Сказания евангелистов - Зенон Косидовский

Аналогичную позицию занимает Павел и по отношению к рабству. Как власть и государство, так и социальный строй — от бога. А рабство было одним из столпов строя Римской империи. В первом послании к коринфянам Павел так наставляет своих учеников: «Каждый оставайся в том звании, в котором призван» (7:20). А в послании к ефесянам он прямо приказывает рабам-христианам: «Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти, со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу» (6:5).

Яркой иллюстрацией к этим положениям может послужить история раба Онисима, который убежал от своего хозяина Филимона, принял христианство и примкнул к окружению Павла (Послание к Филимону). Апостол полюбил его, но не захотел распоряжаться его судьбой, считая, что необходимо уважать чужую собственность. Поэтому он отправляет раба обратно к Филимону, чтобы тот поступил с ним по своему усмотрению. Одновременно он пытается повлиять на Филимона и его супругу и склонить их не только простить Онисима, но и прислать его снова к Павлу, дав ему вольную. В послании сквозит глубокая тревога: видимо, Павел сознавал, насколько рискованно его решение. Бегство раба считалось в ту пору тягчайшим преступлением и зачастую каралось смертью. Но вместе с тем Павел мог надеяться, что его просьба будет исполнена, поскольку Филимон был ревностным, преданным ему христианским прозелитом. Итак, Павел хотя и призывает обращаться с рабами хорошо, ибо перед богом все люди равны, но не выступает против института рабства как такового. И это понятно. Воспитанный в рабовладельческой семье, он считал рабство естественным атрибутом жизни. Мысль о возможности отмены рабства скорее всего просто не приходила ему в голову. А если бы и приходила, то, как трезвый реалист, он понимал, чем это чревато: произошло бы то, чего он стремился избежать во что бы то ни стало, — конфликт с римскими властями, которые, раздраженные многочисленными восстаниями рабов, очень ревниво относились к этим вопросам. Поэтому Павел лишь стремился каким-нибудь образом облегчить участь несчастных рабов и считал, что это является первейшим долгом христиан, исповедующих любовь к ближнему. Эта минималистская — так и хочется сказать филантропическая — программа, касающаяся одного из самых трагических явлений в истории человечества повлекла за собой плачевные последствия для многих поколений. Блаженный Августин и Иоанн Златоуст вынуждены были ввести в учение Павла существенную коррективу, чтобы оправдать пассивное отношение христианской церкви к рабству. Они выдвинули тезис, что рабство — наказание за грехи и поэтому было бы неправильным стремиться к его отмене, более того — сами рабы не должны стремиться к освобождению, ибо это идет вразрез с божьей волей.

Таким образом, церковь способствовала сохранению института рабства на протяжении десятков поколений. Когда же рабство сменилось другими формами угнетения — крепостным правом, а затем капиталистической эксплуатацией наемного рабочего, она почти неизменно стояла на стороне эксплуататоров. История рабства, закончившаяся лишь во второй половине девятнадцатого века освобождением американских негров, несомненно, одна из самых позорных страниц христианской цивилизации. Поддерживая так демонстративно могущество Римской империи и ее основанный на рабстве социальный строй, Павел, с одной стороны, облегчил христианству его историческое шествие к окончательной победе и превращению в официальную государственную религию, но, с другой стороны, отошел от учения Иисуса и его учеников, от всего того, что было в нем протестом против несправедливостей жизни. Он во всех отношениях сильно, так сказать, сдвинулся вправо. Социальное острие христианства притупилось. Неудивительно поэтому, что, по мнению некоторых библеистов, Павел был по сравнению с Иисусом новым феноменом и с его появлением христианство вступило в совершенно новую фазу своего развития.

Павел на третьем небе

Нет нужды рассматривать в подробностях биографию Павла, но следует, тем не менее, остановиться на некоторых сторонах его жития, добавляющих новые штрихи к его психологическому портрету. Тем более, что в этом житии немало и загадочных и спорных моментов. К таким спорным моментам относится, например, генезис двух его имен.

Как еврей, он получил иудейское имя Саул (по-русски Савл). Этим именем он, несомненно, пользовался, пребывая среди соплеменников, то есть в Иерусалиме, как юный ученик Гамалиила и затем как пресловутый преследователь «эллинистов».

