Возвращение «Пионера» - Шамиль Шаукатович Идиатуллин

машинами, но не строительными, а небольшими светлыми грузовичками, как из мультиков, и легковыми, тоже совсем незнакомыми, иностранными, в основном черными и блестящими. Вдоль них гулял дядька в черной же форме и в черной маске, закрывающей рот. Маску я разглядел с трудом: линзы помутнели и вроде скорчились, царапая глаза и веки.

– Надсмотрщик или тюремщик, – предположил я. – Зорро перевернутый.

– ЧОП «Барс», – сказал Олег. – ЧОП – это что? Чрезвычайно опасный преступник? А ты говоришь, надсмотрщик.

– В фашистских концлагерях за заключенными другие заключенные присматривали, – вспомнил я. – Капо их называли. Тут, может, так же: одни пашут, камень бьют или, вон, сваи вколачивают, другие надзирают, третьи машины гестаповцев охраняют. Блин. Смерть предателям.

– Партизанить будешь? – спросила Инна.

Я нахмурился, пытаясь рассмотреть предателя как следует.

– А умеешь? – не унималась она.

– Научусь, надо будет, – зло ответил я.

– А «Барс» почему? – не унималась Инна.

– Наколка такая есть, блатная, – сказал Олег и хмыкнул почему-то.

А я все-таки выковырял из глаз линзы и проморгался. Потрескались они или что, но совсем я в них ничего не видел. А без них видел как обычно, мутновато и расплывчато.

– Блин, все, ребя, я кротик, – смущенно признался.

– А я знала, что ты близорукий, – сказала Инна.

– Сама ты. Откуда?

– Ты угол глаза оттягивал, чтобы что-то вдали увидеть.

Олег кивнул и неожиданно сказал:

– В «Интернационале» сперва было не «разрушим», а «разроем до основанья, а затем».

– Фигня, – отрезал я, потому что звучало это очень глупо, сообразил, что рифма-то выступление Олега подтверждает, там «построим», а не какое-нибудь «пострушим», и совсем разозлился: – Там вообще-то про «весь мир насилья» поется – его, значит, «мы разрушим». Ну или «разроем». У нас тебе насилье, что ли?

– Ну они-то явно что-то свое и новое строят, – сказала Инна.

– Спокойненько так, – процедил я. – И никто им не мешает.

– Ну это пока, – сказал Олег.

Инна вдруг спросила:

– Олег, ты уазик водишь?

– Справлюсь.

Он хотел уточнить, с чем связан интерес, но сам, похоже, понял. А я не понял и не видел, как ни щурился. Инна подсказала:

– Крыльцо видишь с навесом? Там тень, а в тени уазик стоит.

– Так его завести надо, – раздраженно напомнил я, так толком ничего и не рассмотрев.

– Ну, – сказала Инна, как будто это все объясняло, вздохнула и добавила: – Его-то я всяко заведу. У нас в хозчасти такой же. Папа меня водить научил. А ключи не давал.

Все замки ногтем открывают, все уазики водить умеют, один я валенок сибирский, подумал я уныло и спросил:

– А от пуль уклоняться тоже научил?

– Ты у этого чрезвычайно опасного автомат видишь? – осведомилась Инна.

Я вообще ни фига не вижу, хотел ответить злобно, но это было мое личное горе, так что я напомнил:

– У этого нет – так на воротах есть. И дальше КПП наверняка. Его мы точно живыми не проскочим. Или у нас задача – геройски погибнуть?

Инна медленно покачала головой, уставившись на меня и явно готовя очень сердитый ответ. Олег ее опередил:

– У нас задача – выбраться отсюда.

– Правильно, – сказал я примирительно. – Уазик как вариант записали, смотрим дальше.

– Долго смотрим? – спросила Инна вроде миролюбиво.

– Ну, до вечера хотя бы. Средь бела дня бежать – совсем наглеж. И надсмотрщик, может, спать уйдет.

Инна вроде согласилась. Я виновато сказал:

– Только я это, ночью вообще ни фига не вижу.

– А Обухов знал? – спросил Олег сочувственно.

