Я – Распутин - Алексей Викторович Вязовский

– Погон первого эскадрона, шефского. Пропало-с что?

Я похлопал себя по карманам. Не было бумажника. Видимо, выпал, когда махались. Сейчас лежит в сугробе, сто двадцать рублей ждут своего счастливчика.

– Кошелька нет… – я еще раз себя ощупал, спохватился: – Так надо сейчас построить этих гусаров и посмотреть, у кого погона нет!

– Экий вы быстрой, они полиции не подчиняются, тут целое дело, чтобы к ним в казарму зайти. Разве что дворцовую полицию привлечь…

Разумеется, Герарди никуда привлекаться не захотел:

– Не имеем права! Надо делать запрос великому князю. Без санкции Николая Николаевича никак нельзя!

Начальник дворцовой полиции ядовито улыбнулся, потер руки. Уел Гришку. Сейчас! Как бы не так.

Дергать Аликс, которая отправилась на вечернюю службу в церковь, я не стал – поехал поездом в Питер. Сразу к Столыпину.

В Зимний меня пустили без вопросов. Я показал охране приглашение от Ольги Борисовны на раут, меня сразу провели в Белый зал.

Тут, конечно, было людно. Мужчины во фраках, женщины в вечерних платьях, увешанные драгоценностями. И я… в костюме Нео, в черных очках.

Стоило мне войти, как все обернулись, некоторые даже начали тянуть шеи, чтобы разглядеть.

– Это же Распутин!

– Тот самый крестьянин-дворянин…

– А я читала в газетах, что он дуэлировал с Лохтиным.

– Нет, ту дуэль прервали распоряжением властей…

– А правда, что он может вызывать духов?

Я молча стоял на входе, давая себя разглядеть публике. Вокруг меня даже образовался круг людей, но никто не решался заговорить или подойти.

– Григорий Ефимович! – сквозь толпу быстро прошла Ольга Борисовна в фиолетовом платье с глубоким декольте и диадемой на голове. – Спасибо, что зашел! Давай я тебя представлю гостям. – Женщина подозвала жестом официанта с подносом. На нем стояли бокалы с пенящимся шампанским.

– Не до празднований мне, матушка, – громко, на весь зал сказал я. – Тем более в пост-то. Грех это.

– Зачем же тогда явился? – поджала губы жена Столыпина.

Толпа еще больше увеличилась, струнный квартет перестал играть музыку.

– Ограбили меня, как есть ограбили. Гвардейцы из Царского Села.

Публика охнула, еще сильнее зашепталась.

– Идем-ка со мной! – Ольга Борисовна решительно подхватила меня под руку, вывела из зала. – Какой афронт! Скандал! И у меня, на первом званом вечере после взрывов… Григорий, убил, просто убил…

– Меня тако ж чуть не забили насмерть, – мрачно ответил я. – Куда мы идем?

– К мужу. Он у себя в кабинете, еще не выходил к гостям.

Дошли мы быстро, секретарь в приемной предупредительно открыл дверь, даже не спрашивая.

– Оленька? Что случилось? – Столыпин был тоже во фраке, привстал из-за стола. – Григорий?! И ты тут?

– Вот, полюбуйся, Петр Аркадьевич… – Ольга Борисовна всплеснула руками. – Явился, кричал на весь зал, что его ограбили. Шокировал всех гостей.

Позади нас адъютант грел уши, даже не подумав закрыть дверь. Скандал! На весь Питер.

– Как это понимать?! – премьер вперил в меня грозный взгляд.

– А вот так и понимать! Ты, Петр Аркадьевич, глава всех полицмейстеров в стране? Ты! – я невежливо ткнул пальцем в Столыпина. – Так почему честному человеку отказывают в защите? Где закон?

– Да что случилось-то? – Ольга Борисовна подошла к мужу, успокаивающе положила руку ему на плечо.

– Избили, ограбили… – Я бросил на стол премьера погон, который так и не отдал околоточному. – Полицмейстер обмолвился, дескать, это гвардейцы из гусаров. А до них им хода нет. Герарди, гад ползучий, тако ж только посмеялся.

– Ограбили? Избили?

