Ричард Длинные Руки – граф - Гай Орловский

– Иди!.. – сказала она резко. – Я занята. Когда понадобишься – позову.

Я торопливо и с облегчением поклонился.

– Как скажете, ваша милость. Ваше дело – приказывать, наше – выполнять.

Я отступил, но у дверей меня догнал ее властный окрик:

– Постой!.. Снизу тебе долго бежать, а я не люблю ждать. Особенно – слуг. Скажи Мадине… ты ее узнаешь по вздернутому заду, вы все в первую очередь задницы рассматриваете, или Хризии… ну, эта не так доступна, что я велела перевести тебя в гостевую комнату. Это на третьем этаже.

Я поклонился еще раз, отступил и, перешагнув порог, осторожненько прикрыл дверь. На третьем – это повышение из челядинцев в приближенные слуги, но хорошо это или нет, это зависит от расположения Кристалла Огня. Если он у нее в покоях, то я к нему ближе, а если нет, то из этой соседней комнаты труднее будет выбираться, не вызывая подозрений. К тому же жить всего на этаж ниже означает быть готовым в любой момент предстать перед ее очи для расспросов о моем скрытом королевстве.

Я торопливо сбежал вниз, в холле пусто, только полыхает мартеновской печью огромный камин, вышел во двор, жаркое солнце окатило с головы до ног, в глаза ударил блеск стали, звон, лязг, яростные выкрики – боязливо отступил к дверям и прижался спиной. Под жарким солнцем красиво и мощно сражаются Винченц и Адальберт, за ними жадно наблюдает Раймон, инстинктивно дергаясь, повторяя их удары. Винченц в доспехах, настоящий рыцарь, Адальберт обнажен до пояса, мощные мускулы легко и красиво играют под загорелой кожей, меч порхает в длинной руке, под удары клинка Винченца всякий раз прыгает щит, а своим мечом Адальберт то и дело то легонько стукает Винченца по шлему, то тычет острием под ребра, однажды дал подножку, а пока тот с проклятиями поднимался, нанес пару ритуальных ударов в шею.

Наконец Винченц с градом ругани опустил меч, сбросил шлем. Лицо красное, в каплях пота.

– Ты жульничаешь, – обвинил он.

– Как? – спросил Адальберт с интересом.

– Ты без доспехов! Тебе легче двигаться!

– Сражайся и ты без доспехов, – предложил Адальберт. Глаза его смеялись. – А мечи заменим палками потолще.

Винченц содрогнулся.

– У меня еще с прошлого раза синяки не прошли!.. Нет уж, нет уж. Раймон, прими доспехи.

Раймон бросился помогать снимать железо, Адальберт оглянулся на меня.

– Работа не волк, – сказал он с лицемерным сочувствием, – пристрелить нельзя. А жаль, верно?..

Он сам захохотал, Винченц засмеялся, а Раймон, сложив доспехи горкой, взял меч обеими руками, держа лезвием вверх, слегка согнул колени. Лицо торжественное, просветлевшее, как же, меч в руках, да еще какой меч, мечта любого мужчины. Такая же точно, как у любого ягненка, когда он мечтает обзавестись крепкими рогами и вот наконец обзаводится ими, и теперь уже не беззащитный ягненок, а баран, баран!

Я смотрел на вдохновленное лицо, ощутил угрызение совести, зачем я так грубо, ну не баран он, не баран, а теленок, отрастивший рога, и теперь он сам может бодать других и грозно реветь, сверкая налитыми кровью глазами.

Раймон повертел меч обеими руками, сделал несколько выпадов, а Винченц произнес подбадривающе:

– Давай-давай, привыкай. Скоро и тебе придется обучиться всему. И запомни, ты не убиваешь. Убивает оружие, врученное хозяйкой. Она за все в ответе.

Раймон взмахнул мечом раз-другой, увидел мое лицо.

– Не хочешь попробовать? – спросил он дружелюбно. – Это так здорово!

– Я мирный человек, – ответил я.

– А если придут враги? – спросил Раймон воинственно.

– Кто к нам с мечом придет, – ответил я, – тот в орало и получит.

Он не понял, зато заинтересовался Адальберт, переспросил:

– Как-как ты сказал?

– Кто к нам с мечом придет, – пояснил я, – с тем мы, пожалуй, справимся.

Он посмотрел на меня очень внимательно.

– Ого, как ты уверен… А чего тогда опасаешься?

– Колдовства, – признался я честно. – Вот уж чего боюсь так боюсь.

Они даже не переглянулись, а как-то одинаково по– мрачнели. Гордость не позволяет признаваться, что и сами страшатся колдовства пуще всего на свете, это я могу сказать честно, я ведь простой, а им нельзя, они – воины.

Я обошел их, выказывая всяческое почтение, оружие порождает власть, как сказало само красное солнце, поспешил к распахнутым дверям кладовок. Там крестьяне разворачивают подводы, стараясь подать задом к раскрытым воротам. Маклей уже стаскивал мешки с зерном, я подбежал, присел, Маклей взвалил мне на плечи обволакивающую тяжесть, я заторопился в кладовую.

Ступеньки полустертые, я спустился кое-как, двое в полутьме сняли мешок, один сказал со смешком:

– Ну как тебе у нас?

– Я бы охотнее поработал слугой, – сказал я с натугой, перевел дыхание и закончил: – Народа.

Они не поняли, я разъяснять не стал, но, когда принес второй мешок, один сказал жизнерадостно:

– Работа не волк, верно? Бегает медленно.

Я огрызнулся:

– Как ни работай – всегда найдется козел, что работает меньше, а хозяйка его считает лучшим!

Человек захохотал, глаза проморгались, я узнал Ипполита.

– Утро вечера мудренее, – сказал он, – поэтому утром так не хочется вставать на работу.

– Я люблю свою работу! – возразил я. – Могу часами на нее смотреть.

Пока поднимался наверх, снизу сопровождал дружный хохот. Похоже, взаимоотношения мои с челядью налаживаются.

Маклею я сообщил, что работа облагораживает человека, а безделье делает его счастливым, но тот не понял, уже устал, голова не варит. Подъехали еще две телеги с зерном, возчик не смог подать телегу задом близко ко входу в кладовку, Ипполит привел еще Жака, длинного нескладного челядина, совсем еще молодого, но настолько унылого, будто переживает крушение империи. Вчетвером дело пошло быстрее, Ипполит с Маклеем опускали нам на спины мешки, мы с Жаком носили по ступенькам в подвал с низким потолком и укладывали в штабеля.

Жак кряхтел и горбился под тяжеленными мешками, пыль покрыла волосы и ссыпалась с ушей. Я вспомнил сынка леди Элинор, поинтересовался:

– Жак, у тебя была такая непыльная работенка!

Он повернул вспотевшее лицо.

– Какая?

– Пестовать сына леди Элинор!

Он вздрогнул.

– Лучше ворочать эти мешки!

– Почему?

– А ты видел этого ребенка?

Последнее слово он произнес с нажимом. Я почесал в затылке, признался с неловкостью:

– Да только чуть-чуть. Мне он тоже показался странным. А что с ним?

Он зябко передернул плечами.

– Не знаю и знать не хочу. Вообще от магии я за всю жизнь не видел ничего хорошего. Каждый маг гребет под себя, делает все тайно. А люди должны видеть, кто что делает! Только таким доверяем.