Серебряный любовник - Ли Танит

– Что ты задумал?

– Когда идешь в этих местах, смотри под ноги, а то в канаву свалишься, того и гляди, - предостерег он, и я подумала, что он все прочитал на моем лице. - Песни. Я же пел на улице для Э.М.. Я могу делать это для тебя.

– Нет, - сказала я. Эта мысль обеспокоила меня еще больше. Я не могла сказать, почему, но в моем сознании возникла мятежная толпа с транспарантами, вспомнилось их резонное недоверие к превосходству машин. Это, наверное, незаконно, если они будут тебе платить.

– Почему бы не заплатить, если им понравится? Я взглянула на него. Сверхнатуральное человеческое лицо вопрошающе обратилось на меня.

– Я боюсь, - проговорила я и остановилась, прижимая к себе свою скромную ношу - павлиновую куртку.

– Ты не боишься, - сказал он, придвинувшись ко мне так, что, кроме него я ничего не видела. Даже огни исчезли, озаряя края его волос. - Ты сама себя запрограммировала на этот страх. А на самом деле ты больше не боишься. Так как, - видя мое изумление, продолжил он, - ты решила меня называть?

– Я... не знаю.

– Вот над этим и поломай голову. Столько хлопот из-за меня, а имени нет.

Мы снова двинулись вперед, по дороге купили огромную коробку красок и смесители для них.

– Тебя все женщины любят, - ревниво сказала я.

– Не все.

– Все. Та женщина в магазине вдвое цены скостила.

– Потому что до того уже назначила двойную цену, а про нас знала, что мы будем торговаться. По-настоящему она сбавила цену только за куртку.

Мы, то есть я, купили подушку, к которой понадобится еще и наволочка. Я была возбуждена, как ребенок утром, в свой день рождения. Потом снова нахлынула тревога.

– Что я вообще собираюсь делать? - рассеянно проговорила я.

– Превратить свою квартиру в место, пригодное для жилья.

– У меня не получится...

– Запрограммирован и приведен в действие, - произнес он и принялся необычайно похоже подражать звукам компьютерного механизма, считывающего программу: булькать, щелкать, буксовать на знаках препинания.

– Пожалуйста, перестань, - взмолилась я.

– Сначала ты перестань.

Я, прищурившись, переводила взгляд с пакета, где лежала куртка, на скрученную подушку. Никогда раньше у меня не было свободы выбора, только теперь, и это странно. И еще он. Разве он робот? Он мой друг, который помог мне сделать выбор, несет мои свертки и придает мне храбрости.

– Я была смелая? - смущенно спросила я, когда мы брели по безлюдной площади. - По-моему, да.

Кругом высились разрушенные землетрясением кварталы. В них гнездились птицы или летучие мыши, я слышала шелест их крыльев и короткие пронзительные крики.

– Я действительно чувствую страх только потому, что вбила себе это в голову, а вовсе не потому, что ушла из дома от матери и от друзей, что у меня нет денег, что я отдала свое сердце прекрасному кусочку серебра.

Мы рассмеялись. Я поняла, что произошло. Я начала подражать его манере говорить. Ни с кем другим этого раньше не получалось. Я завидовала остроумию Кловиса, но оно было обычно таким сальным, что я не могла его перенимать, а вот с Сильвером... тьфу ты! Не Сильвером.

– Сильвер, - сказала я, - я знаю, что ты можешь приспособиться ко всем и ко всему, но спасибо тебе, что ты приспособился ко мне, к этому...

– Не хочу вводить тебя в заблуждение, - сказал он, - к тебе приспособиться легче, чем к большинству.

Мы пошли домой. Ерунда. Домой? Хотя сейчас это было уже так, мой дом везде, где он. Сильвер стал моим другом. На балках истошно мяукал молочно-белый кот, похожий на призрак.

– Как тут холодно, - заныла я, оказавшись в комнате.

– Это же моя роль.

Я с тоской посмотрела на радиатор.

Никеля и меди у меня почти не осталось, а три сотни на карточке нужно было растянуть до следующего месяца.

Он снял с себя плащ, завернул меня в него, потом обнял и прижал к себе.

– Боюсь, своим телом я не смогу тебя согреть.

– Да ладно уж.

Мы тихонько поцеловались, и я сказала:

– Никогда не занимайся со мной любовью, если ты этого не хочешь.

– Когда захочешь ты, захочу и я.

– Я в это просто не верю. Бывает иногда."

– Мое эмоциональное и физическое равновесие никогда не разрушается.

– А-а.

– А еще я проглотил парочку словарей. Мы стащили с тахты матрас. Сверху в качестве одеяла я положила почти новые пятнистые коврики, слегка пахнувшие после недавней чистки. Под ними я растянулась во весь рост и долго ласкала, изучала, любила его.

– Ничего, что я это делаю? - робко спросила я, не в силах остановиться.

– О, это ужасно.

– Я, наверное, такая неловкая.

– Совсем нет. Ты становишься отличной любовницей.

– Откуда ты знаешь? Ведь для тебя это ничего не значит.

– Конечно, не то, что для человека из плоти и крови. Но все же я могу это оценить.

– Эстетически, - усмехнулась я. - Если привести в действие надлежащие схемы.

– Вроде того.

– Египтия... - пробормотала я, утопая в его волосах, пробуя на вкус кожу - ненатуральную, но все же плотскую, плоть демона... - если ты не получал удовольствия с Египтией...

– Ты произносишь ее имя, будто название кафе, которое мы искали. Я получал.

– Да... она все умеет.

– Египтия абсолютно пассивна. Удовольствие состояло в том, чтобы находить, что приятно ей. Я не могла удержаться, чтобы не сказать:

– Я хочу найти, что приятно тебе. Очень-очень хочу.

– Мне и так приятно то, что ты делаешь, - сказал он. Это была правда. Наслаждение сияло на наших лицах. У каждого оно было свое, но наши ощущения были связаны между собой.

– Дурачок, - задыхалась я, - я совсем не то имела в виду...

Когда я замолкла, то почувствовала, что теперь в комнате пахло апельсинами, клеем, бумажными пакетами...

– Я могу остаться с тобой, - сказал он, - а могу заняться всем этим.

– Я хочу, чтоб ты был со мной. Хочу заснуть с тобой рядом, даже если ты не можешь... не будешь спать.

– Ты хочешь сказать, что не можешь отпустить меня от себя?

– Разве я параноик?

– Нет. Гораздо хуже.

– Ого!

– У тебя меняется цвет волос, - сообщил он.

– Да. Как жаль.

– Почему? Я думаю, тебе очень понравится, когда он изменится совсем.

– О, нет. Это будет ужасно.

Свернувшись возле него калачиком, убаюканная, как ребенок, его близостью, я чувствовала себя в безопасности. Целый и невредимый. Мы были в лодке или на спине молочно-белой птицы.

– Птицы? - ласково переспросил он. - Я правильно понял?

– Да, - сказала я. - И радуга.

Ночью он все-таки ушел от меня. Меня разбудили солнечные лучи, которые теперь проникали сквозь занавески; я открыла глаза - на потолке было голубое небо и острова нежных облаков, а между ними крестики неподвижно мчавшихся птиц, похожих на арбалеты. И радуга, подобная разноцветной дымке, протянулась из одного угла в другой. Все это было почти как настоящее. Он сидел на расшатанной хромированной стремянке, которую он раздобыл где-то в доме, должно быть, позаимствовав у добродушного смотрителя. Ему было чертовски приятно видеть мое изумление, когда я проснулась.