С тобой моя тревога - Константин Волков

— И откуда ты такие песни знаешь? — высунул Игнатьев голову. — Их беспризорники лет сорок назад на вокзалах пели…

— Фольклор, дед!.. Устное народное творчество, значит… Беспризорники те выросли и меня научили… Нравится? — У Ивана было отличное настроение. — Хочешь, спою: «Как, на кладбище Митрофановском отец дочку зарезал свою»?.. Или про Ланцова, как он из замка убежал?.. Я много песен знаю…

— Беги, опоздаешь к автобусу, песенник! А то поедем со мной, подсобником! Доски подавать будешь, шифер… Десятку дам, а? Вдвоем до ночи управимся… Ну, пятнадцать! Как?

— Никак! Во мне, может, комсомольский задор просыпаться начал, а ты меня от коллектива тянешь на частные заработки! — Одинцов, смеясь, покачал отрицательно кудрявой мокрой после умывания головой. — Меня десяткой не прельстишь… Мне эта десятка нужна как с крыши упасть!

Как только автобус, набитый участниками воскресника, развернулся на призаводской площадке, из репродуктора, подвешенного у проходной, загремел приветственный марш. Петя Зайцев встречал рабочих.

— Пришел?! Молодец! — обрадованно хлопнул Зайцев Одинцова, будто одного его ждал или от него, Одинцова, зависел успех воскресника. — Агрегат уже в цехе!

— Что там сваривать-то? — деловито спросил Одинцов.

— Каюмов покажет. Он там.

На шумной в рабочие дни территории завода стояла необычная тишина. В этом непривычном безмолвии особенно громко раздавались звуки шагов: гулкие, размеренные — мужские, и звонкие, частые — женские. Только со стороны нового цеха доносились какие-то удары — то частые, то прерывистые.

Одинцов направился в свой цех, захватил там ящичек с горелками, защитные очки, буру, флюс.

Мимо палисадничка с чахлыми карагачами к новому цеху направлялась пестрая многоголосая толпа юношей и девушек. Одинцов догадался: приехали студенты, и неторопливо, так, чтобы пропустить их вперед, зашагал к месту работы.

Он еще издали заметил свой агрегат, установленный на маленькой вагонетке, а на другой — синий кислородный баллон, поискал глазами Каюмова. Вошли в цех студенты, тут же разделились на небольшие группы. Достав из сумок и авосек свертки с едой, принялись завтракать.

Одинцов пробирался в конец цеха между оживленными группами студентов неторопливо, засунув руки в карманы. Взгляд его отмечал и нежный пушок на щеке у смуглянки, и ясные голубые глаза у розовощекой толстушки, и круглые колени, обтянутые синим трикотажем тренировочных брюк у той, что, запрокинув голову, пила молоко из бутылки.

«Сколько девок пригнали, ошалеть можно! — весело думал Иван. — Какая тут к черту работа! Это же немыслимое дело в темных очках быть, когда их столько! Похоже, наработаю я тебе, Зайчик, меньше малого…»

Девушки провожали взглядом высокого широкоплечего парня с красивым лицом, чуть обезображенным шрамом на верхней губе, тугими кольцами кудрей, спадавшими на лоб. Иван ловил взгляды; сердце глухо стучало в ребра.

У незаконченной монтажом технологической линии стояло несколько человек, среди них — начальник цеха и директор. Деловито обсуждался какой-то вопрос.

Каюмов оглянулся, увидел Одинцова и помахал рукой, приглашая подойти.

— Пришли, — сказал Каюмов, протягивая руку для пожатия. — Здравствуйте!

Потом с ним тоже за руку поздоровался директор.

— Зайцев к вам послал, — сказал Одинцов.

— Извините, — обратился Каюмов к присутствующим. — Я на несколько минут должен отлучиться.

— Пойдемте, — пригласил Каюмов Ивана и направился к боковому выходу из цеха на железнодорожные пути, за которыми виднелась шиферная стена цеха простого суперфосфата.

Одинцов прибавил шаг, так, чтобы идти рядом с начальником цеха, решив, что если с ним, бывшим вором, директор здоровается за руку, то сам уж бог велел с руководством цеха держаться просто.

Каюмову было неловко поворачивать голову — мешал шарф, толстым слоем намотанный на шею. Не оборачиваясь, он сказал своим тихим голосом:

— Я еще не успел поблагодарить вас, Одинцов… Мне сказали, что это вы меня прошлый раз… Спасибо!

— Да ну, чего там! — откликнулся Одинцов, хотя и было приятно услышать слова благодарности. — Чего там благодарить-то!

Каюмов привел Ивана в угол цеха, остановился около огромного зубчатого колеса, прислоненного к стене. Колесо было покрыто толстым слоем суперфосфатной муки. Он подобрал с пола ветошку и принялся ею тереть часть колеса. Мука хлопьями сыпалась под ноги.

— Дайте я, — предложил Одинцов.

— Ничего… По-моему, в этом месте… Вот она! Подойдите ближе, видите? — Каюмов смахнул с торца остатки пыли, и Одинцов разглядел на нем неровную линию трещины. — С другой стороны оси тоже такая же.

