Подлинная история графини де Ла Фер - Ирина Пигулевская

Они встречались ежедневно в саду и не могли оторвать взгляд друг от друга. В те минуты, когда они забывали свое положение, речь их лилась бурным потоком, состоящим из любовных признаний и наивных замыслов. А потом они затихали, и ужас настоящего вливался в их души, грозя уничтожить и свести с ума.

Их связь не могла быть долговечной — рано или поздно она должна была погубить их. Анна ожидала приезда опекуна как кары Господней и с каждым днем становилась все печальнее. Под конец любой шорох за дверью кельи приводил ее в ужас: ей чудилось, что за ней пришли, чтобы объявить о скором пострижении. И в ее мозгу родилась мысль: бежать.

Казалось, и молодой человек пришел к тому же решению. Несколько дней он ходил задумчивый, совершая обряды как во сне, а потом однажды увлек ее в дальний угол сада и признался во всем.

— Уедем отсюда, — молил он ее, — покинем это место, где нас ждут только страдание и гибель. Скроемся где-нибудь и будем жить в мирном уединении.

Анна согласилась. Но ее деятельный ум сейчас же провидел главную трудность: у молодых людей не было денег. Она сказала об этом своему другу. Он поник, услышав жестокие слова, но потом глаза его заблестели, как будто удачная мысль пришла ему в голову. Впоследствии оказалось, что он решил украсть священные сосуды и продать их. Через несколько дней Жан-Батист признался ей в успехе своего предприятия, и они решили бежать как можно скорее. Теперь пути назад не было.

Через два дня все было готово, и ночь могла избавить их от монастырского заточения и открыть дорогу к новой жизни. Но подкупленный привратник оказался двойным предателем, ибо не только принял деньги от них, но и донес обо всем настоятельнице: их схватили.

Анна не принадлежала монастырю, ибо еще не была монахиней, а священника должны были судить как вора — так оба они оказались в городской тюрьме. Одно заключение сменилось для девушки другим, но мысль осталась прежней — бежать. Потом как-нибудь она надеялась выручить и своего сообщника.

Сейчас миледи плакала и смеялась одновременно, вспоминая свою наивную веру в чудо, которое поможет ей выйти невредимой из пещи огненной. Но тогда мысли ее метались, как в горячечном бреду, и одновременно начал проявляться ее ум и талант к логическим расчетам, то, что потом позволило ей выжить и выстоять, несмотря ни на что.

Итак, она понимала, что ключом к свободе будет расположение ее тюремщика, значит, оставался один путь — обольстить его. Любви не было, Анне предстояло сыграть чувство. Задача почти невыполнимая для молодой девушки, но не невозможная.

Через неделю она добилась желаемого, но жертвой ее обольщения пал сын того, для кого она старалась. Анне было все равно — главное, она миновала суда и позора.

Однако, пока она сумела подготовить побег, наняла людей и снеслась с Жаном-Батистом, неизбежное свершилось. Преступление было слишком очевидно, чтобы задержать приговор. Десять лет заключения в кандалах и клеймо — объявил судья. Палач города Лилля совершил казнь, и только потом Анна поняла, что это для нее значило.

Палач нашел ее в одной из деревень, где она укрывалась, и в тот вечер, когда побег должен был состояться, ее схватили и заклеймили.

— За что?! — кричала она, извиваясь в муках, когда раскаленное железо прожигало ее плоть. — Боже, кто вы? Что я вам сделала?!

— За что? Жан-Батист заклеймен, и это клеймо наложил я!

— Господь милосердный, вы палач, но за что вы клеймите меня?!

— Он — мой брат! — прозвучали слова откуда-то с небес, как наказание Божие, и она провалилась в бездну.

Очнувшись, она не увидела никого рядом с собой, а на плече ее алело клеймо, и боль разорвала ее душу и тело при одном взгляде на него.

Обливаясь слезами, она добралась до места, где были спрятаны их лошади, и вскоре два клейменых преступника растворились в ночи, оставив позади Лилль и юношеские прекрасные мечты.

Глухой стон вырвался из груди миледи, слившись с боем церковного колокола, ибо даже сейчас, десять лет спустя, это воспоминание повергало ее в пучину отчаяния и ярости. Она хотела бы зарыдать, но слезы ее высохли под знойными ветрами пустыни, а тело горело огнем в морозном воздухе зимней Англии. Страдания закалили ее и сделали холодной и расчетливой, но воспоминания топили лед ее души и превращали камень в воск, заставляя вновь страстно желать того счастья, которое она испытывала два-три раза за всю свою жизнь.

Итак, они скакали, куда глаза глядят, и через неделю оказались в Берри. Брат Жан сумел получить маленький приход в глухой деревушке, и они поселились в небольшом домике при церкви, живя мирно, как брат и сестра, и не помышляя ни о чем большем. Слишком свежи были страдания, чтобы они способны были возродить свою любовь из пепла.

Увядание природы было созвучно их настроению, а когда пришла зима, они проводили долгие вечера у камина, беседуя о разных вещах, но никогда не касаясь былого. Весной их души пробудились, а на лицах заиграла улыбка, и они начали замечать мир вокруг.

Брат Жан с новым рвением занялся делами прихода, а Анна проводила много времени на прекрасной поляне у небольшого озера, где только пение птиц достигало ее слуха и цветы радовали ее взгляд. Там она начала думать, что жизнь может нравиться, даже если прошлое наполняют страдания, ибо время лечит раны душевные и телесные — это она познала на себе.

Однажды уединение ее было нарушено. Молодой человек в богатых одеждах на великолепном гнедом жеребце подъехал к ней. Девушка вскочила с намерением убежать, но всадник в мгновение ока спрыгнул на землю и учтиво поклонился ей.

— Сударыня, — сказал он галантно, — я надеюсь, что не мой вид испугал вас, ибо я преисполнен почтения и не могу ничем обидеть прекрасную даму.

Анна ответила на приветствие и, почти успокоенная, осталась.

— Сударь, — сказала она. — Я доверяю себя вам и надеюсь на ваше благородство. Признаюсь, вид незнакомого мужчины рядом непривычен для меня, и я невольно испугалась.

— Видимо, вы воспитывались в монастыре? — предположил незнакомец.

— Да, сударь, — подтвердила Анна. — И мне там преподали множество добрых советов и хорошие манеры, так что я знаю, что кавалер должен представляться первым.

— Тысячу раз извините меня, мадемуазель, — снова поклонился незнакомец. — Я настолько покорен вашей красотой, что совершенно забылся. Я — граф де Ла Фер.

Девушка замерла, ибо перед ней во всем блеске молодости, красоты и богатства стоял господин этих мест, вольный карать и миловать по одной своей прихоти.

— Не бойтесь, мадемуазель, — проницательно заметил граф. — Я не деспот, а ваша красота любого заставит быть почтительным.