Тайны Русского каганата - Елена Галкина

Отнести же СМК к Хазарскому каганату ученого заставили следующие обстоятельства. Во-первых, М. И. Артамонов был фактически последним археологом, хорошо знавшим и старавшимся в полной мере использовать «классические» письменные источники при интерпретации археологических данных. Однако пользовался он при этом традиционными трактовками восточных известий, не исследуя их самостоятельно. Источники действительно не сообщали о самостоятельном и сильном племенном образовании алан в Подонье, а данные «Пределов мира» о локализации «внутренних булгар» еще не были введены в научный оборот в СССР (вышедший в Великобритании перевод В. Ф. Минорского не был доступен). Во-вторых, именно этим ученым была открыта Левобережная Цимлянская крепость и точно отождествлена с хазарским Саркелом письменных известий. Археологические и антропологические материалы Саркела однозначно говорили в пользу его единства с СМК. Третьим объединяющим СМК и Хазарию моментом для М. И. Артамонова был вывод об ассимиляции алан тюрками – праболгарами. Основанием для этой мысли послужила работа тюрколога А. М. Щербака, прочитавшего по-тюркски надписи, которые были обнаружены на керамике и крепостных стенах салтовских городищ[182].

Но Артамонов, дотошный и опытный исследователь, заметил и другое. На Северском Донце некоторые поселения салтовцев располагались там, где раньше жили славянские племена пеньковской культуры, известные византийцам VI – VII вв. как анты. Само название «анты» не славянское, а иранское[183]. Среди пеньковских древностей особенно выделяется Пастырское городище в бассейне притока Днепра – реки Тясмин. Это было поселение ремесленников – гончаров, причем не славян, а потомков кочевых сармато-аланских племен. Очевидная связь культуры Пастырского городища Поднепровья и СМК привела археолога к осторожной догадке об ираноязычном народе «рус», имевшем отношение к СМК[184]. Однако развивать эту мысль Артамонов не стал, ибо она противоречила его весьма стройной и аргументированной концепции.

Иной подход к разделению памятников СМК и определению ее государственной принадлежности применил археолог И. И. Ляпушкин, работавший в Волго-Донской экспедиции вместе с Артамоновым. Он более точно формулирует проблему очевидной неоднородности СМК, полагая, что существуют две самостоятельные культуры: салтовская (катакомбы, долихокранный антроплогический тип, прямоугольные полуземлянки) и зливкинская (ямные погребения, брахикраны с монголоидной примесью, округлые жилища – юрты). Кроме того, Ляпушкин, достаточно квалифицированно использовав восточные источники, в том числе и знаменитую еврейско-хазарскую переписку, впервые убедительно доказал, что «область междуречья Дона и Донца… в состав Хазарии в ее узком значении никогда не входила»[185]. Однако если методика разделения СМК на салтовскую и зливкинскую группы получила продолжение и поддержку у всех исследователей, то главный его вывод о самостоятельности племен СМК по отношению к Хазарии был просто проигнорирован. Возможно, и потому что И. И. Ляпушкин не провел убедительного отождествления данной области с известным по источникам самостоятельным племенным союзом. А может быть, и по другой причине. С. А. Плетнева, «столп» современного хазароведения, в книге, изданной «Центром развития иудаики на русском языке», пишет: «Недоговоренной остается в работе И. И. ЛЯ-ПУШКИНА только концепция о Хазарском каганате. От этого создается впечатление, что ни хазар, ни такого государства как бы совсем не было (подчеркнуто мною. – Е.Г.)»[186]. То есть, по мнению Плетневой, если салтовская культура не входила в состав Хазарии, то и Хазарии не существовало. Но это не совсем так. Просто если хазар не было в Подонье, то размеры первого иудейского государства Восточной Европы надо резко сократить …

Другой исследователь археологии СМК, Н. Я. Мерперт еще в 1949 г. в кандидатской диссертации обратил внимание на отсутствие этнического и культурного единства у населения Донецко-Донского междуречья[187]. Н. Я. Мерперт провел разделение СМК фактически по тому же принципу, что и И. И. Ляпушкин, но более последовательно методологически и с более яркой этнической окраской. По этой причине в одну группу попали памятники разных географических зон, но объединенные общностью погребального обряда и антропологической характеристикой. Этому археологу принадлежит и мысль о связи салтовского варианта с сарматской культурой I – IV вв. в Причерноморье и с керамикой культуры полей погребений, оставленной североиранскими племенами[188]. Эта догадка потом подтвердилась антропологическим материалом.

