Охотник - Смит Лиза Джейн

Одна из рун была обведена.

«Наутиз, – прочла Дженни. Эта руна выглядела как наклонившаяся влево буква «X», у которой одна палочка длиннее другой. – Чтобы удержать».

Последнее слово было жирно подчеркнуто.

Дженни еще раз медленно обвела взглядом комнату. О господи!

Пришло время взглянуть правде в глаза. Она все время была в шаге от верной догадки, но сейчас ее пронзила абсолютная уверенность. Больше невозможно это отрицать.

О господи, он был магом!

Отец ее матери был магом!

«Не думай об этом… не вспоминай, – шептал ей внутренний голос. – Никто не вправе заставить тебя вспоминать. Побереги свой рассудок».

Потому что она чувствовала: дальше случится что-то страшное.

Она должна вспомнить – ради Тома. Но образ Тома ускользал от нее. Столько всего произошло с того вечера, когда она видела его в последний раз. Неужели это было всего несколько часов назад? Она так изменилась с тех пор. Дженни попыталась представить себе его развязную улыбку, зеленовато-карие глаза, но получившийся портрет напоминал скорее старую размытую фотографию. Человека, которого она знала когда-то давно.

«Боже мой, я не могу вспомнить даже свои чувства к нему!»

У Дженни задрожали руки, в желудке образовалась неприятная пустота.

«Все равно нужно вспомнить. Ради Ди. Ради Зака. Ради Одри и Майкла – и Саммер. Да. Ради Саммер».

Друзья лицом к лицу встретились со своими кошмарами. Даже Саммер пыталась. В голове Дженни пронеслись обрывки свежих воспоминаний: Ди, бьющаяся, как перепуганный зверек; стонущая Одри, скорчившаяся на полу; вопящий Майкл; посиневшие губы Саммер; сверкающие серые глаза Зака. Все они ощущали смертельный страх. Неужели кошмар Дженни может оказаться еще страшнее?

«Может», – прошептал внутренний голос, но Дженни не стала его слушать.

В ее мозгу не звучало больше «не вспоминай», теперь она повторяла про себя: «Вспомни, вспомни…»

– Надеюсь, это поможет, – сказала она вслух довольно спокойно и, чувствуя себя идущей навстречу собственной судьбе, взяла со стола переплетенный в кожу том.

Это оказалось нечто вроде дневника. Скорее даже лабораторный журнал с записями результатов каких-то экспериментов. Крупный дедушкин почерк местами был довольно неразборчив, однако некоторые фразы читались легко.

«…Из всех методик разнообразных культур эта представляется безопаснейшей… руна Нид, или Наутиз, обеспечивает непреходящее ограничение, предотвращая перемещение в любом направлении… Руна должна быть вырезана, а затем окрашена кровью, наделение ее силой происходит при произнесении ее названия вслух…»

Дженни перевернула несколько страниц и прочла более позднюю запись: «…интереснейший трактат о джиннах, или, как называет их парод хауза, алджуннах. Затрудняюсь предположить, почему многие люди считают их неотъемлемым атрибутом бутылок… Убежден, что подготовленная мною зона вполне пригодна для выделения столь значительной энергии…»

«Бог мой, он пишет, как ученый! Как сумасшедший ученый», – думала Дженни.

Она принялась листать дальше.

«…Наконец-то мне удалось добиться правильного действия удерживающей руны! Необыкновенная удача… надежный способ… ни малейшего риска… укрощенные мною огромные силы… полная безопасность…»

Ближе к концу в дневнике обнаружился вложенный вместо закладки листок. Он был рваный, пожелтевший и хрупкий. Выглядел он очень старым. Почерк на нем был совсем другой – тонкий и нетвердый, и часть надписи была скрыта под ржаво-коричневыми пятнами.

Это оказалось стихотворение. Заглавия не было, но вверху было нацарапано имя автора: «Иоганнес Экхарт» и дата «1941».

