А потом будет утро... - Тори Андерсен

– А еще, по-моему, – добавила Джуди, – она поняла, что я не просто старая ее приятельница, а засланный казачок. И ее это очень разозлило.

– Еще бы!

– Нет, ты не понимаешь. Раньше, общаясь с ней, я как бы принадлежала к ее возрастному окружению. А теперь, поскольку интересуюсь ее сыном, общаюсь с Виктором, я автоматически перехожу в разряд младшего поколения. Поколения ее детей. Понимаешь теперь, как она бесится?

– Ей же сорок пять! А тебе на десять лет меньше.

– Все равно. Думаю, в эту семейку нам теперь путь заказан. Если только вы с Томом не обвенчаетесь тайно и не поставите ее перед фактом.

– Этого никогда не произойдет, – ледяным голосом ответила Одри. Она всегда теперь, когда речь заходила о Томе, старалась говорить как можно меньше и как можно строже. Так слезы в голосе не очень мешали.

– Зачем, ну я просто не понимаю, – Джуди ходила перед ней по комнате, – зачем ты держишь все в себе? Кого ты стесняешься?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты могла бы выплакаться, высказать все, что у тебя на душе, обозвать его как следует, я бы все приняла, все выслушала. А ты молчишь. Одри, так нельзя!

– Я не хочу об этом говорить.

– Ну хорошо. – Джуди как будто на что-то решалась. – Ну хорошо, я скажу тебе еще одну вещь, и мы закроем эту тему навсегда. Только мне кажется, что ты сама попросишь скоро ее открыть заново.

– Какую вещь?

– Это касается его дочки.

– Я не хочу об этом говорить. – Одри вдруг вспомнила свои мечты о двух сыновьях, как у Бриджит.

– Ты послушай! Развод в любом случае неизбежен. Отец дочки – не Том, и сейчас его жена вернулась к этому мужчине, и, кажется, у них серьезные намерения. По крайней мере, ей точно нужен официальный развод.

– Ну а мне-то какое до всего этого дело?

Джуди посмотрела на нее искоса:

– Одри, я тебя недооценивала.

– В каком смысле?

– Ты – стоик. Но это вредно для здоровья.

– Я не хочу об этом говорить.

– Да что ты заладила, как попугай!

– Ну… И Том знает, что дочка – не его?

– Конечно знает. Только неизвестно, кого это известие больше убивает: Тома или его мать.

– Мне кажется, он должен очень сильно переживать. Только по нему никогда не догадаешься, о чем он думает.

– Одри, это самая длинная твоя реплика за последнюю неделю!

– Не важно. Я не хочу об этом… Мне нужно на работу.

– Ты что, еще не уволилась?

– Они пока ничего не знают.

– Как хочешь. Я пойду набирать персонал. Виктор сказал, что сегодня придут тридцать человек на собеседование.

– Как же ты одна с ними справишься? – Одри повязывала черный шарф поверх черной куртки. Она и не заметила, что за неделю, пока не было Тома, постепенно стала переходить на свои старые привычки в одежде.

– А вот и я думаю: как? Кто, в конце концов, у нас соучредитель: ты или Виктор?

– А кто у нас был соучредителем, когда ты валялась в шезлонге, а мы с Виктором оформляли документы, искали офис и заказывали рекламу?

– Одри, ну зачем ты так? Я же не…

– Выходит, Джуди, у нас Виктор – главный массовик-затейник. Хотя он ничегошеньки с этого не имеет.

– Имеет, – насуплено пробормотала Джуди.

– Это меня не касается.

– Ты стала жесткой и замкнутой.

– Я не хочу об этом говорить.

– О господи! Ладно, Одри, иди в свою несчастную фирму, может, они тебя снова отошлют в Израиль, а то и в южную Африку, чтобы проветрить мозги!

– Спасибо, я так и сделаю.

Она так и сделала.

Едва только Одри переступила порог своей родной фирмы, ее позвал к себе директор и сообщил, что из Тель-Авива звонили «наши ребята»:

– Хотят опять тебя позвать к себе.

– Кто, строители?

– Да, и прямо сейчас.

– Но я еще недостаточно намерзлась.

– Ты подумай, Одри. Они немедленно пришлют вызов, и ты – уже там. Между прочим, зима в Израиле – прохладное и красивое время года.

– Мне больше нравится зима в Швейцарии.

– Что?

– Ничего. На сколько месяцев контракт? – мрачно спросила она, прокручивая в голове новый коварный план.

– Пока на два с половиной. В середине января – опять будешь здесь. А потом – посмотрим.

– Я что, Новый год там должна встречать?!

– А что в этом такого? И встретишь! Израильтяне знаешь, как отмечают Рождество? Оно у них – самый главный праздник.

– Вы бы изучили их историю, прежде чем так самозабвенно заливать. У них Новый год отмечается осенью. – Она улыбнулась. – Ладно, я подумаю.

Директор по-отечески взял ее за руку.

– Постой, у тебя что-то случилось? Ты опять сбегаешь от себя?

– У меня всегда что-то случается.

– Это не касается работы? Это – личное?

– Я не хочу об этом говорить.

– Ну – как хочешь.

– Да, я забыла сказать. Я собиралась увольняться, мистер Стентон. Но если снова поеду в Израиль, то, разумеется, отсрочу увольнение.

– Постой-постой. – Он нахмурился. – А ну-ка сядь.

Одри послушно опустилась в кресло и вот тут почувствовала, что готова разреветься, как маленькая девочка. Неизвестно как, но мистер Стентон разбудил некие скрытые движения ее души, и помолчи он еще минуту, Одри стала бы жаловаться ему на Тома и на всю свою несостоявшуюся личную жизнь.

– Рассказывай, – быстро сказал он.

– А что рассказывать? – По щекам ее потекли слезы, и несколько минут она молча сморкалась и размазывала тушь по лицу. Потом стала рассказывать. Не особенно вдаваясь, конечно, в тему с Томом, в основном про новую фирму, но в конце длинного и путаного монолога обозначила присутствие проблем в личной жизни, от которых и собиралась опять убежать куда подальше.

– Ну вот мы и добрались до главного! – проницательно заключил мистер Стентон.

– Да не главное это!

– Милочка моя! У тебя же на личике все написано, уж мне, старику, можешь не врать. Тебе никакая работа не нужна, тебе нужно под крылышко к кому-нибудь нырнуть и птенчиков выводить. Пора уже.

– Но я и правда…

– Конечно правда. Поэтому оставь свои глупости насчет фирмы. Ты можешь, конечно, уйти, но зачем тебе еще и этот груз на плечи, мало тебе других забот?

– Да у меня и нет забот.

– А от кого ты бежишь в Израиль?

– Ну… я… Простите, что я так разревелась. В общем, спасибо вам. Правда спасибо: может, мне и надо было просто поплакать. Я подумаю насчет Тель-Авива. И насчет птенчиков тоже.

– Обязательно подумай. Иди-ка сейчас домой, а завтра приходи. Но к концу недели ты должна дать ответ.

– А… Вот что. Я хотела спросить еще в прошлый раз. Можно мне в качестве условия попросить временное гражданство в Израиле? Как у наших строителей. Они ведь, кажется, уже не один год там живут?

– А зачем тебе? – Мистер Стентон был глубоко изумлен.

– Хочу почувствовать себя космополитом. До свидания.