Пехота Апокалипсиса - Александр Золотько

Трошин молчал. Лежал на спине, внимательно смотрел на пришедшего и молчал.

И понимал, что, похоже, мысль сбежать из спецлагеря была правильной, но несколько запоздавшей.

– А на улице морозец! – сказал гость.– Такой бодрящий. И снежок с ветерком.

Если он желал начать разговор о погоде, то поддерживать его никто не собирался.

Пантелеймонов вдруг почувствовал себя лишним. К нему вот так не приходят. Его вызывают с глазу на глаз, принимают доклад и дают новые указания. Пришли к Трошину, понятно даже и ежу.

При чем тут доктор, правда, непонятно. Наверное, случайно.

– А я решил посетить ваш храм Гиппократа. Узнал, что есть двое заболевших, дай, думаю, выясню, как оно – выздоравливать.– Гость сел на стул.– Меня прислали с проверкой именно санитарного состояния...

Трошин устало вздохнул и отвернулся лицом к стене.

– Вот у вас что, например? – спросил гость у Пантелеймонова.

– Сотрясение мозга. Упал, ударился,– с готовностью доложил Пантелеймонов.

Он уже начинал чувствовать, что нечто нехорошее, грозящее проблемами и неприятностями, сгущается над головой, но продолжал играть свою роль.

– Легкое совсем сотрясение. Доктор сказал: еще пара дней – и уйду назад, к своим.– Пантелеймонов сел на свою кровать.

– Молодцом,– одобрил гость.– Зовут вас э-э-э...

– Сержант Территориальных войск Пантелеймонов, Григорий Иванович.

– А сосед ваш молчаливый?

Но тут подал голос доктор.

Он застонал, поднял руки к голове, сжал виски и снова застонал.

– Здравствуйте, доктор! – сказал гость.

– Здравствуйте, Алеша,– не отрывая рук от висков, ответил Флейшман.– Зачем вы здесь?

– А вы думали, что меня уже нет? – поинтересовался Алеша.– Нет, вы подумайте, братья, всего месяц как не виделись...

– Я бы вас вообще...– сказал Флейшман.

– Что – убили бы?

– Не видел бы.

– А вот с такими пожеланиями нужно быть поосторожнее. Вот так ляпнете – видеть не хочу, а глазки – бац – вытекли.– Алеша улыбался самым доброжелательным образом.

Самым что ни на есть.

Веселее, правда, от этой улыбки не становилось.

– Вот я имею куда больше оснований удивляться.– Гость стал серьезным.– Ваша фамилия значится в списке пропавших без вести в результате событий двадцать пятого октября сего года. Из Клиники вас не эвакуировали и в Клинике не нашли.

– Меня вывезли на вертолете. На первом. Вместе с солдатами...

– Что вы говорите? И кто это видел?

– Вот вы... вы видели. Вы сами были тогда во дворе Клинки, когда нас грузили...

– Видел, но это мое виденье к делу не подошьешь. К тому же я тоже значусь пропавшим без вести. Но я дезертировал самым злонамеренным образом. А вот вы...

– Меня привезли сюда, высадили из вертолета, затолкали в местную гауптвахту, а потом, когда сюда стали собирать заключенных... извините, охраняемый контингент, меня из гауптвахты достали и определили врачом...– Флейшман закрыл лицо руками и всхлипнул.– Я не знаю, за что! Я не знаю, когда все это закончится! Я ничего не знаю!

– Вот, истерика,– назидательным тоном произнес гость и поднял указательный палец вверх.– Все глупости человек делает, впадая в истерику. Ибо истерика парализует наш мозг, сжигает волю и убивает чувство юмора. Пошутил я, доктор. Пошутил.

Флейшман сел на кровати, его губы некоторое время шевелились беззвучно, потом в груди заклокотало:

– Вы, Горенко!..

– Я – Горенко,– подтвердил гость.– А вы – Флейшман. А вот тот гражданин, гордо развернувшийся к нам задницей,– старший лейтенант Трошин, Алексей Петрович. Полагает себя очень умным и ловким. А вот от заточенного гвоздя, специалист хренов, увернуться не смог. Так, старший лейтенант Трошин?

Пантелеймонов осторожно встал с кровати и медленно двинулся к выходу.

Тихонько, чтобы никого не побеспокоить.

– Сидеть, Гриша,– не оборачиваясь, приказал Горенко.– Тебе идти некуда. Доктор тут, посетитель тут, поужинать вы уже успели. А если в сортир, то потерпишь.

– Я тут... это...– Пантелеймонов бросил быстрый взгляд на лампу под потолком.

– Если вы по поводу сенсора внутреннего наблюдения, милейший, то можете не переживать – я здесь с высочайшего соизволения начальника лагеря. Так что сидеть и бояться!

Пантелеймонов вернулся на свое место.

Горенко задумчиво потер руки:

– Так о чем, бишь, я... А, о шустром, но облажавшемся старшем лейтенанте Трошине. О вас, тезка. Слышите?

– Слышу.

