Туманы сами не рассеиваются - Карл Вурцбергер

Кольхаз кивнул.

— Нужно постараться понять человека, который со своей стороны должен тоже чувствовать это, ибо в противном случае можно получить противоположный результат.

— Я все уже перепробовал!

— Так уж и все? Ты с самого первого дня стал считать его эгоистом и карьеристом. Так дело не пойдет, мой дорогой. Абсолютно хороших или плохих людей на свете не бывает.

— Это я уже слышал…

— Подумай еще раз над тем, что я тебе сказал, — посоветовал ефрейтору Трау.

Кольхаз встал, одернул френч и сказал!

— Мне пора возвращаться в часть. Они простились у ворот дома Трау.

— Пишешь сейчас что-нибудь? — поинтересовался учитель, пожимая ефрейтору руку.

— Сейчас ничего не пишу: нет времени.

Трау немного задержал в своей руке руку Кольхаза и сказал:

— Время надо находить в любой обстановке.

24

После захода солнца постепенно стало темнеть. По дороге на заставу Кольхаз думал о своем разговоре с Гартманом и Трау и пришел к выводу, что оба они правы.

«Раз правы они, значит, не прав я сам», — решил он.

Увидев два движущихся огонька по дороге, Кольхаз остановился и поднял руку. Это был пограничный мотоцикл с коляской.

Кольхаз влез в коляску и, поблагодарив водителя, поудобнее уселся на сиденье. На заставу они приехали уже в темноте. Все спали. Не спал лишь один Поль: он что-то читал при свете маленькой лампочки.

Кольхаз подошел к нему, присел на край кровати и тихо прошептал:

— Я, кажется, прозрел, дружище. Теперь все пойдет как надо.

— Что, собственно, случилось? — спросил Поль.

— Как-нибудь объясню, — сказал Кольхаз, понимая, что сейчас ему вряд ли удастся рассказать о своих чувствах. — Попозже.

— Тогда ложись и спи, — посоветовал ему Поль.

— Сейчас я не смогу заснуть. Ну да ладно, до утра. — Взяв блокнот, который подарил ему Раудорн, Кольхаз вышел во двор. Ночь была свежей. Ефрейтор уселся на скамейке под столбом с фонарем и, открыв блокнот, стал что-то писать в нем. Написав несколько строчек, он остановился: мысли путались. Кольхаз встал и начал нервно ходить взад-вперед. Остановившись, он снова открыл блокнот на какой-то странице и прочел:

«Настоящее счастье отдельного человека должно сливаться со счастьем коллектива…»

Он начал торопливо писать в блокноте о том, как он понимает счастье. Слова сами ложились на бумагу. Кольхаз писал до тех пор, пока ночная прохлада не пробрала его сквозь обмундирование. Он встал и пошел к себе в комнату. Надев пижаму, он залез под одеяло и заснул сном праведника.

Утром, когда дневальный объявил подъем, никому не хотелось вставать. Кольхаз с трудом открыл глаза и, взглянув в окно, увидел, что все кругом затянуло густой пеленой тумана. Кениг, довернувшись на другой бок, жаловался на чересчур короткие ночи. И только один Зимлер бодро вскочил на ноги и начал одеваться.

Кольхаз бросил беглый взгляд на Поля, на почти одетого Зимлера и последовал его примеру.

— Одну минутку! — остановил он Зимлера, когда тот подошел к двери. — После завтрака всем собраться в комнате ровно в восемь.

Зимлер молча кивнул а Кениг испуганно воскликнул:

— В восемь уже собраться?! Тогда я должен завтракать прямо на ходу… А что, собственно, случилось?

— Одевайся поскорее, тогда и на завтрак времени хватит.

— Сначала я должен хорошенько потянуться, а то мне весь день будет как-то не по себе, — не успокаивался Кениг. Он встал и, поддав Дуке дружеского шлепка, крикнул: — Пошевеливайся, крестьянин! Бери пример с рабочего класса!

Кольхаз засмеялся.

— Смотрите, он снова смеется, а я-то уж думал, что он больше никогда и не засмеется!

— Перестань, дружище! — улыбнулся Кольхаз.

— Может, это смех висельника.

Придя в умывальник, Кольхаз специально встал к крану рядом с Зимлером, который обтирался до пояса холодной водой.

— Тебе не кажется, что мы с тобой ведем себя как дети? — спросил Кольхаз, обращаясь к Зимлеру.

— Не кажется, — Зимлер посмотрел ефрейтору прямо в глаза. — Мне не в чем упрекнуть себя!

— Нам нужно поговорить. В спокойной обстановке.

— Пожалуйста, я весь в твоем распоряжении.

«Я весь в твоем распоряжении…» — про себя повторил Кольхаз слова солдата. — Не хватает только, чтобы он прислал мне своих секундантов и предложил сразиться на дуэли на саблях или же на пистолетах».