— Ого, вот это трещина!

— Вам приходилось заваривать чего-нибудь вроде этого? Можно сварить? Мы с Дорофеевым решили посоветоваться с вами…

— Как же угораздило сломать такую махину? — удивился Одинцов. — Может, проще новую купить?

— Купить не проще… Мы их за рубежом покупаем… Золотом платим… Понимаете?

— Понимать-то понимаю, да не совсем. На кой хрен, извините, платить золотом? Сами, что ли, не можем сделать такое?! Сколько в стране заводов! Корабли космические научились мастерить!..

Каюмов рассмеялся:

— Сделать такую шестерню проще простого. Но экономически нецелесообразно. Не выгодно! Шестерен таких для всех заводов страны нужно несколько штук в год. Даже при условии, если они будут ломаться. Это — не серийное производство. Шестерни обойдутся дороже золота.

— Итак, говорите, золотом платим?

— Выгоднее покупать, чем самим лить… Так как вы думаете, можно заварить? — Каюмов кивнул на колесо.

— Попытаться можно… Вот если бы Василий Петрович — этот смог бы. Сверлов!

— Кто такой?

— Сверлов-то? Мастер… Я у него учился, подсобником был у него. Василий Петрович смог бы! На его работу Патон какой-то приезжал глядеть, когда он еще молодым был… Он у нас вольнонаемным был.

— Очень нужна нам шестерня! Попробуйте, может, и вы сможете, ученик Сверлова?..

— Подумать надо, — нерешительно ответил сварщик. — Ведь надо, я понимаю, так заварить, чтобы внутри, — он пощелкал ногтем по трещине, — чтобы там ни трещины не осталось, ни раковины или пустоты не образовалось. Иначе не будет прочности…

— Так и варите, чтобы ни трещинки, ни раковины…

Одинцов пожал плечами:

— А как узнать, будет там раковина или не будет?! В амбулаторию на рентген не поведешь, чтобы посмотреть.

— А почему бы и нет! Можно и рентгеном, и другие средства есть. Проверим!

— Боюсь, не получится. Тогда что?

— Да ничего… Жалко, конечно… До завтра подумайте, Одинцов!.. Пойдемте…

Они вернулись в цех, шумный от веселых голосов, звона металла, урчания автомашины и глухих ударов, будто там кидали что-то.

— Нужно вот эту обрешетку привести в порядок: кое-где приварить, обрезать лишние концы. С запасом нарубили, торчат, как у ишака уши. — Каюмов подобрал с пола обломочек красного кирпича и, как мелком, стал помечать выступающие концы прутьев.

Одинцов шел следом за начальником цеха. И тут и там на оборудовании лежали свертки, сумочки, аккуратно сложенные и небрежно смятые пальто, плащи, косынки, шарфики.

И вдруг Одинцов будто наткнулся на невидимую преграду. Встал как вкопанный, напрягся. Сердце у него оборвалось и рухнуло, ладони покрылись потом. Взгляд его упал на красивую сумку с застежкой «молния». Сумка лежала на полотне транспортера. Через бок ее шел длинный след разреза, аккуратно зашитый толстой, наверное суровой, ниткой. Под сумкой лежал свернутый красный плащ.

Одинцов готов был по первому признаку опасности сорваться и бежать куда глаза глядят. Но никто и ничего не угрожало ему, и он расслабил напружинившиеся мышцы, догнал Каюмова. В конце помещения стоял самосвал. Парни носилками и на тачках подвозили к машине строительный мусор, а девчата бросали его в опрокинутый кузов. Одинцов вглядывался в лица девушек, надеясь и боясь узнать хозяйку сумки.

И, уже работая, он нет-нет да и бросал взгляд туда, где стояла сумка, в расчете, что хозяйка подойдет к ней за чем-нибудь.

В час дня кто-то постучал железкой о железку, а потом из репродуктора по всей территории завода объявили, что перерыв на обед и все участники воскресника могут идти в столовую.

Иван отрезал в это время конец тавровой балки. Металл тек из-под острого пламени резака на землю, под ноги. Земля под растущей лужицей металла горела, песок вокруг сваривался в бурое пупырчатое стекло, похожее на грязный зернистый лед. Возле сварщика собрались любопытные. Огненные брызги и искры летели с шипением в разные стороны из лужи и падали застывшими капельками. Иван поддерживал левой рукой конец балки, чтобы она не упала в лужу металла, и когда тот отвалился, отложил в сторону. Зрители разошлись. Одинцов поднял очки на лоб и оглянулся на то место, где стояла сумка. Теперь там лежала только газета. Он закрутил вентиль на кислородном баллоне, вынул из автогенного аппарата шахту с остатками карбида и направился в столовую, поводя занемевшими плечами. Впереди двигались группы заводских и студентов. Одинцов выбил в кассе чеки, взял алюминиевый поднос, встал в очередь к окнам выдачи первых и вторых блюд, поглядывая с тревогой и надеждой на столики.