Реанимация чувств - Ирина Степановская

– Ой, я и забыла! Пойдем! – Тина взяла из стола приготовленную накануне открытку, маленький сверток с символическим подарком, и они, дружески обнявшись с Ашотом, вышли из кабинета.

Уже забытая Тиной дама, оказывается, еще не покинула отделение и пыталась прорваться в палату, где лежала Ника. Мышка что-то ласково ей говорила, но за дверь не пускала. Дама настаивала. Услышав ее чужой резкий голос, на помощь Мышке поспешила из ординаторской Марина с брюшистым скальпелем в руке. Во-первых, она вышла посмотреть, кто это так настойчив, а во-вторых, если понадобиться – помочь спровадить навязчивого человека. То, что посетители не помогают лечению, а только мешают, Марина узнала давно и на собственном опыте. Люди, не привыкшие к зрелищу такого рода, часто потом руководствуются фантазиями и домыслами. Иногда на базе этих домыслов пишут жалобы в прокуратуру. А скальпель был у медсестры в руке, потому что ей пришлось опять нарезать колбасу, так как Барашков, сам того не заметив, в одиночку, под шумок, уже умял половину. Вид у Марины был, как всегда, решительный, деловой, и дама на всякий случай попятилась.

– Вы еще здесь? – спросила у дамы Тина. Та обернулась и увидела, что сама заведующая отделением в обнимку с каким-то человеком в забрызганной подозрительными темными пятнами пижаме подходит к ней с тыла. Причем лицо человека в пижаме показалось женщине хорошо знакомым.

– О-о-о! – только и смогла вымолвить дама и решила не искушать больше судьбу.

Происходящее показалось ей каким-то кошмаром. Быстрым шагом она почти выбежала к лифту, который, конечно, оказался занят, и она стала спускаться пешком. По дороге вниз дама вспомнила, где видела показавшееся знакомым лицо. Оно красовалось на обложке учебника литературы ее сына и было нарисовано художником Кипренским два с половиной века назад. Сходство было поразительным, просто точь-в-точь. Только Александр Сергеевич Пушкин был изображен в романтической одежде с перекинутым через плечо плащом в крупных складках и смотрел возвышенно, а этот, непонятно кто, носил замызганные хлопчатобумажные лохмотья бледно-зеленого оттенка и взгляд у него был не романтический, а очень усталый.

Переглянувшись и оценив поспешность, с которой ретировалась дама при виде Марины со скальпелем, Валентина Николаевна и Ашот дружно захохотали. Марина непонимающе посмотрела на них, фыркнула, дернула плечом и ушла в ординаторскую. А из мужской палаты, перекрывая смех, донесся мужской голос с кавказским акцентом.

– Жрать хочу! В животе все боли-и-ит! – противно ныл он.

– Ты что, с ума сошел! У тебя кишечник в трех местах заштопан! Тебе нельзя пока есть обычным путем! А питательные вещества поступают через трубочки! – увещевал больного хирург, пришедший с Ашотом сделать наконец кавказцу перевязку. Он, кстати, и помог Ашоту выкатить каталку с больным из лифта. Чистяков тоже присутствовал в это время в палате: сидел в уголке и делал очередные записи в истории болезни.

– Сами-то небось пожрали, а мне не даете! – продолжал ныть кавказец.

– Да замолчи ты, достал! Будто баба! – сказал ему хирург, пришедший перевязать больного после двух ночных операций и двух дневных. Он не то что перекусить не успел, ему даже покурить толком не дали. – Радоваться должен, что жив остался!

Кавказец в ответ заматерился.

– Вы бы ему вкололи чего-нибудь, чтобы он замолчал! – покрыв рану повязкой и заклеив ее пластырем, заметил Чистякову хирург.

– Угу, – пожевал губами Валерий Павлович, что означало: «Я сам знаю свое дело, а ты знай свое».

– Палыч, помочь? – спросил Ашот, услышав ругательства. Они с Тиной заглянули в палату. Хирург попрощался, ушел. Тина стала смотреть прибывшего из операционной алкаша. Ашот подошел к «повешенному».

Ветер гнал по больничному двору желтые листья. Дама, торопливо набросив на плечи меховой жакет, бежала на высоких каблуках через площадку к своей машине.

– Это не врачи, а какой-то сброд! Не дай бог попасть к ним, залечат до смерти! – сказала она громко, поравнявшись с мужчиной и женщиной, шедшими ей навстречу, в больницу. Те в ужасе переглянулись и замедлили шаг. А дама бросила на заднее сиденье жакет из чернобурой лисы и уселась на водительское место в свой комфортабельный джип. Вздохнула в задумчивости, машинально побарабанив тщательно наманикюренным ногтем по крышке элегантного маленького телефона, после минутного раздумья набрала номер.

– Послушайте, Николай! – сказала она, когда в трубке раздались гудки и что-то пискнуло. – Я сделала что могла, теперь к главному врачу должны идти вы.

Все вовсе не так уж просто! – возразила она после того, как выслушала ответ. – Что значит, у вас нет времени на все эти глупости?! Что значит «идея ваша, и вам все решать»! Насколько я знаю, ваш ребенок виноват в том, что случилось, не меньше, чем мой, а девчонка действительно в ужасном состоянии. И что будет, если она умрет, даже не хочется говорить.

С минуту она слушала, что отвечал на это Николай.

– Да что значит «я беру на себя следователя»? Если она умрет, со следователем договориться будет труднее! Кстати, вы расспросили вашего сына, как именно это произошло? Ах, он спит! Мой тоже спит. Но будьте уверены, я своего разбужу! И вам советую это сделать, пока не поздно! Очень важно договориться, чтобы они давали одинаковые показания! Зря вы думаете, что до этого дело не дойдет! Судя по тому, какая стерва здешняя заведующая, очень даже дойдет! Поверьте моему опыту, я ведь когда-то работала секретаршей в суде!

В раздражении дама захлопнула крышечку телефона, инкрустированную золотым узором, и повернула в замке ключ зажигания. Мощная машина придавила колесами мокрый асфальт и легко, без всякого напряжения вырулила на улицу.

10

– Вот такую машину я хотел бы иметь! – сказал про джип, выезжавший с больничной автостоянки, доктор Барашков, глядя вдаль из окна ординаторской. Они с Ашотом курили, опершись локтями о подоконник, и стряхивали пепел в цветочный горшок. Мышка на минуту вбежала, окинула взглядом комнату, переставила цветок на свой стол, подсунула мужчинам самодельную пепельницу, сделанную из срезанного пакетика из-под сока, и опять убежала.

– Будут нас сегодня кормить или нет? Где именинница-то? – спросил Барашков, щелчком отправляя окурок в окно и вальяжно потягиваясь, будто умудренный опытом лев, пришедший в пещеру с охоты. Ашот рядом с ним действительно казался маленькой умненькой обезьянкой.

– Да давно все готово! Только никто не идет, все в палатах заняты! – отозвалась Марина, передвигая тарелки чуть не в сотый раз. Букет из небольших, но якобы очень стойких подмосковных роз красовался в стеклянной вазочке посреди стола.