— Так ровно в восемь в нашей комнате. — Кольхаз быстро умылся и вышел из туалетной комнаты раньше Зимлера.

Ровно в восемь Кольхаз вошел в комнату отделении. Все были в сборе: Кениг и Дуке стояли у окна, Зимлер прислонился к своему шкафчику, остальные сидели за столом.

— Садитесь, ребята. Это ненадолго. Я кое-что необдуманное совершил и обидел Ульриха, обвинив его в зазнайстве и эгоизме…

— А иначе его и характеризовать нельзя, — заметил Кениг.

Зимлер хотел было возмутиться, но Кольхаз жестом остановил его:

— Во-первых, я хотел бы, чтобы мне дали возможность сказать то, что я хочу, и, во-вторых, а это самое важное, я прошу извинения у Зимлера. Я был несправедлив к нему.

— Я не совершил никакого преступления, — буркнул недовольный Зимлер.

— Я прошу тебя простить меня.

— И ты думаешь, что этими несколькими словами можно все поправить?..

— А что он еще должен сказать? — перебил Зимлера Поль. — Не падать же ему перед тобой на колени! И не цапаться же нам попусту друг с другом, когда для этого нет никакой причины. Ты можешь предложить что-нибудь лучшее?

Зимлер хмуро молчал.

— Не разыгрывай из себя оскорбленного, — заметил Дуке, обращаясь к Зимлеру. — Перестань дуться!

Кольхаз встал и протянул Зимлеру руку:

— Давай свою руку! Ты был прав.

Зимлер неохотно пожал ефрейтору руку.

Поль догнал Кольхаза на лестнице и попросил:

— Обожди минутку! Ты здорово поступил, лучше и придумать нельзя!

Извинившись, Кольхаз сразу же почувствовал, как с плеч у него словно гора свалилась. Работалось на удивление легко. После ужина он пошел в лес. Нашел удобное местечко под елью и, усевшись на пенек, начал сочинять стихи. Писалось легко, строчка за строчкой ложились на бумагу. Так родилось новое стихотворение.

В понедельник состоялось собрание отделения, на котором обсуждался инцидент со стрельбой.

Все собрались в кабинете у обер-лейтенанта Гартмана. Кольхаз волновался, так как не знал, что и как будут говорить товарищи.

— Товарищ Кольхаз, чего вы ждете? Открывайте собрание. Здесь вы хозяин, а мы с фельдфебелем у вас всего лишь гости, — сказал Гартман, видя, что Кольхаз мнется в нерешительности.

Кольхаз встал и коротко, по-деловому дал оценку неприятному инциденту, сказав в заключение о выводах, которые он сделал для себя лично.

— Сегодня мы последний раз говорим об этом случае, и я надеюсь, что в будущем у нас ничего подобного никогда не повторится. Что вы теперь нам скажете, товарищ Кениг?

Все взгляды скрестились на долговязом Кениге, который растерянно крутил пуговицу на френче.

— А чего говорить, и так все ясно… Я все прочувствовал, так что за меня можете не беспокоиться.

— А как вы намерены служить дальше?

— «Как», «как»… Все будет в порядке…

— В каком порядке? — спросил Кольхаз. — Старом порядке, или же ты выберешь себе новый путь?

— Что значит новый путь? — раздраженно спросил Кениг. — И вообще, что вы ко мне пристали, как будто во всем виноват я!

— Ты был в тот день старшим дозора или Зимлер? На последней нашей беседе я же просил тебя еще раз обо всем подумать. Сделали вы это? — Кольхаз говорил спокойно и твердо.

— Думал, и больше, чем нужно.

— Ну и?..

— Я уже сказал, больше такого не повторится…

Дуке поднял руку, прося дать ему слова.

— Я в отделении недавно, но я заметил, что Кениг порой делает из службы шутку. Иногда он ведет себя так, будто находится не в армии, а у себя дома. Мне ясно одно, что если он и дальше так себя вести будет, то он еще не раз подведет нас.

— Ну, так как же, товарищ Кениг? — не удержался от вопроса обер-лейтенант. — Может, Дуке прав, а?

— Товарищ обер-лейтенант, не могу я красиво, как некоторые, говорить. Я все время думал, что же мне делать нужно?

— А я вам скажу что, — голос у офицера был доброжелательный. — Вы должны стать хорошим пограничником… Ведите собрание дальше, товарищ Кольхаз.

Ефрейтор кивнул и предоставил слово Зимлеру.

Зимлер все время молча слушал выступления, временами качал головой и, казалось, порывался что-то сказать, но слова не просил.

— Я готов нести любое наказание за свой проступок, а впредь буду выполнять все распоряжения, которые мне будут отдавать, точно. Можете меня наказывать за нарушение приказа.