Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов

Родину – простите великодушно драматизм ответа.

БЛЮХЕР. А генерал Брусилов не за Родину? А генерал Бонч-Бруевич не за Родину?! А генерал Каменев не за Родину?

ВТОРОЙ ГЕНЕРАЛ. Это запрещенный прием в дискуссии.

БЛЮХЕР. А я с вами не дискутирую. Времени нет – белые прут.

ПЕРВЫЙ ГЕНЕРАЛ. Белые – тоже русские, гражданин министр.

БЛЮХЕР. А оружие у них чъе? И с каких пор иены стали русскими деньгами? Отчего они расплачиваются японскими иенами? А?! Или это – тоже запрещенный прием? По костям русских мужиков – «линкольны» торговцев поедут! Этого хотите?.

В кабинет Блюхера врывается ПОТАПОВ с тремя чекистами в кожаных куртках. Чекисты бросаются к генералам, обыскивают их.

ВТОРОЙ ГЕНЕРАЛ. Дикая комедия разыгрывалась, боже праведный…

БЛЮХЕР. В чем дело?

ПОТАПОВ. Сейчас доложу Уведите их! И оружие у них найдите, оружие. (Генералов уводят.)

Мы вчера сняли с поезда одного мещанина, который на поверку оказался князем Мордвиновым, связным Гиацинтова. Он шел на связь с генералами. У них тут заговор. Глава – Гржимальский, эти – на подхвате.

БЛЮХЕР. Вот сволочи, а…

ПОТАПОВ. По ним давно пуля плачет.

БЛЮХЕР. Доказательства есть?

ПОТАПОВ. Мордвинов все признал.

БЛЮХЕР. А факты? Улики? Доказательства?

ПОТАПОВ. Так без давления ж признал, Василий Константинович.

БЛЮХЕР. То, что признал, – это мура. Склады с оружием где? Явки, пароли? Конспиративные квартиры? Я тебе могу сказать, что сам – японский шпион. Поверишь, что ль?

ПОТАПОВ. Василин Константинович, странно ты говоришь.

У меня голова пухнет. Вроде – под защиту гидру берешь.

БЛЮХЕР. Я под защиту беру истину, разведка. Где остальные генералы?

ПОТАПОВ. В тюрьме.

БЛЮХЕР. А Мордвинов?

ПОТАПОВ. Тоже.

БЛЮХЕР. А ну, давай ко мне всех.

ПОТАПОВ. Они ж сырые…

БЛЮХЕР. От вареного яйца ноль пользы, витаминов нет.

А папочку с делом оставь, погляжу… Хотя нет… Ко мне – не надо, едем в тюрьму. Неужели все такие сволочи, а? Как же тогда русскому человеку верить, разведка?

Центр сцены. Рельсы. Церковь, а может быть, тень от креста на толпе крестьян. Дымятся пожарища. Слышны далекие бабьи причитания. В центре крестьянского схода ПОСТЬШЕВ и те два бойца, которых он остановил во время первого панического бегства, приводят на середину сходки КОЛЬКУ-анархиста.

ПОСТЫШЕВ. Погорельцы, идите сюда.

К Постышеву с тихим плачем подходят несколько мужиков и баб.

Кто вас жег?

БАБА. Вон стоит, ирод.

ПОСТЫШЕВ. Колька-анархист?

МУЖИК. Он…

ПОСТЫШЕВ. За что ты их пожег?

КОЛЬКА. А буржуи они.

ПОСТЫШЕВ. С чего взял?

КОЛЬКА. С того, что у всех избы соломой крыты, а у этих кровелем.

СТАРИК. Да господи! Кто ж тут скажет, что я такой-сякой! Семья у меня большая, все в труде! Оттого и кровель! Рази нет, мужики?!

Мужики молчат.

Чего молчите-та?! Мефошка, скажи! Пров, чего рыло воротишь, я ж тебе поле пахал!

ПОСТЫШЕВ. Что ж молчите, граждане? Если старик – кулак-мироед, у меня с Колькой один разговор будет, а если он справный мужик, работал в поте лица, так я все по-иному оценю. А ну, вот вы, гражданин.

МУЖИК. А я что? Я не знаю ничего.

ПОСТЫШЕВ. Сам из этой деревни?

МУЖИК. Ну а как же иначе, понятно, с этой…

ПОСТЫШЕВ. Деда знаешь?

МУЖИК. Какого деда?

