Листья коки - Богуслав Суйковский

Войско Уаскара не страшно. А эти пришельцы — словно боевой топор, рассекающий целостность Тауантинсуйю.

После долгих раздумий Атауальпа приказал стянуть все войска и выступить в северном направлении. Против белых.

Глава восемнадцатая

Пиуарак, прежде камайок бедной пачаки на склонах гор, близ Кито, один из преданнейших сподвижников Атауальпы, был назначен правителем уну Юнии. Прямо с места охоты он отправился в свою новую резиденцию, не встретив на месте никакого сопротивления. Хотя город Юния был обнесен массивными стенами, сложенными из громадных камней, перед ним ворота покорно распахнулись.

Главный жрец храма Солнца, инки, управляющий складами, начальник гарнизона, должностные лица — все вышли к воротам, сверкая золотыми украшениями, и ни у кого из них не было оружия.

Новый правитель уну медленно приближался; его плащ простого воина был покрыт пылью, и только тяжелые золотые серьги указывали на его высокий пост. Да еще, пожалуй, обоюдоострый боевой топор, который, подходя к городу, Пиуарак взял у одного из своих приближенных, отдав тому обычное солдатское копье, в дороге служившее ему посохом.

На приветствия прибывший отвечал сдержанно. Сказал, что все останется по-прежнему: сын Солнца, сапа-инка Атауальпа, подлинный наследник своего великого отца Уайны-Капака, уважает старые законы и обычаи. Тот, кто признает Атауальпу и станет верой и правдой служить ему, может рассчитывать на его покровительство.

— Теперь веди меня во дворец, — обратился он к старому кураке, который управлял дворцами всей округи.

— В какой дворец, великий господин? В тот, где жил прежний правитель уну?

— Нет. Во дворец Уаскара.

Собравшиеся в замешательстве поглядели друг на друга. Наконец курака отважился сказать:

— Действительно, здесь есть дом бывшего властелина. Он обычно там отдыхал, когда отправлялся на охоту. Двух женщин он сделал там своими женами. Но… но, великий господин, обычай повелевает, чтобы дом прежнего властителя оставался незанятым и чтобы туда никто не входил…

— Я сам знаю законы и обычаи. Этот обычай относится только к умершим сынам Солнца. А Уаскар жив. Веди!

— Пусть будет так, великий господин. Однако там сейчас главная мамакона. Она готовит к смерти тех женщин, которых сапа-инка удостоил своей благосклонности.

— Забудь об этом! — Пиуарак гневно оборвал его. — Вас не посещал никакой сапа-инка… Постой, а эти женщины, это что, девы Солнца?

— Да, великий господин.

— Значит, они нарушили обет. Мамакона должна мне ответить теперь, какое наказание ждет деву Солнца за утрату девственности. Ведь они не были женами настоящего сапа-инки.

Кто-то успел предупредить мамакону, и та встретила нового наместника перед дворцом. Она заискивала и раболепствовала перед прежним властителем, а теперь приняла гордую позу, закутавшись в плащ из тонкой шерсти, плащ, который могли носить лишь койя и главная мамакона; ее украшали бесценные золотые браслеты, серьги, ожерелья. Золотое, тщательно отшлифованное зеркало на длинной ручке, которое она держала в правой руке, было немногим меньше зеркала самой койи.

Она не поклонилась и вызывающе взирала на нового правителя.

С минуту Пиуарак и мамакона молча глядели друг на друга. Первым заговорил Пиуарак:

— Моих ушей достигла молва, что две девы из числа находящихся под твоим надзором, почтеннейшая, нарушили обет чистоты. Какое наказание полагается за это?

— Смерть! — коротко ответила женщина.

— Ты правильно сказала. Пусть же они погибнут. Сапа-инка Атауальпа приказал мне свято соблюдать законы и обычаи страны. Так пусть же они погибнут.

— Да, они умрут, но это будет не карой, они умрут с почетом. Как и положено по обычаю вдовам сапа-инки.

— Они не вдовы, ведь Уаскар жив. Ведь эти девки…

— Они не знали ни о чем. Я сама…

— А надо бы знать. Уильяк-уму уже три месяца давал понять тебе, почтеннейшая, что это должно случиться. Ты боялась поверить. Теперь же тот, кто поверил, пребывает в милости, а тот, кто оказался в стороне…

В его голосе прозвучали угрожающие нотки. Мамакона смутилась. Однако она тотчас же взяла себя в руки, подошла к наместнику и зашептала:

— Эти две умрут так, как ты повелишь, великий господин. Однако, может быть… может, ты только утром выскажешь свою волю? Ведь это самые красивые девушки во всем Кондесуйю. Ты сказал истинную правду, господин: если Уаскар жив, то вовсе незачем оставлять дворец для его духа. Соизволь войти и занять его.

— Я займу его и без твоего разрешения.

Мамакона сделала вид, будто не расслышала слов наместника, и снова торопливо прошептала:

— Здесь есть еще шесть дев Солнца. Одна другой прекраснее. Скажи только слово, и я прикажу им нарушить обет. Прикажешь, потребую новых. Из Чапаса, из Айякучо…

Пиуарак заколебался и огляделся вокруг. Прежний правитель уну, решив, что беседа с надзирательницей дев окончена, нерешительно приблизился.

— Великий господин, изволь выслушать, пришли крестьяне из селения Кахатамбо, они с раннего утра ждут тебя. У них какая-то просьба к тебе.

— Просьба? Я теперь уши и глаза моего господина, сапа-инки Атауальпы. Пусть все знают, что просьбы простого народа незамедлительно выслушиваются. Пусть же крестьяне войдут и убедятся, что при новом властелине торжествуют прежние законы и справедливость.

Крестьяне как раз и просили, чтобы соблюдались прежние законы. Они жаловались, что до сих пор не получен приказ начать полевые работы, хотя пора для этого давно наступила; они сетовали на то, что при переделе земельных участков в этом году не оказалось ни одного камайока. А старейшина их айлью…

— Это некий Бичу, великий господин. Очень скверный человек.

— Забери его от нас, великий господин.

— Он взял себе самый лучший надел. На нижней террасе. Там, где в прошлом году у Уачи уродилась вот такая кукуруза.

— А старому Учу, прекрасному земледельцу, отвел участок у самой вершины. Такому старику! Он сделал это нарочно.

— Известно. Все дело в том, что дочь старика не согласилась…

— Если уж говорить о девках, то от этого Бичу с их помощью можно добиться всего.

— Великий господин, разве это справедливо? Нас с каждым годом становится все больше и больше, а земли не прибавляется.

— А откуда ей взяться? Земля возделана до самой вершины. Прямо смех один. Уж и не знаешь: то ли мы люди, то ли вигони?

— Для кого, может, и смех! Да только не для крестьянина!

— Великий господин, где же справедливость? Мы слышали, теперь новый сын Солнца. Может быть, он смилостивится над нами и выслушает нас. Лишь одна треть земли остается нам, хотя с каждым годом едоков все больше и больше. Вторая треть земли — для храма, третья — для сына Солнца. Человек работает, он все выше забирается в горы, но только одна треть земли достается ему. Пусть повелитель отдаст новые террасы крестьянам!