Король воронов - Сакавич Нора

— Нет. — Ники задумался и умолк.

В то время он подрабатывал в «Райских сумерках». Однажды вечером, когда в свой перерыв Ники вышел на воздух, четверым типам вздумалось силой выбить из него гомосексуальность. Эндрю вступился за кузена, но зашел слишком далеко. Одно дело — вмешаться в драку, и совсем другое — продолжать лупить нападавших уже после того, как они без сознания валяются на тротуаре и истекают кровью. Не оттащи Миньярда вышибалы, он забил бы всех четверых до смерти. Репортеры просто на ушах стояли — Нил узнал все в подробностях, когда собирал материалы о «Лисах».

— Она мучила Аарона, и Эндрю положил этому конец, — заключил Нил. — Аарону следовало бы сказать брату «спасибо», а он горюет по матери так, словно и не помнит, как она с ними поступила. Он занял ее сторону.

— Думаешь, в этом все дело?

— По-моему, звучит логично. — Это также объясняло неприязнь Эндрю к Кейтлин, хотя тут Нил не мог с уверенностью утверждать, то ли Эндрю просто не хотел, чтобы между ним и братом вставала другая женщина, то ли до сих пор наказывал Аарона за то, что три года назад тот принял неправильную сторону. — Подозреваю, они ни разу не говорили о ее смерти.

— Во всяком случае, при мне точно нет, а я приехал в день похорон тети Тильды, — подтвердил Ники. — Они практически не общаются и вряд ли в ближайшем будущем захотят поговорить по душам и разобраться, почему все-таки Эндрю так поступил.

Ники поставил локоть на стол и подпер подбородок ладонью. Его лицо омрачила тень; расстроенное выражение, нехарактерное для обычно жизнерадостного Ники, заставило его в кои-то веки выглядеть на свои годы, а ведь у Нила почти вылетело из головы, что Хэммик на несколько лет старше своих кузенов. Он, как и близнецы, учился на втором курсе, но старше него по возрасту среди Лисов была только Рене.

— Когда тренер предложил мне место в команде, я согласился только ради того, чтобы попытаться наладить отношения между близнецами, — сказал Ники. — Думал, если я буду рядом, то смогу научить Эндрю и Аарона быть братьями. Я не опускаю руки, ни в коем разе, но я уже понял, что в одиночку ничего не исправлю. Как ни паршиво признавать, но я жду не дождусь, когда Рене наконец сделает свой шаг.

Разговор как-то незаметно для Нила перешел от убийства к Рене. Он мысленно восстановил последние несколько фраз, потом решил не гадать без толку и сказал:

— Что? Я думал, она тебе не нравится.

Ники резко выпрямился, как будто от удара

— Кому же не нравится Рене!

Нил чуть не привел в качестве примера себя, но, не желая еще дальше уходить от темы, пояснил:

— Все почему-то против их дружбы с Эндрю.

— Не хочу плохо говорить о двоюродном брате, но любому ясно, что она достойна лучшего. В идеальном мире для Рене нашелся бы добропорядочный молодой христианин, который любил бы ее до умопомрачения и вместе с ней занимался благотворительностью. А в этом мире она обратила свой взор на Эндрю. Ради ее же блага я бы, конечно, попробовал вмешаться, но все больше склоняюсь к мысли, что это бесполезно. Нужно что-то такое, что отвлечет Эндрю.

Нил вспомнил о своем разговоре с Кевином пару недель назад.

— Как насчет экси?

— Ты говоришь прямо как Кевин. — Ники устало потер виски, словно прогоняя головную боль. — Экси в этом случае не вариант, понимаешь? Ты можешь любить экси всем сердцем, но экси не полюбит тебя в ответ.

Нилу стоило промолчать, но он не удержался:

— И что?

— О господи. — Ужас на лице Ники смешался с жалостью. — Ты серьезно? Ничего прискорбнее не слышал.

Понимая, что лучше все-таки держать рот на замке, Нил сказал:

— Мне надо заниматься.

— Не увиливай! — Ники схватил со стола методичку с уравнениями и бросил ее на пол. — Теперь слушай. Есть увлечение, а есть одержимость, и это разные вещи. Нельзя превращать экси в смысл всей жизни, экси — не навсегда. Ты сверкнешь звездой, потом закончишь спортивную карьеру, и что дальше? Будешь до конца дней в одиночестве сидеть дома, любуясь завоеванными медалями и кубками?

— Перестань.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Должно быть, Ники уловил в его словах скрытое предупреждение и потому смягчил тон:

— Нельзя делать из экси целую вселенную, Нил. В жизни есть много чего другого. Если хочешь, как-нибудь съездим вдвоем в Колумбию, я попрошу Роланда познакомить тебя с народом. У него куча классных друзей. Я даже против девушки возражать не буду, если ты…

— Почему ты не любишь девушек? — перебил Нил.