Я опять разозлился:

– А с чего бы он мне линзы с диоптриями достал?

– А очки-то что не носишь? – примерно с тем же сочувствием спросила уже Инна.

– Что я, очкарик, что ли? – разозлился я и умолк, делая вид, что рассматриваю что-то мелькнувшее за крышей.

– Тогда в темноте рядом держись, – начала Инна.

Я ее прервал:

– Ребя, там наш флаг! Гляньте, за зданием, видите?

Инна еще всматривалась, а Олег уже засиял, поднимаясь, – и тут же хмуро сел.

– Ты чего? – ликующе удивился я. – Там наши, значит! И войны никакой не было, это просто какой-нибудь очередной «Интеркосмос», программа сотрудничества, поэтому и перестраивают…

– Линар, это китайский флаг, – сказала Инна.

Гербовый знак

– Может, все-таки уазик? – упорствовала Инна. – Можно в стороне шум устроить. Грузовик поджечь, охрана отвлечется, мы и рванем.

– Кто сейчас какой шум услышит? – спросил я. – Ну и нам самим точняк без шума лучше. Тут не получится – другие варианты попробуем. Может, кстати, не в эту полуторку, а сюда?

Я кивнул на ближайший грузовик со здоровенной оранжевой цистерной, который заехал в тенечек и испускал теперь видимый дизельный душок вместе с накопленным за день жаром, пока водитель получал инструкции вражеского центра в бывшем штабе.

– Ага, а потом как в «Джентльменах удачи», – сказал Олег.

– А что там?

– Цементом же залили на фиг, они в такой как раз бочке из тюрьмы сбежали. Вылазят, а штаны каменные, и сами как памятники, кто ж их посадит. Не смотрел, что ли?

– Не-а. Разок пропустил, а потом показывать перестали. Там же Крамаров вроде, да? А он смотался.

– Куда? – не поняла Инна.

– Ну куда они все сматываются.

– Теперь посмотришь, – мрачно утешил Олег. – Теперь, наверное, только такие фильмы и показывают.

– Номер видел, кстати? – спросил я. – «Рус» написано вообще-то. Может, зря мы напридумывали?

– Иностранными буквами, – уточнил Олег. – «Рус Иван, сдавайс». И все остальные буквы только иностранные, ни «щ», ни «и краткой» нет, сечешь?

– А что за цифры возле «рус»? – спросила Инна. – Тридцать, сто семьдесят семь, сто тридцать четыре?

– Номера новых штатов, – предположил я. – К Америке присоединили – и пронумеровали всех.

– А сколько у нее было штатов-то? – сказала Инна, нахмурившись.

– Теперь больше, – отрезал я. – Ну что, в кузов по счету три?

– Стоп, – шепнул Олег.

Мы замерли.

Надзиратель, за спиной которого мы проскочили за угол штаба пару минут назад, лениво прошел к крыльцу, раскрыл дверь и остался возле нее, придерживая. Из двери выполз здоровенный, немедленно заблестевший под солнцем прямоугольник два метра на три. Тащили его трое мужиков, пыхтя и отпуская отдельные слова. Слова были русскими, но это, наверное, ничего не доказывало, хотя перед Инной мне стало неловко. На мужиках тоже были маски, не черные, а голубые. Пыли так боятся, что ли? Может, она радиоактивная, понял вдруг я, но натягивать ворот олимпийки на нос не стал – чего уж теперь. Тем более что сами мужики при первой же возможности спустили маски на подбородки.

Они с трудом, но удивительно бережно втолкнули, поставив на ребро, прямоугольник в кузов тупомордого грузовичка. На прямоугольнике мозаикой был выложен герб Советского Союза, висевший, очевидно, на парадном месте в штабе. Такие штуки вроде называются панно, вспомнил я и подумал: в музей везут или как трофей американскому генералу какому-нибудь. Не на свалку же. А то не корячились бы, а прямо здесь разломали бы да и снесли в один из контейнеров с мусором. Вон их сколько вдоль забора греется.

Длина, тяжесть и хрупкость панно не позволяли положить его на пол или прислонить к брезентовой стенке, так что мужики долго пристраивали его