, которые здесь играли роль подсудимых, ибо им приходилось выслушивать сплошные обвинения против евреев и постоянно оправдываться. Всего таких комиссий было 16: в 15 гу­берниях «черты оседлости» (без Царства Польского) и в Харьковс­кой губернии. Комиссиям был дан двухмесячный срок для оконча­ния своих работ и представления результатов министерству. В сен­тябре и октябре 1881 года повсюду происходили заседания этих «гу­бернских комиссий», призванных судить еврейский народ на осно­вании официального обвинительного акта.

Вот как описывает эти заседания хорошо осведомленный со­временник в официальном меморандуме: «В каждой комиссии пер­вое заседание открывалось чтением министерского циркуляра от 25 августа. Чтение это везде одинаково производило сильное впе­чатление в двух направлениях: на членов из крестьянского сосло­вия и на членов из евреев. Первые выносили из слышанного убеж­дение во враждебном настроении правительства к еврейскому насе­лению и в снисходительном отношении его к виновникам беспоряд­ков, вызванных, по заявлению циркуляра, единственно еврейскою эк­сплуатацией коренного населения. Впечатление министерского цир­куляра на членов из евреев было потрясающее. Они увидели в лице своем трехмиллионное еврейское население посаженным на скамью подсудимых, одну часть населения страны преданною суду другой части. И кто же были эти судьи? Не представители, свободно избран­ные всеми сословиями населения, а агенты самой администрации, должностные лица, более или менее подчиненные губернатору. Са­мый же суд был негласный, при отсутствии достаточной защиты обвиняемых или, лучше сказать, наперед осужденных. Положение, принятое председательствовавшими губернаторами, речи преоб­ладавших членов-юдофобов, полные нападок, глумлений и утон­ченных оскорблений, заставляли еврейских членов переносить му­чительную нравственную пытку. Голос их в большом числе ко­миссий был совершенно подавлен и заглушен. Это заставило ев­рейских членов прибегнуть к письменной защите интересов своих соплеменников, ко внесению записок и особых мнений. Однако эти записки и протесты редко где удостаивались прочтения в за­седаниях».

При таких условиях не было ничего удивительного в том, что комиссии составляли свои «приговоры» в духе обвинительного акта, присланного высшею властью. Чиновники упражнялись в невеже­ственных рассуждениях о «духе иудаизма», Талмуде, кагале, нацио­нальной обособленности евреев и предлагали искоренить все это путем полицейских репрессий: уничтожить автономию еврейских общин, закрыть все специальные еврейские училища, подвергать контролю правительства все стороны внутренней жизни евреев. Пред­ставители русского мещанства и крестьян, из которых иные недавно еще содействовали или, по крайней мере, сочувствовали погромам, доказывали экономическую «вредность» евреев и требовали для них ограничений в городских и сельских промыслах, а также в праве жи­тельства вне городов. Однако пять губернских комиссий высказыва­ли еретическую для того времени мысль о необходимости предос­тавить евреям право жительства во всей империи с целью разре­дить слишком густое еврейское население в «черте оседлости». Од­новременно с губернскими комиссиями посылали свои отзывы в Петербург и верховные сатрапы «черты оседлости». Киевский ге­нерал-губернатор Дрентельн, который за допущение погрома в сво­ей резиденции сам подлежал бы уголовному суду, строго осудил весь еврейский народ и требовал репрессивных мер для «ограждения хри­стианского населения от столь надменного племени, религией своею отрицающего сближение с христианами»; нужно противопоставить репрессии «умственному превосходству еврея», которое дает ему пе­ревес в борьбе за существование. Дрентельн предлагал «с целью уменьшения возрастающего еврейского населения способствовать выселению евреев из империи». К концу 1881 года отзывы всех гу­бернских комиссий поступили в министерство внутренних дел, при котором был учрежден «Центральный комитет для рассмотрения еврейского вопроса» (см. дальше, § 16).

Этому организованному походу юдофобов, которые готовили административные погромы после уличных, еврейское общество не могло противопоставить никакой организованной силы. Еврейская печать на русском языке («Рассвет», «Русский еврей» и «Восход») рев­ностно исполняла свою задачу борьбы за право, но она не могла влиять на те круги русского общества, где широко разливалась отра­ва юдофобии со столбцов таких газет, как полуофициальное «Новое время» или славянофильская «Русь». Выражавшая мнение правящих кругов газета «Новое время» в разгар летних погромов поставила гамлетовский вопрос относительно евреев: «Бить или не бить?» (за­головок одной из статей газеты) — и решила, что бить нужно, но что в России, как монархически-консервативной стране, эту функцию должно исполнять не население, а правительство, которое системою репрессий может нанести еврейству более чувствительные удары, чем толпа на улицах. Редактор «Руси» Иван Аксаков нападал на либе­ральную прессу, выразившую сочувствие разгромленным евреям, и доказывал, что русские люди разрушали еврейские дома под влия­нием «справедливого гнева». Смешав в одну кучу доводы средневе­ковой церкви и нового германского антисемитизма, Аксаков утвер­ждал, что иудаизм по природе враждебен «христианской цивилиза­ции», а еврейский народ стремится к «миродержавству посредством силы денег».

Антисемитический червяк из Германии прополз даже в некото­рые круги русской радикальной интеллигенции. Среди революцион­ных «народников» на Украине культурный антисемитизм Запада со­четался со старым лозунгом гайдамацких вождей Гонты и Железня­ка: «Бей пана и жида!» Многим казалось очень выгодным слить со­циально-классовой антагонизм с национальным, чтобы направить народное движение через «еврея-эксплуататора» на русскую буржу­азию, дворян и чиновников. В августе 1881 года появилась прокла­мация Исполнительного комитета партии «Народная воля» к укра­инскому народу, которая кончалась призывом: «Восстаньте, рабо­чие! Отомстите господам, грабьте евреев, убивайте чиновников!» Эта санкция антиеврейских эксцессов со стороны революционеров выз­вала протест со стороны более трезвых членов партии, которые от­казались распространять позорную прокламацию. Тем не менее мно­гие «народовольцы» еще продолжали оправдывать использование антиеврейского движения для целей социальной революции, а иным оно даже казалось самодовлеющею целью (таковы Тихомиров и Ро­маненко, авторы вышеупомянутой прокламации, которые впослед­ствии изменили революционной партии и примкнули к самым ярым реакционерам: первый в Москве, в качестве редактора «Московских ведомостей», а второй в Бессарабии в качестве сподвижника Крушевана, вдохновителя кишиневской резни 1903 года).

После июльских погромов казалось, что эта эпидемия затихла и не скоро повторится. И поэтому впечатление полной неожиданно­сти произвела в декабре 1881 г. весть о трехдневном погроме в не­обыкновенном месте: в столице Царства Польского, Варшаве. В день католического праздника Рождества Христова в переполненном мо­лящимися