Царь Гильгамеш - Роберт Силверберг

Я добрался до середины ствола, где, по словам, обитала женщина-демон Лилиту, темная дева, живущая в разрушенных местах и приносящая скорбь путешествующим. Если бы я остановился подумать, я насмерть перепугался бы.

Бывают времена, когда не размышляешь. Я схватил конец веревки в одну руку, а другой крепко хлопнул по стволу:

– Лилиту! Лилиту! Ты меня слышишь? Я Гильгамеш, царь Урука. – Я засмеялся, чтобы показать, что не боюсь ее. – Услышь меня, Лилиту! Я запрещаю тебе жить в этом дереве, оно принадлежит Инанне! Я запрещаю тебе!

Я запрещаю тебе! Прочь, прочь, изыди!

Послушается ли она? Я в это верил. Имя Инанны обладает огромной силой.

Я еще дважды шлепнул по стволу, не дождался ответа и полез выше.

– Два, – сказал я.

В кроне дерева, по словам Инанны, гнездилась птица Имдугуд с птенцами.

Я всматривался в плотно растущие ветви, но не увидел ничего. Я полез выше, но уже не шагая по стволу, а хватаясь руками за ветви.

– Имдугуд, – тихо сказал я. – Имдугуд, это я, Гильгамеш, сын Лугальбанды.

Она самая страшная из птиц, птица бури, носитель ветров и Дождей, у нее тело орла, а голова льва. Она птица судьбы, она произносит приговор, которого никому не избегнуть. Она не принадлежит никакому городу, никакому богу, странствуя, где захочет, одинокая и независимая. Я относился к ней с большой теплотой и вот почему. Мой отец рассказывал, что однажды когда он был совсем юн, Энмеркар отправил его как посла в дальние страны, и его обязанности привели его в страну Забу, что лежит на краю света. Когда пришло время отправиться обратно в Урук, оказалось, что пути назад нет, ибо это земля, из которой не возвращаются. Тогда отец нашел гнездо птицы Имдугуд, подождал когда она улетела, забрался в гнездо и угостил птенцов медом, хлебом и бараньим жиром. Он надел короны на головы птенцов и раскрасил их знаками почести и славы. Птица Имдугуд, вернувшись, была очень довольна тем, что сделал Лугальбанда, и подарила ему свою милость, благоволение и дружбу, сказав, что он может просить у нее что пожелает.

«Даруй мне благополучное возвращение домой», – попросил Лугальбанда, и она выполнила его просьбу. Вот так добрался он домой живым и невредимым.

Я тихо сказал, вглядываясь в ветви дерева:

– Я сын Лугальбанды, о Имдугуд. Слушай меня. Это дерево принадлежит богине Инанне. И во имя Лугальбанды я прошу тебя найти себе пристанище в другом месте. Во имя Лугальбанды, искренне любившего тебя, прошу тебя.

Ответа я не услышал. В ветвях не раздавалось ни шороха. Я напряженно прислушивался, едва смея дышать. Мне показалось, что Имдугуд, если гнездо действительно было тут, послушалась меня и выполнила мою просьбу. Я поблагодарил ее.

– Три! – крикнул я тем, кто ждал меня внизу.

Прежде чем покинуть дерево, я тщательно обследовал крону, внимательно осматривая каждую ветку. Одна показалась мне странной – в ней как будто таилась смерть. Она была сухая, а на ощупь очень горячая. Она была громадной, как дерево. Я крикнул вниз, чтобы побереглись, поднял топор и рубил, пока она не упала на землю. Потом я спустился вниз. Инанна, бледная и тихая, смотрела на меня: в ее глазах застыли ужас и почтение.

– Демоны ушли с твоего дерева, госпожа, – сказал я.

Я чувствовал радость от хорошо выполненной работы. Змея убита. А отправил ли я прочь Лилиту и Имдугуд? Да были ли они там, кто может сказать?

Зимой дерево хулуппу, дерево Инанны стало выпускать новые зеленые листочки – оно выздоровело.