Ники слегка растерялся, но быстро пришел в себя и досадливо поморщился:

— Они слишком мягкие.

Нил вспомнил сбитые костяшки Рене, неукротимый дух Даниэль и Элисон, вышедшую на игру через неделю после смерти Сета. Вспомнил мать, которая, не дрогнув, выдерживала буйные припадки ярости мужа и хладнокровно оставляла за собой трупы. Он просто не мог не сказать:

— Среди самых сильных людей, которых я знаю, немало женщин.

— Что? Да нет, — махнул рукой Ники, — я о другом. Они мягкие в буквальном смысле. Слишком много изгибов, понимаешь? Руки как будто соскальзывают. Не-е, это совсем не мое. Мне нравится… — подбирая слова, он нарисовал в воздухе прямоугольник, — Эрик. Эрик — само совершенство. Он ярый поклонник движухи под открытым небом типа скалолазания, походов в лес, катания на горных велосипедах — короче, всей этой байды с комарами и свежим воздухом. Но боже мой, Нил, видел бы ты его тело! Он весь такой — крепкий, жесткий, сплошь острые углы. — Ники снова изобразил в воздухе прямоугольник. — Он сильнее меня, и мне это нравится. Я могу висеть на нем хоть целый день, он даже не вспотеет.

Вспоминая своего бойфренда, который сейчас находился на другом континенте, Ники медленно и мечтательно улыбнулся. Улыбка была более сдержанной, не такой широкой, как обычно, и Нил задумался, объяснялась ли всегдашняя веселость Ники характером, или он нарочно бодрился рядом со своими вечно угрюмыми кузенами.

— Забавно, — усмехнулся Ники, — но парни такого типа меня раньше не привлекали. Все, в кого я влюблялся подростком, были совершенно другими. Может, поэтому никто из них и не смог мне помочь. — Ники перевернул руки ладонями вверх и принялся их рассматривать. — Мои родители немного чокнутые. Есть люди религиозные, а есть истеричные фанатики. Мы с Рене — просто верующие. Мы ходим в разные церкви, у нас разные взгляды, но при этом мы уважаем друг друга, понимаем, что религия — это лишь трактовка веры. А мои родители — ненормальные, которые делят мир исключительно на черное и белое, хорошее и дурное. Они убеждены, что всех грешников ждет божий суд, вечное проклятие и адское пекло. Несмотря на это, я все равно решил признаться им в своей ориентации. Мама страшно расстроилась. Заперлась в спальне и несколько дней только и делала, что плакала и молилась. Отец пошел на меры покруче: отправил меня в христианский лагерь для геев. Целый год мне внушали, что я поражен дьявольской скверной и что я — ходячее испытание для всех остальных добропорядочных христиан на планете. Меня там пытались пристыдить и исправить с Божьей помощью. Не помогло. Какое-то время я об этом сожалел. А домой вернулся, чувствуя себя чудовищем и позором семьи. Смотреть в глаза родителям я не мог, поэтому начал врать. До окончания школы я притворялся натуралом, даже встречался с девушками. С парочкой из них я целовался, но никогда не заходил дальше, якобы из целомудрия. Я знал, что надо только дотянуть до выпуска. И ненавидел такую жизнь, — продолжал Ники. — Мне приходилось переступать через себя, но я понимал, что не могу врать постоянно. Я был в ловушке. Иногда мне казалось, что Господь отвернулся от меня, иногда — что я недостоин божьей милости. К середине одиннадцатого класса я начал подумывать о самоубийстве. А потом учительница немецкого рассказала мне о программе обучения за границей по обмену. Она пообещала все устроить, если мои родители дадут согласие. Сказала, что включит меня в программу, подберет подходящую семью и все такое. Выходило недешево, но, по ее словам, мне требовалась смена обстановки. Думаю, она догадывалась, как близко я подошел к последней черте. Я не верил, что мать с отцом согласятся, но они до того гордились моим «излечением», что разрешили ехать на следующий год. Оставалось продержаться всего один семестр. Я так мечтал убраться, что весной, когда тетя Тильда и Аарон переехали в Колумбию, практически оставил это без внимания. Думал только о том, как бы дожить до мая. Конечно, нужно было попытаться наладить контакт с Аароном, но в моем тогдашнем состоянии я мало чем мог ему помочь. Когда самолет, на котором я улетал из Колумбии, оторвался от взлетной полосы, меня охватил дикий страх. Я был безумно счастлив расстаться с родителями и всем своим окружением, но не знал, изменит ли что-нибудь переезд в Германию. По прилете меня встретил мой новый «брат по обмену», Эрик Клозе. — Ники как будто впервые произнес это имя вслух. — Он научил меня верить в себя. Показал, как привести веру в гармонию с сексуальностью, возвратил мне желание жить. Ну да, звучит напыщенно, но Эрик меня спас.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})