Николай Некрасов и Авдотья Панаева. Смуглая муза поэта - Елена Ивановна Майорова

потом много толковали о том, кто сколько выиграл и проиграл; иногда игра продолжалась с 12 часов ночи до 2 часов пополудни другого дня. Можно судить, какая большая была игра, если однажды Василий (лакей Некрасова) поднял под столом, когда гости пошли ужинать, пачку сторублевых ассигнаций в тысячу рублей. Хозяина не нашлось этих денег, и потому решили, пусть возьмет себе Василий их. Добро бы компания игроков были молодые люди, но все почтенных лет, занимающие высокий пост. Часто лакей чей-нибудь из этих игроков ждал приезда своего барина с платьем, чтобы тот мог переодеться у Некрасова, так как прямо приезжал с придворного бала. Василий нажил себе капитал. Иногда он в один вечер или, вернее, в одну ночь имел дохода от карт до пятидесяти рублей, да, кроме того, получал на чай от гостей по десяти и даже по двадцати пяти рублей. Меня не интересовало, сколько Некрасов выигрывал и проигрывал, и я никогда не спрашивала его об этом. Но другие интересовались этим и при мне спрашивали, сколько он выиграл вчера».

На выигранные деньги Николай Алексеевич выкупил имение Грешнево, в котором прошло его детство и которое проиграл в те же карты его дед, Сергей Алексеевич Некрасов. Туда он поселил отца, отношения с которым наладились. Наживание домов и имений стало излюбленной темой Некрасова.

А.С. Некрасов. Неизвестный художник

По утверждению К.И. Чуковского, в богемной среде середины XIX века сложилось устойчивое мнение, что «Некрасов – первостатейный кулак, картежник и весь сгнил от разврата с француженками». Что ж делать! Он уродился именно таким – человеком сластолюбивым, морально слабым и аферистом по натуре.

Почему же Авдотья Яковлевна никак не могла освободиться от своего любовного наваждения?

«Многие знают, как пленителен мог быть Николай Алексеевич, когда хотел этого. Он не говорил вам любезностей, не делал комплиментов; но одной какой-нибудь интонацией, словом, определением, а в особенности оттенком своего понимания, овладевал вашим сочувствием, и как только хандра или нездоровье, или раздражение петербургской жизни слетали с него, сейчас всплывали своего рода наивность, здоровое чувство жизни, ее хороших наслаждений, юмор и шутка», – отмечали современники.

В те годы литература еще не стала профессией, писатели, в основном богатые люди, воспринимали творчество как служение человечеству. Например, известный литературный критик и переводчик Александр Васильевич Дружинин четко и всесторонне определил свою позицию: он «литератор, умеющий держаться вдали от мизерного ратоборства, довольно обеспеченный для того, чтоб не зависеть от того или другого издания, довольно ленивый для того, чтобы не терять хладнокровия вследствие книжного спора, поневоле, от избытка самодовольствия, чувствует желание поддразнивать людей с задорным самолюбием и завистливым настроением духа. Ему так и хочется подшутить над одним спорщиком, выслушать доводы другого и зевнуть при их окончании, объявив третьему, что он не понимает его поступков и, затронув каждого, укрыться в свою неприступную позицию». Некрасов же, «проходимец и делец», сделавший сам себя, не «укрывался в свою неприступную позицию», а четко видел конъюнктуру, сильно приподнялся на издательской деятельности и уже имел основательный доход. Для него литература была в первую очередь бизнесом, в котором он демонстрировал завидную хватку.

«Я дал себе слово не умереть на чердаке. Нет, – думал я, – будет и тех, которые погибли прежде меня, – я пробьюсь во что бы то ни стало. Лучше по Владимирке, чем околевать беспомощным, забытым всеми. Господи, сколько я работал. Уму непостижимо, сколько я работал: не преувеличу, если скажу, что в несколько лет исполнил до 200 листков журнальной работы!» – рассказывал он сам.

Сейчас Некрасов известен прежде всего как поэт, но современники знали его в первую очередь как издателя. Издатель в то время выполнял функции современного кинопродюсера – осуществлял идейно-художественный и организационно-финансовый контроль над содержанием журнала, принимал активное участие в выборе авторов и их творений. Как промоутер, он занимался целенаправленной рекламой журнала и писателей. Главные же свои стихотворные произведения Некрасов написал уже на досуге, будучи знаменитым издателем.

Недоброжелатели из литературных кругов прямо обвиняли Некрасова во лжи, шарлатанстве и мошенничестве. Они считали, что народный радетель сам не верит в то, что пишет, слишком уж разительным был контраст между душещипательными стихами и его жизнью барина-миллионера с шикарным поместьем и винокуренным заводиком.

Авдотья знала о его особенностях не понаслышке, но в свое время она сама после долгих колебаний выбрала этого мужчину, считала своим, сжилась с его недостатками и принимала его, как мать принимает своего непутевого сына, защищая от всего мира. Не зря она написала в первые годы их любви, что сделает все, что только в силах сделать любящая женщина. Но защищать его было очень непросто, и иногда она, не в силах сдержаться, напрямую высказывала свое неодобрение, что бесило Николая Алексеевича.

Летом 1860 года Некрасов с горечью писал Добролюбову: «Сколько у меня было души, страсти, характера и нравственной силы – все этой женщине я отдал, все она взяла, не поняв (в ту пору, по крайней мере), что таких вещей даром не берут, – вот теперь и черт знает к чему все пришло».

Некрасов нашел для своего творчества нужную интонацию. В результате появился так называемый говорной стих – поэтическая форма, в которой бытовое содержание вольно укладывается в поэтические строки и внезапно органически преодолевает ранее жесткий стихотворный метр. Объемные драматические диалоги, прозаические сюжеты (каждый можно развернуть в целую повесть), масса бытовых подробностей, характерных разве что для физиологических очерков, чуть ли не исторические романы в стихах и бесконечная простонародная речь – поэзия Некрасова способна была выдержать практически все, что его время готово ей предложить. И все окантовано в стихотворную форму так, что знающим толк в поэзии критикам остается только ахать.

После отмены крепостного права Некрасов создал знаменитую поэму «Коробейники» (1861). В этом произведении он расширил предполагаемый круг читателей и обратился в своем посвящении к народу. К тому же он за свой счет напечатал эту поэму в серии «Красные книжки» и распространил ее в народе через деревенских мелких торговцев. Такого еще не было в русской литературе.

Между тем в «печальнике горя народного» все более проявлялись замашки нувориша, много вредившие ему в мнении нуждающихся единомышленников.

В конце 1861 года Некрасов приобрел одно из лучших поместий Ярославской губернии – бывшую родовую усадьбу князей Голицыных в селе Карабихе, стоявшем в 15 верстах от Ярославля по Московскому тракту. За эту усадьбу с имением, включавшим 509 десятин земли, поэт заплатил 38,5 тысячи рублей серебром. Он сообщал отцу: «Я купил Карабиху… Заплатил я дорого, но не жалею, потому что покупаю не для дохода, а для собственного проживания летом».

Знаменателен сам факт выбора Некрасовым княжеской усадьбы,