Эхо небес - Кэндзабуро Оэ

В его последние дни кто-то из нас все время был рядом. Достигни он в это время «истинного обращения», наверняка открыл бы это не одним, так другим способом. Больше того, «проповедь», содержащая такое сообщение, стала бы заключительным и самым важным поступком в его жизни. Так почему же он промолчал? Вы можете себе представить, чтобы Маленький Папа сказал себе: «Да, я достиг того, к чему стремился, и теперь умираю. Заботиться о Круге больше незачем. Эти девушки должны сами пройти все страдания, ведущие к „истинному обращению“»?.. Разве похоже на него, чтобы он умер так и даже не сказал ни слова?

Мне больно говорить это, но, боюсь, точка, которой он достиг, не была еще «истинным обращением». И слова, сказанные им в храме Сведенборга: «Откуда у меня было столько самоуверенности — у меня, не имеющего ни опыта, ни убежденности, чтобы вести кого-то за собой? Какой чудовищной ошибкой было привезти вас, группу девушек, в такое место…» — не эти ли последние слова показывают, каким было состояние его духа в момент ухода? Сейчас, со всей свойственной мне прямотой, я скажу, что он умер разочарованным: опыт, который бы уничтожил мучившие его сожаления, ему дан не был.

В связи с проблемой «истинного обращения» я подумала о «проповеди», которую Маленький Папа прочитал здесь, в Калифорнии, сразу после того как понял, что туберкулез возобновился. Как вы все помните, он говорил об «Исповеди» Блаженного Августина. Книга тут, у меня, он подарил ее мне на память. Позвольте прочитать вам фрагмент, подчеркнутый его рукой, он выбрал его, чтобы использовать в проповеди.

В Риме настиг меня бич телесной болезни, и я уже оказался на пути в ад, отягощенный грехами, которые совершил пред Тобою, перед самим собою и перед другими, — великим и тяжким звеном, добавленным к оковам первородного греха, из-за которого «мы все умираем в Адаме»… Как мог Христос освободить меня от них, если я верил, что он лишь распятый призрак? Насколько мнимой казалась мне Его плотская смерть, настолько подлинной была смерть моей души. И насколько подлинной была Его плотская смерть, настолько мнимой была жизнь моей души, не верившей в его смерть.

Маленький Папа сказал нам, что, подобно тому как askesis — бич — болезнь настигла Блаженного Августина при переезде в иное место — regio dissimilitudenis — Рим, так настигли его страдания здесь, в Калифорнии. Затем он признался — и это еще важнее, — что, если продержится под бичами askesis, пока ему не откроется путь, дающий выход из «иного места», он, ему кажется, сумеет достигнуть «истинного обращения». Даже и в храме Сведенборга, когда он совсем пал духом и излил на нас свои жалобы, мысленно, думаю, он по-прежнему снова и снова повторял эти слова, держась за них как за последнюю надежду. Маленький Папа уповал на то, что грядет после победы над этой калифорнийской вспышкой болезни. Разве он сам не понимал, когда лежал здесь, мучаясь от лихорадки, что без этих страданий не будет и «истинного обращения» и что, возможно, именно ради них он и сел в самолет, чтобы проделать путь до этого «иного места»?

Но при всем том — и это самое печальное — у Маленького Папы не хватило сил для одоления askesis. Здесь, в «ином месте», он утратил жизнь прежде, чем обрел спасение. Мы, люди, — плотские создания, и с этим ничего нельзя поделать. Нужно смириться с тем, что, преданный своей плотью, он принял страдания и умер, не обретя спасения; нельзя закрывать на это глаза. За время, прошедшее после смерти Блаженного Августина, сонмы людей проиграли сражение с «бичом» болезни. Если бы это было иначе, бич не был бы бичом.

Мы не должны идеализировать его смерть. Неправильно говорить, что его душа попала на небеса и ждет у врат, чтобы провести туда наши души, когда у нас нет оснований верить в это. А если мы откажемся принять его смерть такой, как она была, не будет ли это означать, что мы не воспринимали всерьез его жажду «истинного обращения», хотя именно к этому он стремился всю свою жизнь.

Он бесконечно тосковал по «истинному обращению», и он почти достиг его, но в последний момент тело не выдержало… Разве мы не обязаны с печалью вспоминать о нем — о человеке, который прикладывал столько стараний и все же не преуспел?

Пока мы живы, для нас сохраняется кроха надежды на «истинное обращение», так что теперь нам надо объединить усилия и выбраться из Калифорнии, ставшей для нас regio dissimilitudenis. Растерянность и печаль, которые мы ощущаем сейчас, — своего рода «плеть болезни». Но мы не должны поддаваться. Если мы выживем и уедем отсюда, то, может, в конце концов и достигнем своего «истинного обращения». А разве не к этой цели старался вести нас Маленький Папа с первого дня создания Круга?