– Дворник тамошний видаком у меня… – приврал я. – Кошелек о ста двадцати рублей увели, тумаков надавали!

– Так это разбой! Глава десятая Уголовного уложения третьего года, – хищно улыбнулся Столыпин. – Ой, кто-то у нас тут доигрался. Душа моя, – премьер повернулся к жене, – иди к гостям, я скоро буду. Надо телефонировать кое-кому.

Я думал, что Столыпин будет звонить царю, но, разумеется, никакой телефонной связи с Царскославянской дачей не было. Премьер покрутил трубку телефона, поднял трубку:

– Максимилиан Иванович? Хорошо, что застал дома. Ко мне собирался? На прием? А вот не получится развлечься.

– Кто это? – тихо спросил я у Ольги Борисовны, которая и не думала уходить.

– Трусевич, – ответила женщина, – директор департамента полиции.

Вот как все пошло-то… Вся полиция подчиняется министру внутренних дел. То есть Столыпину. А дворцовая пусть постоит в сторонке. На каждый болт найдется своя гайка.

– …поднимай полуэскадрон, – инструктировал Саввича премьер. – Да, в ружье. Пошли с ними толкового обер-офицера в Царское Село. В казармы лейб-гвардейского гусарского полка. Что случилось? Распутина избили и ограбили какие-то варнаки из гусар. Да, того самого. Откуда я знаю, что гусары? У меня на столе их погон лежит оторванный. Да и свидетели есть. Пусть офицер заглянет к местному околоточному. Опознать?

Столыпин посмотрел на меня, спросил:

– Опознать нападавших сможешь?

– Темно было, но попробую.

– Распутина я к тебе отправлю, ты там выстрой шефский эскадрон, осмотри форму, да на предмет синяков и ран. Кто отсутствует – сразу в розыск. Думаю, много нам сразу откроется.

Глава 11

Ольга Борисовна наконец ушла. А я завел с задумчивым Столыпиным осторожный разговор о газете «Слово». Дескать, вполне себе нормальное издание, никакой крамолы в ней нет.

– Тебе какое дело до них? – премьер мысленно был где-то далеко, видимо, тоже сводил счеты с Ник Ником – не одному мне успел нагадить великий князь.

– Хочу купить газетку-то – больно глядеть, как мучаются репортеры-то… Оголодали.

– Эти оголодавшие лезли туда, куда не следует!

И я, кстати, тоже.

– Куда же?

– Раскапывали подряды – кто-кому-чего…

А, ну да… Как там говорил Салтыков-Щедрин? Если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят, что сейчас происходит в России, я отвечу: пьют и воруют. А подряды – это то место, где воруют больше всего.

– Я ужо им покажу! Буду держать в ежовых рукавицах.

– Ну раз так… Скажу, чтобы сняли запрет. – Столыпин достал из жилета часы-луковицу, посмотрел время. – Спускайся к парадному подъезду, сейчас сани дворцовые подадут, домчат до Царского вмиг.

О как премьеру припекло!

Уже в дверях Столыпин меня тормознул:

– Так, стой! А откуда у тебя деньги на газету? Да и дом ты купил большой в Питере. Мне докладывали.

Быстро так настучали.

– Так жертвуют людишки-то! – я снял очки, посмотрел Столыпину глаза в глаза. – Куды деньжата-то девать?

Премьер лишь махнул рукой.

Но тут уже я остановился:

– Сам-то не хочешь дать на богоугодное дело? Вернется стократ.

– Это какое же?

– Да беспризорных много по городам и селам. Людишки мрут, а их детки христарадничать идут. Или вообще на улицы с кистенем. По Лиговке не пройти – подскакивают сзади какие-то шкеты, бьют по голове. Потом обирают сумлевшего. А по малолетству в тюрьму их низзя.

– Знаю об этой беде – делать-то что?

– Дак трудовые общины. Набрать отставников военных, да пущай работают, по мастерству какому, за животинкой ходят, доглядывают. Сделать такие общины в каждой губернии, а в Московской да Питерской две али три.

– И что же… – Столыпин с любопытством на меня посмотрел. – Ты готов этим заняться?

– Готов. Токмо денег дай.

– Да… все денег просят, – премьер вздохнул. – Ладно, давай так.