Из той сухой ветви, которую я срубил, Инанна приказала изготовить для себя трон и ложе. Из оставшегося дерева она приказала изготовить подарок для меня – изящный барабан и палочки, вырезанные искусным мастером Ур-нангаром, чьей рукой, должно быть, водил сам Энки. Барабанные палочки были так хорошо сделаны, что, казалось, сами прыгнули мне в руки, когда я к ним прикоснулся. Барабан был отполирован, поверхность его на ощупь была гладкой и нежной, как кожа девичьих ягодиц. Для самой поверхности барабана Ур-нангар взял выпороток газели. Он крепко натянул шкурку и закрепил жилами матери-газели. Во всем мире не было такого барабана, ничто не могло сравниться с тем, что сделал для меня Ур-нангар по просьбе Инанны. Теперь барабан для меня потерян, и дня не проходит, чтобы я не тосковал по нему и не мечтал снова взять его в свои руки.

В те годы, когда он был у меня, он служил двум целям. Одна из них была хорошо знакома жителям Урука, так как это был военный призыв. Я выходил на площадь перед дворцом, когда наступало время собирать войска, и выбивал мужественную, быструю дробь. Все знали, что она значит. «Слушайте, восклицали они. – Гильгамеш призывает нас на войну!» При этих звуках весь город начинал шуметь, все знали, что скоро появятся новые герои и новые вдовы.

Был еще один способ применения этому барабану, – для меня он открывал двери в мир богов. В нем была и сила богини и частичка волшебства птицы Имдугуд.

Когда я уходил в самые дальние покои и тихо начинал бить в барабан, он уносил мою душу в те пределы, где блуждает душа Лугальбанды. С помощью этого барабана я мог вызывать к жизни все то, что бывало со мной, когда во мне было божественное присутствие, а вокруг меня – аура божества. Сквозь гул барабана я начинал все громче и громче слышать жужжание и гудение, перед глазами плыли волны золотого, багряного и синего цвета. Я преодолевал преграду в иной мир, за которым была лестница, поднимающаяся в небо, или колодец черной воды, в котором я тонул, или туннель, который, плавно изгибаясь, по спирали уходил вниз, словно приглашая спуститься. Это было царство богов. Когда я там бывал, я менял свой облик, взлетал под облака, парил. Я был орел, я был лев. Я пировал с богами и полубогами. Я говорил на языке снов. Я становился спутником Птицы Грома, я видел все, мудрость открывалась передо мной. Мне думается, у Этаны, царя Киша, был такой же барабан, и он пользовался им, чтобы парить в небе, а не летал туда на орлиных крыльях, как гласит старая легенда.

Я редко брал барабан для таких целей. Это было слишком необычно и пугающе, и отнимало у меня слишком много сил. Когда я возвращался из такого полета, мышцы у меня болели, язык распухал, словно я в своих полетах прикусывал его, я чувствовал головокружение и слабость. Это было моей тайной, я делал это только тогда, когда моя тоска была слишком велика, будь то голод моей души или опасность для города, предотвратить которую мог только я. Тогда я садился в одиночестве и бил в барабан до тех пор, пока не приближался к богам.

15

Вернулись дожди, еще более сильные, чем раньше, и вопрос о каналах стал на первое место.

В те дни, когда мой народ еще не жил здесь, когда здесь были люди Древнего пути, которые пользовались каменными серпами и жили в глинобитных хижинах, каналов не было. Каждую весну, когда в горах таяли снега, Две Реки вздымались и вырывались из берегов, а воды заливали поля и жилища. В иные годы разливы рек были настолько велики, что разрушали работу многих лет. Случались годы, когда горячее солнце заставляло воду быстро уходить, и не оставалось влаги, чтобы вырастить урожай. В те годы, когда вода покрывала долины все лето, большая часть земель оставалась пустыней, негодной для использования, потому что не знали способа проводить воду от залитых мест к иссушенным.