Московские коллекционеры - Наталия Юрьевна Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я много думаю о вашей синей картине с двумя персонажами. Я воспринимаю ее как византийскую эмаль, столь же богатую и глубокую по цвету. Это одна из самых прекрасных картин, которые остались в моей памяти», — писал Сергей Иванович художнику. Матисс работал медленно: Щукин купил «Разговор» в 1912 году, а получил картину только поздней осенью 1913 года. Он повесил двухметровый «Разговор» на узкой торцовой стене в столовой (Матисс стоит в полосатой пижаме, его жена Амели сидит в черном халате — она всегда носила черное, в окне виднеются клумбы с любимыми настурциями и домик мастерской). Справа оказался «Уголок мастерской», а слева — «Танец вокруг настурций». Получилось одно большое декоративное панно.
Весной 1913 года Шукин купил семь из одиннадцати марокканских картин, выставленных в галерее Бернхема, а следом за ними в Москву прибыла «Арабская кофейня» — самая большая и самая абстрактная из картин, исполненных художником за время второго путешествия в Марокко (благодаря Щукину «для Матиссов начинались золотые времена» и супруги могли позволить себе путешествовать). Щукин поместил ее в комнате, которую называл в письмах Матиссу гардеробной: «Эту картину я люблю больше всех остальных и смотрю на нее каждый день по крайней мере в течение часа».
Восток поразил Матисса способностью арабов часами созерцать красивый цветок или скользящих по водяной глади рыбок. Щукин, научившийся понимать язык Матисса, сумел проникнуть в суть того, о чем хотел рассказать художник. «Арабская кофейня» стала для него своеобразным объектом медитации. Друг художника критик Марсель Самба написал, что в этой картине — весь Матисс. «Вглядитесь в нее как следует — вы увидите самую сущность художника… Вы увидите полулежащие фигуры, все одинаково серые… Для Матисса совершенствоваться — значит, упрощать, потому что — сознательно или бессознательно, преднамеренно или невольно — всякий раз, когда он стремился улучшать то, что сделал, он шел к простоте. Матисс держит свои горести при себе. Он не желает их никому показывать. Людям он дарит только спокойствие. И действительно — по мере того как вы вглядываетесь в эту Арабскую кофейню, вы проникаетесь умиротворенным ощущением дремотной созерцательности. Под потолком кофейни безмятежно пели птицы в клетках; на картинах птиц нет, но в ней осталась безмятежность птичьего пенья».
Последним, тридцать седьмым по счету полотном в щукинской коллекции стал «Портрет мадам Матисс», написанный в изысканной сине-серой гамме. Художник работал над портретом, который Аполлинер назвал лучшей вещью Салона 1913 года, почти сто сеансов («Он измучил меня. Я совершенно выдохся»). Портрет этот был частью нового, грандиозного заказа. Как выяснила английская писательница Хилари Сперлинг, автор двухтомной биографии Анри Матисса, еще в Москве коллекционер договорился с художником, что тот напишет для него одиннадцать картин по шесть тысяч франков за каждую, восемь из них — большого размера, которые Матисс имел право продать сам, минуя Бернхемов[59]. Этих денег Матиссу как раз хватило, чтобы выкупить дом, в котором жила его семья.
За несколько недель до начала войны Щукин встретился с Матиссом и сделал последний заказ: попросил написать несколько картин для верхнего ряда Розовой гостиной, в том числе автопортрет самого мэтра, в пару к портрету жены. Сначала был «Семейный портрет», «симфонический интерьер» (сыновья Жан и Поль играют в шахматы, Амели стоит в своем неизменном черном халате, а дочь Маргерит вяжет), потом «Разговор» и портрет самой Амели Матисс — настоящая семейная иконография. Такие картины художники не любят отдавать в чужие руки. Но русского коллекционера вряд ли можно было назвать чужим.
Что касается изображений самого С. И. Щукина, то его эта проблема заботила мало: собственных портретов он никому не заказывал. Если не считать сделанного Пикассо шаржа да портрета кисти мало кому известного норвежца Христиана Крона, Матисс оказался единственным, кому Сергей Иванович согласился позировать. Сохранился сделанный летом 1912 года большой рисунок углем, в котором художник чуть утрировал черты необычного щукинского лица (тут и боткинские «китайские глазки-щелочки», и огромный щукинский «рот до ушей», и вспученные губы).
За 1912 и 1913 годы Щукин купил у Матисса картин больше чем на 40 тысяч франков, и сокращать покупки не предполагал, хотя манера художника начала немного меняться. Под влиянием Пикассо и Дерена Матисса тоже потянуло к конструктивной ясности и землисто-серому колориту. Увлеченному в то время кубистами Щукину такой поворот крайне импонировал. В свой последний приезд в Париж в середине июля 1914 года он зарезервировал за собой «Женщину на высоком табурете».
За неделю до начала войны Сергей Иванович отправил Матиссу письмо, сообщая, что перевел на его счет 20 тысяч франков в счет будущего заказа. «Надеюсь, что Вы сделаете мне в Коллиуре картину с лодкой, которой я придаю большое значение. Я приехал в Москву вчера вечером и снова с большим удовольствием рассматривал ваши картины. Даже в отношении ваших ню мои идеи начинают меняться.
Думаю, что однажды я предпочту ваши ню совсем другим сюжетам. Линии столь красивы и в то же время целомудренны.
В Москве стоит большая жара. Мне нужно поехать на ярмарку в Нижний, и я отправляюсь туда вечером. Когда вы вернетесь в Париж, напишите, пожалуйста, словечко. Надеюсь иметь хорошие известия о картине с лодками».
Последнее щукинское письмо датировано 25 июля 1914 года. 2 августа немецкие войска пересекли французскую границу. У Матисса, потратившего все свои сбережения на покупку недвижимости, возникли финансовые трудности, и он с нетерпением ждал очередного аванса. Он писал для Щукина «Интерьер с золотыми рыбками», но этой картины коллекционер так и не увидел. 2 ноября Матисс получил из Москвы телеграмму: «Невозможно послать московская биржа закрыта банк пуст и почта отказывается переводить деньги во Францию надеюсь послать когда связь восстановится дружески Сергей Щукин».
Матисс не предполагал, что война лишит его русского патрона, а Щукин — что больше не купит у Матисса ни одной картины. Считая Щукина законным владельцем «Женщины на высоком табурете», художник попросил разрешения выставить картину в Нью-Йорке и 21 ноября получил его согласие. Картину эту Сергей Иванович так и не получил. В 1914 году западный художественный рынок надолго лишился русских покупателей, и щукинская «Женщина на высоком табурете» годы спустя оказалась в коллекции Музея современного искусства в Нью-Йорке.
Матисс вновь увидел Щукина только зимой 1919 года в Ницце, он был рад встрече и предложил поехать навестить умирающего Ренуара, жившего по соседству. По легенде, он долго искал Сергея Ивановича в вагоне первого класса, тогда как тот купил билет во второй. Матисс отказывался верить в превращение недавнего миллионера в скромного эмигранта, доживающего дни на чужбине. Произошедшие в России перемены художник представлял довольно смутно, звонил в отель и искал новых встреч. Однако ни о каком восстановлении прежних отношений речи идти не могло: Щукин распрощался с ролью «идеального
