Сделка с вечностью (СИ) - Алекс Хай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С чего ты уверен, что им понадобится кузнец? — возразил гость. — С чего ты уверен, что эти северяне вообще захотят оставить в живых хоть кого-нибудь? Это не их земля. Они не хотят нас захватывать, им плевать на наши жизни и будущее. Они лишь хотят дойти до Миссолена, разграбить империю и вернуться к себе на север. И плевать им, что здесь с нами будет.
— Это северянам плевать. А Волдхард хочет посадить свою задницу на имперский трон! Этот будет думать головой.
Хора вздрогнула. Она уже много раз слышала это имя. Волдхард. О нем здесь давно толковали. Еретик, дикарь — как его только ни называли. И теперь он был совсем рядом. С большим-большим войском.
Больная нога привычно заныла, пришлось перенести больше веса на здоровую. Под ней скрипнула половица, и разговоры в комнате стихли.
— Кто здесь? — взревел Серлас. — А ну покажись.
Хора поморщилась. Как пить дать будет ругаться. Но послушалась и переступила через порог.
Гостя она раньше не видела. Точно канеданец, средних лет, одет по-имперски. Был похож на торговца, и самой его выдающейся чертой была длиннющая — длиннее, чем у Алерин — коса.
— А это кто? — спросил гость.
— Это моя головная боль, Рихон… Хорой звать. — Серлас поманил ее к себе. — Иди сюда, раз все равно подслушивала. Чего стоишь на сквозняке? — он обернулся к гостю. — Убогая она. Молчит всегда и, сдается мне, вообще разговаривать не умеет. Винкен Сорока в прошлую зиму ее привезла. Говорила, какая-то бабка ей эту Хору навязала под Ньором. Дескать, прокормить не могла, а зимой обе бы померли. Ну ты знаешь Сороку — тащит все, что не приколочено, вот и эту бабу взяла на хвост. Зимовала у нас, потом, как снега сошли, опять ускакала на юг, а эту блаженную оставила. Куда ее больную пристроить-то? Ну мы ее подлечили как могли, хотя тут только Нойрин что-то сможет сделать. Половина тела у бабы не работает. Зато теперь ходить может, уже даже без палки — Эйрин не зря внучка знахарки. А вот откуда эта Хора и что с ней случилось, никто не знает. Молчит, смотрит на тебя одним глазом — прозрачным, как у рыбы. Баба она незлобная, эта Хора, работящая и смирная. Но, сам видишь, не собеседница ни разу. Отдал бы ее замуж для спокойствия, да какой мужик на такую позарится?
Гость, которого Серлас называл Рихоном, натянуто улыбнулся.
— Рослая…
— Ага. Была б еще здоровая… Ну, раз в Ирригане будет безопаснее, может пора таки отправить ее к Нойрин. А женщины мои за ней присмотрят.
Рихон задумчиво накручивал кончик медной косы на палец.
— Я могу отвезти их. Все равно держу путь вверх по берегу — деньги-то в Ирригане остались. А к тебе просто заехал повидаться да пару ножей справить по старой памяти.
— Я тебе новый дам, из хорошей стали, если поможешь, — пообещал Серлас. — Баб увози, а мы с сыновьями еще поглядим, как здесь все сложится.
Рихон качнул головой, но спорить не стал. Решение кузнеца ему не понравилось, но спорить с ним было так же бесполезно, как и кричать на камень — Хора это знала. Рихон, видать, тоже.
— Заночевать у тебя можно? — спросил гость. — Выедем на рассвете и за день доберемся. Медлить не стоит.
— Добро! — кивнул Серлас. — Скажу своим собираться.
* * *
— Алерин, бездельница, где тебя духи носят? — прокричала Эйрин через весь двор.
— Да здесь я, мам! К Лиллен бегала. Ее матушка просила тебя купить в городе какие-то красные соли.
— Ничего она не смыслит, — проворчала Эйрин. — Красные соли утробу не лечат. И какой шарлатан ей сказал, что соли помогают зачатию? Если боги решили, что больше не дано, значит, не дано. Пусть хоть вся обмажется красными, зелеными, черными солями — проку не будет. Бабка моя, если уж и бралась лечить бесплодных, то отправляла травы нужные собирать. И некоторые из тех трав настолько опасные, что от таких отваров и помереть было можно. А соли что? Пусть в кашу сыпет, так хоть толку больше.
Алерин пожала угловатыми плечами.
— Она очень просила и даже монету дала. Белую!
Эйрин чертыхнулась и в сердцах опустила мощную ладонь на перила загона. Дерево едва не треснуло.
— Иногда, дочка, нужно просто смириться. Духам начхать на наши планы и желания. Надеюсь, твоя подружка Лиллен не вырастет такой же дурной курицей, как ее мать. Давай, заканчивай со скотиной и дуй в дом. Нужно собираться и успеть выспаться.
Хора неуклюже отскочила, когда Алерин погнала гусей в птичник.
— Иди матушке помоги, здесь я сама управлюсь, — сказала девчонка.
Хора кивнула и вошла в дом. Эйрин металась между очагом с варившейся на нем похлебкой и сундуками — собирала узлы в дорогу. Сундуки были украшением жилища — резные, окованные железом. Серлас сам делал в подарок на свадьбу. А уж если Серлас за что-то брался, даже в молодости, то не стыдно было показать результат самому старейшине.
— Хора! Пособи. — Хозяйка указала на крышку сундука, где лежали отобранные вещи. — Завязывай все это, да покрепче. Умеешь?
Она кивнула и принялась за узлы, то и дело поглядывая в окно. Уже смеркалось, а ночь здесь наступала быстро. Серлас с сыновьями торопились закончить оставшуюся работу, гость занимался лошадьми. Алерин, справив все во дворе, пришла помогать матери с едой. Хора смотрела на них с матерю и дивилась: в дородной Эйрин не было ничего от тощей большеглазой дочки. Разве что характер у обеих бойкий — палец в рот не клади, слова поперек не скажи. Но Эйрин точно когда-то была красавицей, да только большое хозяйство выпило все силы, а слуг и батраков здесь держать было не принято. Хора никогда не видела ее сидящей без дела, да и Алерин крутилась так, словно одновременно бывала в трех местах. Рядом с ними Хора чувствовала себя виноватой развалиной. Им нужна была помощница порасторопнее.
— Платье мы на тебя сшить не успели, — сказала Эйрин. — В мужском поедешь. Как раз штаны Римана будут впору по длине. Негоже в городе голыми ногами светить.
Хора кивнула. Ей было все равно. В мужском даже удобнее ехать верхом.
Женщины споро накрыли на стол, Алерин побежала звать всех к столу.
Хора заметила, что движения Эйрин были нервными. Хозяйка грохнула корзинку с хлебом на стол с такой силой, что лепешки едва не разлетелись по сторонам. Калека вопросительно взглянула на женщину.
— Да Серлас, упрямый он хрен!
