Когда под ногами бездна - Джордж Эффинджер

Эту колоритную троицу бездельников я считал своими лучшими друзьями (среди мужчин). Сколько времени мы приятно провели за картами; сколько дней (или — как cейчаc — вечеров) просидели, болтая, попивая кофе за уютным столиком… У меня два главных источника информации в Будайине — девочки из ночных клубов и мои приятели, Махмуд, Сайед и Жак. Обычно одна версия происшествия разительно отличается от другой, другая от третьей и так далее… Поэтому я взял себе за правило выслушивать как можно больше разных вариантов, чтобы потом свести их в нечто единое. Зернышко правды прячется в каждом из них; важно извлечь его из словесной шелухи.

Большая часть выигрыша досталась мне, остальное — Махмуду. Жак отчаялся и был готов к тому, чтобы выйти из игры. Мне захотелось поесть более основательно, Полу-Хадж поддержал меня. Мы уже собрались оставить «Солас», чтобы подкрепиться где-нибудь в другом месте, но тут к нашему столику подлетел запыхавшийся Фуад. Это был кривоногий, нелепый отпрыск верблюда, которого люди называли (кроме массы других эпитетов) «Фуад иль-Манхус», то есть Фуад-Вечный Неудачник». Я сразу почувствовал, что поход в ресторан придется отложить.

Выражение лица иль-Манхуса подсказывало, что вместо лакомых яств нас ожидает небольшое приключение.

— Хвала Аллаху, что я застал вас всех здесь, — выдохнул он, жадно ощупывая каждого глазами.

— Иди с Богом, брат мой, — брюзгливо посоветовал Жак. — Взгляни, вот Он шествует, направляясь к северной стене! Поспеши!

Фуад проигнорировал христианина.

— Мне нужна помощь, — сказал он жалобно. Пожалуй, даже жалобней, чем обычно. На голову Фуада постоянно сваливались небольшие злоключения, но на сей раз он казался по-настоящему расстроенным.

— Что стряслось, Фуад? — спросил я Он благодарно посмотрел на меня, словно потерявшийся ребенок, на которого обратили внимание.

— Одна черномазая сука стянула у меня тридцатку Я оглядел своих приятелей: Полу-Хадж красноречиво возвел очи к потолку;

Махмуд ухмылялся, как сытая гиена, Жак, казалось, вот-вот потеряет терпение.

— Эти черномазые суки, кажется, проделывают с тобой такое с завидной регулярностью, а, Фуад? — сказал Махмуд.

— Это ты так думаешь, — ответил тот, сделав жалкую попытку защититься.

— Что случилось сегодня? — спросил Жак презрительно. — Где? Мы ее знаем?

— Новенькая.

— Опять новенькая, Фуад! — заметил я.

— Она работает в «Красном фонаре», — продолжил Обиженный Богом.

— А я думал, тебе запретили там показываться, — сказал Махмуд.

— Да, было такое, и до сих пор Фатима не разрешает мне покупать выпивку, но теперь я работаю у нее уборщиком, так что постоянно торчу там. Я больше не живу в магазине Хасана: он пускал меня на ночь на склад, но у Фатимы я могу спать под стойкой!

— Стало быть, она не разрешает тебе пропустить стаканчик-другой в ее заведении, но зато позволяет выносить мусор, так? — Ну да! И еще подметать и чистить зеркала!

Махмуд с глубокомысленным видом кивнул:

— Я всегда говорил, что у Фатимы слишком доброе сердце, — произнес он, сохраняя серьезное выражение на лице. — Вы все свидетели.

— Ну так что у тебя случилось? — спросил я, потеряв наконец терпение.

Ненавижу эту манеру Фуада полчаса ходить вокруг да около и мямлить всякую ерунду.

