АРХИПЕЛАГ СВЯТОГО ПЕТРА - Наталья Галкина

Явился и натуральный кот, нагло влез на стол.

Чухонка гладила кота, вычесывая его рыбий мех деревянным гребнем; в зубьях гребешка бились искры, моделировал кот огни святого Эльма. «Ну сто за кот, настояссий конь!» - приговаривала хозяйка. Хваленный конем кот победоносно обращал к нам мурло свое, включив песенную мясорубку.

В саду Марьи Павловны обнаружил я в душе своей атавистические чувства язычника, поклоняющегося травушке-муравушке и стволам дриадовым, словно бы в одной из невидимых внутренних матрешек моих обитала ижорка, плясунья-подлиповка, а с ней соседствовала украшавшая венками хвою священных рощ чухонская подружка ее; да неужели мой приятель-математик прав и все в мире родственники?! Он утверждал, что чисто математически иначе и быть не может. Впрочем, новгородцам далеко ходить было не надо. У самих на Перыни, на рубеже Ильменя и Волхова, стояли сосновая священная роща с капищем во славу обитавшего в водах Ильменя дракона, требовавшего человеческих жертв. Под игру гусляров жрецы скармливали ильменской Несси разнообразных садко. Так что у нас все было свое, нам нечего было оглядываться на приладожскую вопь или кингисеппскую водь.

Марья Павловна, подстрекаемая Настасьей, рассказывала чухонские байки свои о кентаврах, некогда основавших на ладожском острове Коневец святилище, посвященное Коню. Конечно же, христиане, говорила она, поставили на том месте свой храм, свой православный монастырь: они всегда старались ставить храмы и монастыри на намеленных чуждыми им молитвами местах старых капищ. Но, говорила она, все молельни, старые и новые, иногда просвечивают, иногда видны разом, например в Купальскую ночь. Потому-то в Новгороде столько церквей, хорошо там поклонялись подводному царю на Перыни. Да и в Вологде церквей полно, а ведь в Вологде стояло древнее святилище Арса. Царь Грозный, говорила она, знал про Арсу, ему рассказывали его крестные отцы, финские арбуи, их заклинаниям обязан он был жизни, в благодарность сделал он Вологду, просвечивающее древнее капище, запасной столицей Руси.

Чуть не вскричал я: «Дайте мне бубен, скучно мне, млосно мне без кудес!»

– Мария Павловна! - спросила Настасья, она разрумянилась, щеки ее горели. - А вот про свет, про сияние на островах на месте будущего Петербурга! Про сосну! Он не знает про сосну!

История про сосну была простенькая, вполне выразительная.

Петру Первому на острове Енисаари, он же Заячий, знамение было: на руку цареву опустился орел. Возможно, то был оживший российский герб, полугеральдический неполный призрак. По другой версии, орел давным-давно местными островитянами был приручен, птица понятия не имела, кто перед ней, не отличала по дурости животной царей от чухонцев рядовых, все двуногие на одно лицо, решка решкой, так что на шуйцу либо десницу Петра Алексеевича приземление носило глубоко случайный характер (для орла, но не для царя). В соответствии со знамением царь незамедлительно решил возвести на островах архипелага новую столицу государства и даже увидел оную той же ночью в цветном сне (то было первое явление призрака Северной Пальмиры). Царь заложил Петропавловскую крепость, собор Петра и Павла, святого Павла и святого Петра, и название архипелага Святого Петра, доселе витавшее в воздухе наперегонки с орлом, как бы материализовалось.

Задолго до визита царя островитяне - и деревенщина, и заезжие самоеды, и (в особенности) чухонцы - наблюдали другое знамение: таинственное сияние на месте будущей столицы, сияние, маячащее над островами, сперва легкое, отдающее зеленцой, как мой Зимний сад, потом набирающее яркость, подобно беззаконной комете. Самоеды, приладожская лопь (проездом), а также специально прибывшие поглядеть на мерцающий режимным светом туман арбуи из племен эурямейсет и савакот, не говоря уже о случайных рыбаках, вепсах и муромцах, были уверены, что перед ними заплутавшее или колдовством ижорок залученное на острова северное сияние.

Поскольку супруги Кюри временно сгинули в отдаленном будущем, а с ними и младенец Гейгер, некому было проверить мираж на всхожесть, то бишь войти в его эпицентр со счетчиком, перевести явление на научный жаргон, в ранг рентгенов и беккерелей; возможно, подайся в те поры в данные края какой-нибудь залетка-хроноциклист во всеоружии научной мысли, столицы бы тут и в помине не было. Но не будем опошлять элегантную легенду байками о радиации, глубоко, в сущности, тривиальными.

