Маска бога - Пэт Ходжилл

А остальной Кенцират, — если уж он так не любит женщин без масок, то больше никогда не увидит ее лица. В руках девушки был клочок чистой тряпочки, оторванной от края запасной нижней юбки. Она обернула его вокруг головы, забинтовав переносицу и обе скулы, скрыв рану. Полумаска получилась весьма аккуратной, хотя явно не делает ее настоящей леди, как мрачно заметила Джейм, нахмурившись своему двойнику в разбитом стекле. И юбки не сделали из нее Эрулан. Будь прокляты все зеркала во веки веков. Больше никаких попыток стать тем, кем другие желают тебя видеть, и больше никаких отражений.

Она вышла из комнаты, не оглянувшись.

Здание казалось покинутым, за исключением комнат Калистины. Наверное, охранники Каинрона обыскали свою территорию, пока она спала в кресле Тори, и теперь прочесывают остальной Готрегор в поисках беглянки. Другие дома должны быть сейчас закрыты, а гарнизон сидит внутри на страже. Следовательно, у Джейм не должно возникнуть проблем с проникновением на общую кухню за провизией или с проходом по пустым коридорам через Брендан.

С вершины стены, отделяющей Женский Мир от внутреннего двора, Джейм увидела, как иссеченная шрамами домоправительница Тори спорит у ворот со стражниками, требуя информации и позволения войти и не получая ни того ни другого; вокруг нее уже собрался весь гарнизон крепости.

Никто не заметил тонкую, одетую в черное фигурку, соскользнувшую со стены в тень слева от людей и прокравшуюся за их спинами к подземным стойлам. Воры Тай-Тестигона могли бы научить кое-чему Гильдию Теней, — например, как проходить невидимыми через толпу. Так что у кендаров Норфа не было никаких шансов разглядеть ту же фигуру несколькими минутами позже, двигающуюся в противоположном направлении в сопровождении трусящего рядом барса, что вовсе не свидетельствовало об отсутствии наблюдательности, просто такая уж выдалась ночка.

Гонец, спешно отправленный в Общину Жрецов, чуть не задавила кого-то у северных ворот. Выругавшись, она рванула поводья в сторону, подняла лошадь на дыбы и проскакала мимо.

До Глуши пятьдесят миль. «Четыре часа езды со сменой коня в Фалькире», — подумала Джейм, глядя, как посланница осторожно спускается с крутого откоса среднего двора и несется по широкому внешнему. Лекарь, если поторопится, примчится так же быстро. А им с Журом так скоро не добраться. Они прошли за всадницей по дворам и успешно миновали северную сторожку, воспользовавшись яблоневым садом.

Прямо над головой ярко сиял полумесяц, а звезды медленно таяли в голубизне предрассветного неба. Напоенный запахом цветущих яблонь, воздух кружил голову. Взглянув сквозь белое мерцание лепестков на возвышающуюся темную громаду Готрегора, Джейм как никогда ясно почувствовала суровость реальности.

Что бы она ни сделала дальше — она должна будет сделать не только ради спасения жизни своего слуги, но и ради собственной чести; но это уничтожит ее шанс быть принятой Кенциратом — в любой роли, которую он приготовил ей. Итак, это конец, конец долгой, угрюмой зимы, обернувшейся пустой весной. Вырванной из сердца своего народа, куда ей осталось податься теперь?

«Будь проклята и изгнана…»

Стоп, стоп. Слова Бренвир жужжали в мозгу, как пчелы в ночном улье. Что сказал бы Марк, если бы был здесь и его можно было бы спросить?

Возможно, то же самое: «Перестань прятаться. Следуй чести и забудь остальное».

Мудрый, мудрый Марк.

Птицы зари уже сонно чирикали в саду, а двое направились на север, к Рестомиру; им предстояло пройти еще сорок лиг.

— Мальчик мой, уже почти рассвело, — сказал лорд Ардет. — Ты совсем не собираешься спать?

— Собираюсь, когда мое кресло там, за спиной, освободится.

Торисен заметил обеспокоенный взгляд старого лорда. Кресло, о котором шла речь, было пустым. Недавно Харн неохотно покинул его и отправился в обход — поглядеть, что творится вокруг. И все же… все же… секунду назад в нем действительно что-то сидело.

«Думай о чем-нибудь другом, Бур».

— Надеюсь, — произнес он, — что в этом вине было только успокоительное, а не что-нибудь похуже.

Ардет пожал плечами:

— Настойка черного паслена никогда не приносила вреда ни одному высокорожденному. Хотя доза не была рассчитана на кендаров. Тебе не следовало приказывать ему пить.

Торисен вздрогнул. О букете вина тоже нужно было спросить раньше. Куски минувшей ночи ускользали от него. Он заставил себя полуобернуться, все еще стоя спиной к пустому креслу. Упавший слуга на противоположном конце стола обмяк, вокруг головы застыла красная лужа — нет, не кровь, только вино. Лорд прикоснулся к широкому плечу Бура. Связь между ними говорила ему, что кендар всего лишь спит, но ему становится трудно дышать. Лежать вниз лицом в одурманивающем напитке…

Лорд осторожно повернул голову товарища, очистил ему нос и рот. Его руки снова начали трястись. Шестнадцать лет они были вместе, прошагали сквозь дюжину адов, не считая Уракарна, и вот теперь он чуть не позволил Буру задохнуться, находясь на расстоянии вытянутой руки от него.

— Это все ты и твои проклятые зелья, — раздраженно бросил Торисен Ардету. — Ты никогда не пытался обойтись без них?

— А зачем? Мальчик мой, если бы я мог убедить тебя…

— Нет!

Может, лекарства Ардета сами по себе и не были плохи — в конце концов, высокорожденных практически невозможно отравить, — но они могли лишить Торисена той малой защиты, что давал ему отказ от сна. Старый ужас вернулся и сжал крепкой рукой горло: не просто видеть страшные сны, но оказаться в ловушке одного из кошмаров без всякой возможности пробудиться. Всю ночь он чувствовал на себе цепкие пальцы жути, но заря уже близка.

«Держаться, только держаться…»

Он обнаружил, что опять стоит перед изукрашенным резьбой зеркалом Передена. В стекле, казалось, качалось одно только бледное лицо, черный плащ и волосы словно и не отражались. Комната позади была тускла, в нее проникал лишь серый свет из незакрытых окон. За спиной стояло кресло — его кресло, то самое, из комнаты в башне Готрегора, и в нем сидела неотчетливо видная фигура. Лорд, ты, должно быть, уснул, и тебе не очнуться больше…

Тени на заднем плане в зеркале задвигались: в покоях командующего в Котифире появилось призрачное отражение вольвера Лютого, вошедшего и резко остановившегося.

— Я чую кровь, — прорычал он.

Торисен недоуменно уставился на свою левую руку, на красный ручеек, бегущий меж белых шрамов. Он так сжал Разящего Родню, что эмблема на рукояти треснула.