— Понимаешь, я был в «Красном фонаре», и Фатима велела принести еще пару бутылок «Джонни Уокера», ну я и вернулся сказать Насиру, и он выдал мне бутылки, и я принес их Фатиме, и она положила их под стойку. А потом я спросил:

«Что мне теперь делать?» — а она говорит: «Сядь, попей содовой», а я сказал: «Я просто посижу немного, хорошо?» — и она ответила:

«Хорошо»; и тогда я сел возле стойки и стал смотреть на людей, и тут подошла… подошла девушка, и села рядом…

— Чернокожая девушка? — уточнил Полу-Хадж.

— Ага…

Полу-Хадж значительно посмотрел на меня и сказал:

— В таких делах я всегда демонстрирую особую проницательность. — Я рассмеялся. Фуад продолжил:

— Ага. Ну так вот, чернокожая девушка была настоящей красоткой; я никогда ее не видел раньше, и она объяснила, что только первую ночь работает у Фатимы, а я ей рассказал, что тут довольно грубые люди, и лучше быть настороже из-за кучи народа, которая набивается в бар по вечерам, и она сказала, что очень-очень благодарна за мой совет, потому что люди в городе все бесчувственные и холодные и думают только о себе, а я не такой; и еще сказала, что ей очень приятно познакомиться с парнем вроде меня. Она меня поцеловала в щеку и позволила обнять за талию, а потом начала… начала…

— Начала тебя щупать, — помог ему Жак. Фуад сразу стал пунцовым.

— Она спросила: «Можно мне заказать что-нибудь выпить?», а я сказал, что денег у меня в обрез, — только чтобы протянуть две недели, и тогда она спросила: «Ну а сколько?», а я ответил, что не знаю точно. Тогда девушка сказала, что, дескать, она уверена, на одну выпивку для нее у меня точно хватит, а я ответил: «Давай так: если у меня сейчас окажется больше тридцатки, то куплю, а если меньше — нет», и она сказала, давай, так будет по-честному, и я вытащил деньги; угадайте-ка, что случилось? У меня оказалось тридцать киамов, ни больше, ни меньше, а мы не договаривались, что делать, если будет ровно тридцать! И тогда она сказала, что, дескать, все в порядке, я не должен ничего покупать для нее. Я подумал, что она поступила очень порядочно. И все это время она продолжала меня целовать, обнимать и… и трогать, поэтому я подумал, что здорово ей понравился. Угадайте-ка, что случилось потом?

— Она стянула деньги, — сказал Махмуд. — Девка заставила тебя вытащить и пересчитать хрустики, чтобы узнать, где ты их держишь.

— Я понял, что произошло, только когда решил заказать что-нибудь покушать, но было уже поздно. Ни гроша не осталось, она залезла мне в карман и просто их вытащила.

— Тебя ведь обчищали и раньше, — сказал я. — Фуад, ты не мог не знать, что она собирается сделать. Я думаю, тебе нравится, когда тебя обкрадывают, Фуад.

Ты от этого тащишься.

— Неправда, — защищался Обиженный Богом. — Я просто решил, что понравился ей, и она мне тоже очень понравилась, я подумал, может, позднее приглашу ее, и все такое, ну, после работы… Потом увидел, что денег нет, и понял, что виновата девушка. Я не дурак: знаю, сколько будет дважды два!

Мы все кивнули, не говоря ни слова.

— Я сказал Фатиме, но она не стала ничего делать, и тогда я пошел к Жоа (так она себя называет, но это не ее настоящее имя, она сама мне сказала), и она здорово рассердилась; говорит: «Я в жизни ничего не украла!» Я сказал: «Но я знаю, что ты это сделала», а она сердилась все сильнее и сильнее, потом вдруг вытащила из сумочки бритву, и тогда Фатима ей сказала: «Ну-ка, положи обратно, этот ишак того не стоит, нашла с кем связываться!» Но Жоа все еще здорово сердилась и стала наступать на меня с этой бритвой, и тогда я убежал оттуда и стал всюду разыскивать вас, ребята.