Бреду меж острых скал, через висячий мостик, Туда, где вечна тьма и ярок древний свет. Там ждут на дне они, тревожа мертвых кости, И знают лишь они на мой вопрос ответ. Я в Черный лес стремлюсь, где Царь Лесной поможет Мне истину открыть, назвав расплаты час. Как много их, глупцов, кто мнил себе, что сможет Ту цену заплатить – их больше нет средь нас. И все же мне пора. Не я избрал дорогу В извечную игру…

Остальные строчки были все в темных пятнах, за исключением двух последних:

И, покидая тех, кто вечно ждет на дне, Я слышу, как они смеются в спину мне.

Дженни перевела дух.

Очевидно, стихотворение настолько впечатлило дедушку, что он хранил его сорок лет. Она знала, что он воевал во Вторую мировую и побывал в немецком лагере для военнопленных. Может, там он и встретил этого Иоганнеса Экхарта. И тот заставил его задуматься…

Теперь у нее были в руках все кусочки головоломки. Но ей совсем не хотелось складывать ее. Она думала только о том, каким должен быть ее следующий шаг. Последний шаг.

Девочка исчезла, никто больше не показывал Дженни призрачное кино. Но оно больше и не было ей нужно. Дженни почувствовала, как к ней возвращаются настоящие воспоминания. Теперь она знала, что должна делать.

Она подошла к третьему шкафу.

Массивный, сделанный из красного дерева, он всегда стоял на одном и том же месте, возле стола. А сейчас он был сдвинут и повернут под углом к стене. Пыльный четырехугольник ясно указывал, где он стоял прежде.

За шкафом была дверь.

Дженни не сразу ее заметила, потому что ее загораживал шкаф и нужно было фактически заглянуть за него, чтобы ее разглядеть.

Вот, значит, что она должна сделать!

Дверь была самая обыкновенная. За ней вполне мог оказаться чулан. Единственное, что было в ней странным, – глубоко вырезанная на ее поверхности руна «Наутиз».

Вырезана и окрашена в ржаво-коричневый цвет, как пятна на листке со стихотворением.

Призрачное кино началось снова, хотя Дженни в этом и не нуждалась.

Маленькая девочка в изумлении стояла перед дверью, переминаясь с ноги на ногу. Очевидно, соблазн боролся в ней с послушанием – и победил. Она откинула назад перепутанные волосы, взялась за дверную ручку, мелькнули загорелые коленки – и призрак исчез.

«И тогда я открыла ее», – подумала Дженни.

Но никаких воспоминаний ни о том, как она это сделала, ни о том, что оказалось внутри, не появилось. Ей предстояло самой выяснить, что скрывается за дверью.

Сердце сильно билось, словно не одобряя ее затеи. Тело, казалось, было более здравомыслящим, чем его хозяйка.

«Не надо, не надо», – стучал пульс.

Дженни взялась за дверную ручку. Внутренний голос перешел на крик: «Не надо! Нет… нет… нет…»

Она распахнула дверь.

Лед и сумрак.

Вот все, что она увидела. Если это и был чулан, то широкий и необычайно глубокий, и в нем кружилась в вихре странная черно-белая мешанина. Стены покрывал иней, с потолка, как чудовищные зубы, свешивались сосульки. Ледяной порыв ветра налетел на Дженни, насквозь пронизывая ее холодом, словно она с размаху погрузилась в воды Ледовитого океана. Кончики пальцев онемели, тело бил озноб.

Было так холодно, что, казалось, останавливается дыхание. Она словно примерзла к месту. Лед слепил глаза.

Лишь на мгновение она успела заметить, что было в самом центре черно-белого вихря.

Глаза.

Темные, внимательные глаза – злобные, жестокие, насмешливые. Древние глаза. Дженни узнала их. Это были те же глаза, что иногда мерещились ей в момент засыпания или пробуждения. Те же, что она видела ночью в своем комнате.

Глаза в сумраке. Злые, коварные, хитрые.

Среди них была пара синих, невероятно красивых.

Дженни не хватало дыхания, чтобы закричать, ее легкие просто не желали впускать ледяной воздух, который она пыталась вдохнуть. Но ей необходимо было закричать – необходимо было сделать хоть что-нибудь, потому что они приближались. Глаза приближались.