ПОСТЫШЕВ. Вот этого?

СТАРИК. Меня, меня не знаешь, что ль?!

МУЖИК. Так рази он дед? Он и не дед вовсе. Кузьма он Пантелеев.

Из толпы выходит СТАРИЧОК с лысой головой.

ЛЫСЫЙ СТАРИК. Гражданин комиссар Постышев, дозволь мне слово сказать.

ПОСТЫШЕВ. Пожалуйста.

ЛЫСЫЙ СТАРИК. Ты мужика пытаешь, гражданин Постышев, а он нынче смущенный, мужик-то. Потому и молчит. Раньше справный мужик в мироедах ходил, а потом Ильич сказал, что справный мужик – тоже человек, а не каркадил нильский, и жить наравне может. Потому как – нэп! Тут вздох по нас прошел и радость, а теперя энтот вот гражданин сказал, что он заместитель Ильича, и приказал всех справных пожечь. Вот оттого мужик смущенный и боится сказать, что Кузьма Пантелеев мужик как мужик, на себе пашет, на себе таскает, из себя жгут вьет. Я – сирота, живу Христа ради, мне страх неизвестный, потому как терять нечего, а остальные – молчат. Вы-то уйдете, а энтот – гражданин анархист – тут останется, а с им – гарнизон, а он им водки выдал и мяса со складов, они за него кому хошь голову прошибут. Вот и все!

ПОСТЫШЕВ. Колька, ты отчего ж решил, что Пантелеев буржуй?

СТАРИК. Да какой я буржуй?! Вон зубы-то мои где? Нет их! Голод да цинга скрошила.

КОЛЬКА. Ишь, комедь вкручивает. Небось забыл, как вчера орал: «Пропадите вы все пропадом с вашими красными!»

СТАРИК. Так ты ж мой комод грабил!

КОЛЬКА. Я революционер! Мне на твои комоды семь раз плевать! А ты что для революции сделал?!

СТАРИК. Блюхеру коня отдал! Сыновей к нему в армию проводил!

КОЛЬКА. Про это молчи: заместо этого ты землю получил.

К Кольке медленно идет простоволосая БАБА. Она бросается на Кольку. Ее с трудом оттаскивают от него.

БАБА. Плевать я хотела на вашу землю и твою революцию! Гад! На кой она мне, если ты Манечку мою опоганил!

ПОСТЫШЕВ. Чего вы для него требуете?

БАБА. Смерти ему мало. Мало ему смерти, иуде подлому, нет на тебе креста, а еще Ильичом клялся, паразит.

ПЕРВЫЙ БОЕЦ. Может, простить, товарищ Постышев?

ПОСТЫШЕВ. Ишь, либералы. Ты – добреньким, а комиссар пусть стреляет, да? А он красным знаменем клялся, когда дома жег и девочек насиловал! А если б он эдакое с твоим отцом и с твоей дочкой изобразил – тоже простил бы?!

ВТОРОЙ БОЕЦ. К стенке его! К стенке!

Гремит залп. Кричит воронье. В наступившей темноте – унылый колокольный звон.

Картина шестая

«Версаль». В номере ВАНЮШИН и ГИАЦИНТОВ.

ВАНЮШИН. Ты меня странно позвал, Кирилл. Какая-нибудь неприятность?

ГИАЦИНТОВ. Я тебя похитрить позвал.

ВАНЮШИН. Устал?

ГИАЦИНТОВ. От хитрости не устают, от нее гибнут.

ВАНЮШИН. Афоризмы, афоризмы, кругом афоризмы. Они красивы, а истина уродлива.

ГИАЦИНТОВ. Сие не афоризм, сие – аксиома. Что Исаева с собой не привез?

ВАНЮШИН. Странный человек – ты ж меня просил быть одному.

ГИАЦИНТОВ. Ты ему доверяешь больше, чем себе.

ВАНЮШИН. Себе я не доверяю, я по натуре растратчик.

ГИАЦИНТОВ. Коля, ты к Фривейскому как относишься?

ВАНЮШИН. Никак. Он мне не интересен. А что?

ГИАЦИНТОВ. Ничего. Поинтересоваться можно?

ВАНЮШИН. Контрразведка зря не интересуется.

ГИАЦИНТОВ. А с Максимом ты давно знаком?

ВАНЮШИН. Я с ним прошел весь Ледовый поход от Омска до Харбина.

ГИАЦИНТОВ. А что, если мы