Что касается его второго имени — Павел (по-латыни Паулус), то тут мнения библеистов расходятся. Некоторые, исходя из того, что «паулос» значит по-гречески «маленький», считают, что это было шутливое прозвище апостола, намекающее на его низенький рост. Немецкий библеист Дибелиус, помня о практической сметке Павла, пришел к выводу, что он принял это имя, перейдя в христианскую веру, потому, что сознавал, что римский гражданин Паулус будет пользоваться у язычников большим авторитетом, чем еврей Саул. Согласно же самым древним источникам, Савл взял себе прозвище Паулус в честь проконсула острова Кипр Сергия Паулуса, которого обратил в христианскую веру. Этой версии придерживаются Ориген, св. Иероним и Блаженный Августин, несмотря на то что автор «Деяний апостолов», единственный, кто описал обращение в христианство проконсула, не упоминает об этом ни единым словом. Стало быть, это одна из более поздних легенд, призванных напомнить христианам о заслугах Павла.

Совершенно иначе посмотрел на этот вопрос крупный католический библеист Евгений Домбровский. Он обратил внимание на то, о чем многие исследователи забыли, а именно, что среди евреев, живших в эмиграции и имевших римское подданство, укоренился снобистский обычай брать себе и давать сыновьям римские имена. И вероятнее всего, Павел, сын богатого еврея, римского гражданина, получил наряду с основным, еврейским именем второе, римское. Путаницу в этот вопрос внес сам Павел, манипулируя своими двумя именами в зависимости от конъюнктуры и жизненных обстоятельств. В Иерусалиме и в еврейских эмигрантских общинах он выступал как Саул, а в греческо-римских кругах — как Паулос или Паулус.

Головоломкой является для историков и вопрос о наружности Павла. Автор «Деяний апостолов» поскупился тут на информацию, и мы вынуждены довольствоваться более поздними источниками. Единственное, по сути дела, дошедшее до нас описание внешности Павла содержится в известном апокрифе второго века «История Павла». Анонимный автор сообщает нам, что Павел был маленького роста, кривоногий, почти совсем лысый, с густыми бровями и крупным крючковатым носом. Хотя к апокрифам вообще трудно относиться как к достоверным историческим источникам, однако в этом случае дело обстоит несколько иначе. Ведь «История Павла» написана в Киликии, то есть на родине апостола, где он еще долго оставался в памяти людей таким, каким был в действительности. Однако церковная иконография, игнорируя этореалистическое описание, пошла сразу по пути вымысла, создав стереотипный портрет достопочтенного мужа с бородатым ликом задумчивого философа. Самое древнее изображение Павла, выдержанное в этом условном стиле, обнаружено в катакомбах Домитиллы на медальоне второго века. Другие, еще более поздние найдены в изрядных количествах на саркофагах и фресках римских катакомб, и прежде всего на древних мозаиках. На физический облик Павла, несомненно, наложила отпечаток, какая-то загадочная болезнь, мучившая его всю жизнь и усугублявшая его уродство. Из послания к галатам мы узнаем, что эта болезнь со своими отвратительными симптомами была тяжким испытанием для учеников и спутников Павла. Он прекрасно сознавал это и благодарил их за то, что они не презрели его и не погнушались им (4:13). Павел описывает свою болезнь так туманно, что, в сущности, трудно догадаться, в чем она состояла. Ученые, пытавшиеся поставить диагноз, вращались в заколдованном кругу догадок и не могли прийти к единому мнению. Высказывались предположения, что это была какая-то глазная болезнь, а возможно, и малярия или эпилепсия. Большинство библеистов склоняется к диагнозу — эпилепсия. Известный библеист Шпильман подчеркивает в своей монографии любопытную деталь. Он считает, что Павел, очевидно, сознавал тесную причинную связь между своим недугом и случавшимися с ним экстатическими откровениями (2-е коринфянам, 12:7–9). Павел рассказывает о своих экстатических переживаниях так, словно речь идет о ком-то другом, но из контекста явственно следует, что он имеет в виду себя. В частности, он рассказывает своим единоверцам в Коринфе, что его однажды вознесли на «третье небо», хотя он и не уверен, было ли это физическое или духовное вознесение. Таким образом, он, в сущности, признает, что не уверен, возносили ли его в самом деле или это ему померещилось в бреду. Павел, как известно, был человеком практическим, трезвым, и подобное мистическое видение для него весьма странно (даже если предположить его болезненную основу). Следует, видимо, сделать вывод, что тут заговорили дремлющие в его сознании ветхозаветные мотивы. Ведь, согласно преданию, пророки Енох, Илья, Ездра и Иеремия живыми вознеслись на небо. А что касается загадочного «третьего неба», то объяснение этому мы находим в двух иудейских апокрифах: в «Завещании двенадцати патриархов» и «Книге Еноха». Авторы этих сочинений сообщают, что небо состоит из семи ступеней, а на третьем небе (куда и был «вознесен» Павел) расположен рай.