В методологическом (а не в историографическом, к сожалению) плане концепция Н. Я. Мерперта оказалась очень перспективной. Именно в этом направлении шел археолог Д. Т. Березовец, предложивший в 1970 г. версию об этнической принадлежности салтовцев, кардинально отличающуюся от предшественников. Березовец впервые высказал мысль об отождествлении сармато-алан СМК с русами арабо-персидских источников[189]. Но дальнейшего развития его тезис не получил, более того, его восприняли как ересь и специалисты по истории Древней Руси, и исследователи СМК.

Новое поколение археологов, исследующих салтовскую культуру (1960—1990 гг.), достигло больших успехов на собственно археологическом поприще. Количество открытых памятников увеличилось почти в тысячу раз. Но, к сожалению, археологи этого поколения все меньше используют комплексный метод исследования и потому приходят к крайне противоречивым выводам. Очень ценный материал был собран и опубликован за эти годы С. А. Плетневой, ученицей М. И. Артамонова. В методике дифференцирования памятников СМК она считает себя последовательницей И. И. Ляпушкина, но использует его предложения весьма специфически. В группах-культурах Ляпушкина она видит лишь территориальные варианты, а в целом придерживается концепции М. И. Артамонова о хазарской государственной принадлежности культуры.

Варианты СМК (по С. А. Плетневой и А. З. Винникову): I – лесостепной, II – степной, III – приазовский, IV – крымский, V – дагестанский, VI – нижневолжский. Культуры, входящие в СМКИО: VII – аланы Северного кавказа, VIII – Волжская Булгария, IX – Дунайская Болгария, X – Волынцевская культура

С. А. Плетнева уже в одной из первых монографий попыталась снять самое слабое место в гипотезе своего учителя: она значительно расширила территориально СМК. Те районы, которые М. И. Артамонов считал самостоятельными культурами, близкими салтовской, она предлагает считать локальными вариантами: 1) лесостепной (салтовский) в верховьях Северского Донца, Оскола и Дона; наиболее развитый и относительно ранний, он основан населением, антропологически близким к сарматам, жившим в том регионе в начале нашей эры, и к кавказским аланам; 2) степная зона Подонья, населенная праболгарами; 3) приазовский и 4) крымский варианты, в целом сходные с подонским; 5) дагестанский и 6) нижневолжский, где до сегодняшнего дня продолжаются поиски «собственно хазар»[190].

Что касается северокавказских алан, дунайских и волжских булгар, чье археологическое наследие тоже сходно с первыми двумя «группами», то эти культуры «прошли в своем развитии салтовский этап, являющийся в какой-то мере вариантом СМК»[191]. Конечно, если эти культуры включать в СМК как варианты, придется слишком непомерно и явно антиисторично расширять территорию Хазарского каганата. С. А. Плетнева же для создания стройной концепции так хотела включить в «государственную культуру Хазарии» памятники северокавказских алан. Ведь без этого нельзя доказать один из важнейших ее пунктов, а именно насильственное переселение хазарами алан в ареал лесостепного варианта[192].

Работы С. А. Плетневой получили широкий резонанс в науке, и с 1970-х гг. ее гипотеза стала использоваться историками-норманистами, тогда уже сформировавшими представление о «норманно-хазарском» разделении Восточной Европы[193]. Особенно гипотеза Плетневой оказалась удобна, когда данные письменных источников «не желали» подтверждать подвластность Хазарскому каганату всего юга Восточной Европы. Именно этим объясняется такое безболезненное восприятие исторической наукой и большинством археологов данного весьма и весьма спорного тезиса. В этом ключе написано и большинство новейших археологических трудов, концептуально остающихся на тех же позициях, но давших ценный фактический материал по социальной и этнической структуре этих «вариантов». Однако В. С. Флеров напомнил о дискуссионности версии С. А. Плетневой и фактически высказался против нее. Не решая прямо вопрос о территориальном определении СМК, он отмечает равноправное существование трех точек зрения: 1) восточноевропейская культура, возникшая на алано-болгарской основе и распространившаяся от Средней Волги до Нижнего Дуная; 2) государственная культура Хазарского каганата; 3) культура населения бассейна Дона – Северского Донца – Приазовья[194]. Главный собственный вывод о понимании СМК делается им незаметно, на материале и только в отношении лощеной керамики салтовской культуры: по крайней мере наименьшее сходство выявлено между керамикой «лесостепной» и «степной» зоны и керамикой областей, непосредственно входивших в Хазарский каганат. В. С. Флеров и в других работах сделал немало важных частных выводов, противоречащих хазарской «государственности» СМК (см. ниже), но неконцептуальных обобщений. Сейчас, к сожалению, В. С. Флеров переключился на решение совсем другой проблемы и занимается обрядом обезвреживания у алан Северного Кавказа.