Круговой перекресток - Елена Гайворонская

Дед Георгий отнесся к заявлениям с обыкновенной подозрительностью. Он не доверял переменам и не ждал от них ничего хорошего.

– У нас все, что ни делается, к худшему, – мрачно сплевывал он и выключал телевизор.

Мама и бабушка принялись обсуждать, будет ли денежная реформа.

– В шестьдесят первом деньги меняли, – вспоминала бабушка Дуся. – Тогда еще водка подорожала. И колбаса…

И перемены начались…

То, о чем прежде говорили тревожным шепотом, на кухнях, неожиданно стало выплескиваться в толпе, без оглядки, в полный голос. На Старом Арбате молодые люди в хипповских нарядах распевали скабрезные куплеты и читали ироничные стихи о партии и правительстве. За такое пару лет назад спокойно могли бы подвести под статью. На книжных развалах Кузнецкого появились сочинения запрещенных опальных философов и литераторов, от Бердяева и Ницше до Бродского и Пастернака. В Музее революции под стеклом выставили документы из закрытых архивов Лубянки, и мы с Дашкой, вытаращив глаза, долго вчитывались в чернильные строки на пожелтевших бумажных листках. На Пушкинской, нарушая спокойствие влюбленных парочек, возникали группки молодых людей с горящими глазами и яростными жестами. Они раздавали и продавали самиздатовские газетки на дешевой желтой бумаге, зычно зазывали, привлекали внимание к своему непривычному товару, выкрикивая:

– Афера века! Дело о кремлевских бриллиантах!

– Самые горячие девчонки! Самые откровенные снимки!

– Новинки мира моды! Секреты красоты от кинозвезд! Сплетни западного шоу-бизнеса!

В очередь к первым выстраивались сумрачные пенсионеры-правдолюбы, ко вторым – прыщеватые юнцы с возбужденно горящими глазками, к третьим – девушки и молодые женщины в ярких кофточках.

Мы с Дашкой с распахнутыми глазами очумело вбирали, впитывали потоки новой будоражащей информации, чтобы после, вернувшись домой, пропустить увиденное и услышанное сквозь фильтры мозга, отринуть ненужное и сохранить заинтересовавшее. Воздух неожиданной свободы пьянил и завораживал, мы чувствовали себя туристами в собственной стране и, конечно, вопреки мнению пессимистично настроенного старшего поколения, были убеждены, что все перемены к лучшему. Нам осточертели вечные очереди, агитки про злобных капиталистов и холодная война. Мы хотели дружить со всем миром, любить всех, танцевать под зажигательные ритмы западной эстрады, ходить на концерты запретных рок-групп, читать зарубежные романы, путешествовать по загадочным дальним странам… Вот оно, светлое будущее – яркое, радужное, солнечное. Демократия, гласность, перестройка… Небоскребы, иномарки, модные платья и туфли…

Прошли демократические выборы, и чопорное стариковское Политбюро сменилось народным Верховным Советом. Распахнув глаза, с изумлением, граничившим с благоговейным ужасом, мы смотрели в прямых телетрансляциях, как новые народные избранники – горластые мужики – пытаются управлять государством, кричат, ругаются и даже сцепляются на кулаках.

Ветер перемен приоткрыл полы железного занавеса, тонким ручейком в ближние страны потекли самые отчаянные, любознательные и предприимчивые. В поисках новых впечатлений и новых возможностей.

Словно грибы после дождя, в самых неожиданных местах вырастали деревянные прилавки под цветными тканевыми крышами, палатки, вроде тех, которые торговали газетами и мороженым. Палатки кучковались, лепились одна к другой, и вот уже на месте былого сквера, бульвара или площади возникал стихийный рынок. На импровизированных витринах красовалась яркая грубоватая самодельная бижутерия, кофточки с модными аппликациями, несколько аляповатые, с кривоватыми швами, спортивные костюмы из недышащей синтетики, зато с лейблами известных производителей, туфли и ботинки из кожзама, издалека напоминающие модные французские. Кассовые аппараты на лотках отсутствовали. Стоило все это великолепие дешево, на вопрос о производителе продавцы гордо отвечали: «отечественный кооператив» или «фабричный Китай», а услыхав про кассовый чек, обиженно надували губы, мол, товар отменный, дешевый, в случае редкого брака обязуются поменять, а вообще – стыдно не доверять людям.

Кузя прикупил кроссовки а-ля «Адидас», отходил в них неделю, угодил под дождь, после чего синяя краска полиняла на фирменные белые полоски, а левая подошва отклеилась. Кузя отправился требовать деньги назад, но продавец сделал вид, что видит его впервые, и божился, что никогда ничего не продавал. Расстроенный Кузя влез в старенькие кеды, отправился во двор гонять в футбол, повстречал знакомых ребят-спортсменов, поделился своей бедой. Те переглянулись и велели Кузе идти с ними. Подошли к знакомой палатке. Спортсмены дали продавцу тычка, пошарили в ящике под прилавком, вытащили деньги, отсчитали Кузе стоимость «Адидаса» и велели впредь быть внимательнее при покупке. После чего забрали оставшиеся деньги и пошли в следующую палатку, а удовлетворенный Кузя вернулся домой и на другой день, довольный, рассказывал свою эпопею.

Возле школы открылось маленькое кафе «Очаг», там можно было посидеть за барной стойкой на высоком вертящемся табурете, выпить ароматный кофе с хрустящим беляшом или пирожным, а взрослым – чего покрепче. За стойкой стояла не хамовитая тетка – вежливый улыбчивый паренек-южанин, говоривший с певучим акцентом: «Приятного аппетита» и «Спасибо». Кофе с беляшом равнялся по стоимости половине месячного школьного обеда. И все же мы с Дашкой, сэкономив на мороженом и заколочках, заходили в «Очаг», покупали одно пирожное и чашку ароматного свежесваренного кофе на двоих и чувствовали себя взрослыми.

А вскоре перемены посыпались, как из рога изобилия, удивляться не оставалось ни сил, ни времени. Советский Союз, колосс на глиняных ногах, трещал по швам. Республики требовали отделения. В каждой нашелся свой князек, пожелавший испить неограниченной власти. Новая власть оказалась бессильной перед надвигающимся распадом старой экономической системы и не представляла, как создавать новую. Жестом отчаяния стало введение талонов на товары первой необходимости. Прилавки магазинов, и прежде не баловавшие изобилием, становились голыми, как стремительно лысеющая голова. Отделы украшали таблички «мяса нет», «рыбы нет», «хлеб будет завтра». Зато в соседних отделах, под выведенными масляными буквами на кусках картона вывесками «Коопторг», вкусно пахло искомыми колбасами, копченой рыбкой и свежими булочками, только продавалось аппетитное съестное по тройным ценам. Впервые в жизни я задумалась о том, что может не хватать не только товара, но и денег.

Народ занял глухую оборону, готовясь к глобальной катастрофе. Сметалось все, от спичек до хозяйственного мыла. В универмагах раскупили даже унылые серые пальто-саркофаги, на которые последние лет десять презрительно фыркал самый неприхотливый посетитель.