– Замечательно, слух у нас функционирует,– обрадовался Горенко.– И даже речь иногда пробивается. Вы как себя чувствуете?

– Я залечиваю раны, которые, облажавшись, получил сегодня.

– Совсем хорошо. Молодец. Теперь не скажете мне, какого это черта вас сюда привезли?

– Не расстреляли, потому и привезли. Вмешался тут один, блаженный, отбил.– Трошин так и не повернулся, разговаривал, глядя в стену.

– И вы здесь, наверное, уже привыкли,– предположил Горенко.– Там халявная жратва, щадящее расписание... Ага? В девочки еще никого не произвели из своих товарищей по казарме? Спермотоксикоз еще не начался? У Ремарка есть восхитительный эпизод, когда русские военнопленные мастурбируют всей казармой одновременно. Несколько сотен человек. У вас с этим как?

– У них с этим спецдобавка к рациону,– вмешался доктор Флейшман.– Гарантировано снижение потенции и удержание агрессии на приемлемом уровне.

– Вот что значит медицина! – восхитился Горенко.– А если изменить добавку? Для повышения этой самой потенции и агрессии?

– У меня нет таких средств.

– А если привезут?

Флейшман промолчал.

– Вот,– снова поднял палец к потолку Горенко.– Вам кажется, что вы сильные и смелые люди, сами решаете все за себя, до сих пор не опустились до рукоблудия и, не дай бог, мужеложства, а на самом деле – это всего лишь пилюля из добрых рук доктора Флейшмана. А другая пилюля заставит вас начать убивать друг друга... И не думайте, что доктор откажется вас угостить чем-то подобным. Он знаете какие приказы выполнял! До доктора Менгеле ему еще далеко, но вот плесенью, например, он вас, пожалуй, заразил бы, не моргнув глазом.

– Неправда! – голос Флейшмана сорвался.– Я никогда!.. Слышите! Никогда!

– Не надо только визга,– поморщился Горенко.– Согласен. Не заразили бы. И только потому, что плесенью заразить нельзя. Нету возбудителя! Так?

– То есть как? – Трошин повернулся, схватился за полыхнувший болью бок и даже застонал.– Как это – нет возбудителя?

– Не обнаружен,– громким шепотом сообщил Горенко.– Болезнь есть, а возбудителя нет. Правда, забавно? Группа медиков, нашедшая средство от плесени, получила Нобелевскую премию, а на самом деле возбудитель не обнаружен. Нашли способ останавливать заболевание, тормозить его течение. И все. А сообщили мировой общественности, что победили проклятую болячку. Вам как доктору не стыдно? Не отвечайте, не нужно. А вы, господин Трошин, не делайте такие удивленные глаза. Вас, ваших близких тогда эпидемия коснулась?

– Нет.

– А что ж такая реакция?

– Мне рассказывали...

– Командир рассказывал, Ильин?

– Да.

– Вот таким, как он, и нужно было выдать Нобелевку. Плесень задушили кордоны и оцепления. Не врач со шприцем, а солдат с автоматом остановил эпидемию. Около сорока миллионов человек по всему миру умерло... А знаете, сколько загнулось бы, если бы не кордоны и приказ стрелять на поражение? Знаете? – Горенко посмотрел на Флейшмана, махнул рукой.– Вас спрашивать бессмысленно, а вот вы как думаете, стукач Пантелеймонов?

Пантелеймонов даже на «стукача» не обиделся. Пантелеймонов задумался.

Ему повезло тогда. Он служил в своем заполярном гарнизоне, когда появилась плесень. В их поселке и было-то всего полторы сотни жителей плюс рота солдат.

Эпидемия не минула и их, пять человек заразились, но ротный сообразил, приказал всему гражданскому населению сидеть по домам, солдат разогнал по отделениям на склады, в консервный цех, к причалам, а сам, вместе со взводными, патрулировал поселок, лично расстрелял двоих инфицированных, чуть не был растерзан их родственниками, когда все уже более-менее утряслось, а потом получил орден и повышение по службе.

Они тогда еще удивлялись, откуда болячка в их поселке. К ним вертолеты-то летали всего раз в месяц. И то – летом.

– Все бы вымерли? – спросил Пантелеймонов.

– Вот, доктор, зачем вашим коллегам дали Нобелевку. Если бы им не дали премию, пришлось бы очень много народа... с самого верха, отправить под суд. И снова вас прошу – не делайте страшных глаз. Я прекрасно понимаю, что сейчас выбалтываю государственную тайну. Я, если хотите знать, лично ликвидировал семь с половиной человек только за попытку разглашения... Семь подпольщиков и одного стукача, который их, собственно, и сдал. Это я без всяких намеков, Григорий, не обижайся.– Горенко говорил весело, со смешком, а глаза были серьезными и усталыми.– Так вот, если бы не были вовремя установлены кордоны и не был бы отдан приказ стрелять на поражение, то погибших было бы... было бы погибших... ну, доктор, поможете? Ну? На счет три. Раз... два... три! Ап!