В год, когда началась Северная война, сияние усилилось (когда сияние усилилось, то есть радиологическая обстановка резко ухудшилась, психика населяющих прилегающие районы граждан пошатнулась, реланиума с йодом, как чернобыльским пожарным, давать им было некому, - и тут-то, будь мы неладны, Северная война возьми да и начнись…). В 1701 году в ночь под Рождество (в которую, как все знают, нечисть от души гуляет и изгаляется напоследки) свет пылал, как при пожаре, ночью было светло, как днем, жители сбежались с ведрами да с баграми, услышав, как Субота Похабный бьет в било; тогда свет стал сгущаться, собираться, из сияющего облака превращаться в огнистый шар и, наконец, став ослепительным (воспоминания о будущем? О лазере, что ли?), собрался на суке одной из сосен в фокус, сфокусировался, так сказать. По некоторым рассказам, на ветке сосновой стояли свечи дивные, гори-гори ясно, чтобы не погасло, однако чаще сходились на том, что, превышающий все будущие ватты и свечи, горел огонь. Сбежавшиеся, струхнувшие не на шутку, но все еще думавшие, что имеют дело с пожаром, попытались полыхающий сук срубить.

И тут свет мгновенно погас.

Чухонцы вкупе с деревенщиной с воплями подались врассыпную, кто куда, а на суке осталась зарубка, на нее много лет указывали с суеверным страхом. В 1720-м началось крупнейшее с момента основания Санкт-Петербурга наводнение. Кто-то из арбуев транзитных возьми, да и ляпни чухонцам: мол, вода будет по зарубку ту самую, ждите. Естественно, все поверили, в панику впали, стали сеять смуту и хаять место, выбранное царем для столицы, а заодно и саму столицу, а может, и царя. Явился пророк некий, стоял на своем: предрекал - по зарубку! Потонем все, столице быть лже-Китежем. Прибывший Петр Первый приказал преображенцам сосну срубить, пророка повесить.

Недаром велел царь возле срубленного дерева поставить часовню, не зря перевез в ту часовню чудотворную Казанскую, говорила чухонка. Но, кстати, говорила она, и ведьм стало не меньше после последующей вырубки священных рощ, а больше, поскольку некоторые рощи (в частности, сосновые) стояли на холмах, а холмы потом обезлесели, озлели, превратились - угадайте, во что? Да в Лысые горы! И на Лысых горах ведьмы с полным основанием и в полном праве слетались на шабаш петь всякую абракадабру. Кстати, отчего на самом деле умер царь Петр, не знает никто. Может, ведьмы заклятие произнесли да хворь на него и нагнали.

Уже спустившись с горы, переступив незримый порог Коломяг, охваченный городским шумом, я оглянулся. Ведь это надо же! Шагни - и ты в раю. Где-то в Коломягах лежат в траве оброненные святым Петром ключи от рая, и их окружает кольцо тишины.

– У каждого свой рай, не так ли? - сказал я Настасье. - У меня простенький. Петухи поют, избы стоят, яблони молчат.

Но качала головою возлюбленная моя.

– Нет, - говорила, - нет. Рай - он и есть рай. Это ад у каждого свой.

Один пустой трамвай передавал нас другому, тот вез нас без устали (эстафета? подстава?) и передавал еще одному, маленькие Таппиолы, лесные финские страны, прятались в горстях городских дерев, было холодно, животное Капеет уже пожрало луну: мы проезжали мимо решетки Летнего сада; на плотике посреди пруда спал Туонельский лебедь.

«Независимо от географического положения следует включать в состав архипелага Святого Петра Коломяги, являющиеся островом тишины.

Коломяжская гора может служить северной отметкой высот, тогда как южной отметкой служит Пулковская гора. Заметим к слову: Пулково, подобно Коломягам, представляет собою остров тишины. Линией, указующей на острова тишины как магические (сакральные) пространства, нам представляется Пулковский меридиан.

В древние времена на Пулковских высотах и на Коломяжской горе находились священные рощи финско-угорского пантеона».

АКАДЕМИЧЕСКИЙ ОСТРОВ

– Мне не нравится начало лоции архипелага, - заявила Настасья. - С бухты-барахты начинается, ad abrupto. А должно - академически, степенно.

– Что ты предлагаешь? - спросил я.

– Ты на Академическом острове работаешь, сотрудник Военно-медицинской академии, ты академическое начало и пиши, - безапелляционно произнесла она, протирая щеки лимонной долькой. - Ну, широта, долгота, фауна, флора.

«Архипелаг Святого Петра расположен между Ижорской возвышенностью и возвышенностью Карельского перешейка на 60° с. ш., параллели, проходящей через Аляску, Чукотку, Гренландию (из крупных городов примерно на такой широте в Восточном полушарии находятся Стокгольм, Осло и Хельсинки, впрочем, на них оказывает влияние Гольфстрим; в Западном полушарии на данной широте поселений нет), и на 31° в. д., так называемом Пулковском меридиане (отвесом на меридиане служит шпиль с ангелом-юнгой на корабле-соборе святых Петра и Павла, что на острове Енисаари, он же Заячий), пересекающем также Киев, Стамбул и Каир».