Посмотрим правде в глаза: умереть можно когда угодно. Так к чему же спешить? Когда я только еще вошла в Круг, Миё, в те дни еще более простодушная, чем сейчас, спросила, прочитав о моих детях в каком-то журнальчике: «А почему же ты не умерла тогда?» Она сочувствовала мне, но понять меня не могла. И сейчас я отвечу вам на ее вопрос: «Потому что я заново проживаю былое счастливое время». Так зачем вам торопиться навстречу смерти?

Эта «проповедь» была лишь началом. Мариэ продолжала терпеливо повторять свои аргументы и постепенно переубедила девушек. Описывая ее поведение в это время, М. сказала позднее: «Она была как наседка с цыплятами. Бродила, бывало, одна по березовой роще, выглядела подавленной, но, вдруг заподозрив что-то неладное в хижине, кидалась туда мгновенно. До сих пор помню стук ее каблучков по деревянным ступеням крыльца. Все мы ходим тут в мокасинах, но она так и не захотела расстаться с высокими каблуками…»

М. честно призналась, что до этих событий Мариэ пользовалась в коммуне не самой лучшей репутацией. Познакомилась с футболистом и его девушкой, как-то остановившимися около их торговой палатки, и, похоже, решилась на любовь втроем (что для Японии было еще совсем внове). Спала и с другими студентами; была, казалось, готова пойти с любым. Шел даже слух, что она нимфоманка. А она, как доказывали каблуки, мало заботилась о том, чтобы ее жизнь соответствовала той, что принята в коммуне.

Но отчаянная борьба, предпринятая ею после смерти Маленького Папы, послужила тому, что относиться к ней стали совсем иначе. Особенно сильное впечатление она произвела на Серхио Мацуно, наполовину японца, наполовину мексиканца, жившего в то время в коммуне на правах гостя и вскоре оказавшегося неразрывно связанным с судьбой Мариэ.

Погруженная в бесконечные заботы, Мариэ, разумеется, даже и не заметила этого нового отношения к ней в коммуне и уж тем более воздействия, оказанного ею на Мацуно. В первую очередь требовалось поддерживать бодрость духа всех девушек. Приступы коллективной истерии могли начаться в любой момент, и она зорко следила, чтобы вмешаться при первых же ее признаках. Кроме того, нужно было решать и практические вопросы. Поняв, что новые американские друзья не окажут ей необходимой финансовой помощи, она запросила Асао, не сможет ли он в короткий срок достать для нее определенную сумму денег. И именно благодаря этому я впервые узнал о неожиданной смерти наставника Круга и последовавших за этим проблемах.

Деньги нужны были, чтобы купить билеты на самолет и отправить девушек назад, в Японию. Но не в характере Мариэ было сидеть в этом regio dissimilitudenis — заросших лесом горах Калифорнии — и ждать, пока Асао и его друзья соберут нужную сумму. Переговорив с членами коммуны и благополучно уладив вопросы, связанные с взаимными обязательствами, — по словам М., это включало и уплату всех имевшихся долгов, — она усадила своих подопечных в пикап и, распрощавшись с Калифорнией, уехала. Опасаясь сразу отправить девушек в Японию — да и не имея для этого возможностей в связи с отсутствием денег на самолет, — Мариэ повезла их по маршруту, разработанному незадолго до смерти Маленьким Папой, стремившимся ознакомить Америку с учением, которое он проповедовал в Круге.

Девушек, потерявших своего наставника, эта поездка вернула к жизни. По мере того как пикап продвигался вперед, они все больше проникались мыслью, что благополучно удаляются от места, погубившего Маленького Папу, и приятным ощущением наконец наступающего выздоровления.

Двигаясь на восток через американский континент, они, завидев какой-нибудь старинный городок, сразу сворачивали с хайвея, даже если для этого требовалось проделать лишние мили. Въехав в город, они останавливались у кладбища и — хотя, вероятно, это и запрещалось законом, — вынув горстку останков Маленького Папы из игравшей роль урны спортивной сумки «Адидас», закапывали ее у корней старых деревьев, огораживающих ряды замшелых надгробий. Копали на совесть и, только когда становилось ясно, что собаки уже не учуют то, что лежит на дне ямки, бережно клали туда две-три маленьких косточки. Местоположение каждого кладбища Мариэ отмечала на карте автомобильных дорог округа — всегда по-американски подробной и четкой.