Смерть на брудершафт (Фильма 3-4) - Борис Акунин

Поди такого поймай.

Небо свинцового цвета. Кирпичные трубы, матовая жесть выстроившихся вдоль улицы крыш — не сплошная, а разделенная черными расщелинами. Волглый ветер с залива.

Пароходный гудок. Треск вышибленного с мясом чердачного оконца. Оглушительный грохот металлических листов под ногами.

Это Аспид верно рассудил — что вниз по лестнице бежать не стоит. И около подъезда, и вокруг дома Козловский поставил людей, мимо них даже человеку-змее было бы не проскользнуть.

— Стой! Ногу прострелю! — крикнул Романов, вылезая за циркачом на крышу.

На самом деле палить он не рискнул бы. Инструктор по дисциплине «Силовой захват» поручик фон Редерер учил курсантов: «Никогда не стреляйте бегущему по ногам, если нет полной уверенности, что попадете ниже колена. Иначе имеете шанс арестовать покойника. Пуля разорвет бедренную артерию — и готово».

Уверенности у Алексея не было. Проклятый Аспид несся огромными прыжками, высоко подскакивая. Целиться — лишь время терять. Промажешь — плохо. Попадешь не туда, куда нужно, — вообще беда.

А главное, некуда ему особенно деться. Крыша кончается, а до следующей сажени две, если не три.

Но беглеца это не испугало. Не снижая скорости — наоборот, разогнавшись еще пуще, он оттолкнулся ногой и перемахнул на соседнюю крышу. Приземлился шумно, но ловко, на корточки. Выпрямился, загрохотал дальше.

— Уходит! Через соседний дом уходит! — что было мочи завопил Романов.

Из оконца к нему лезли Саранцев и Козловский. Проштрафившийся Штурм, очевидно, был оставлен в квартире.

— Прыгать надо. — Ротмистр прикинул на взгляд расстояние и топнул с досады. — Проклятая нога! Саранцев, давай ты!

Старший филер почесал затылок:

— Ваше благородие, у меня ноги короткие. Детей четверо…

У прапорщика Романова ноги были длинные, детьми обзавестись он не успел, но и ему прыгать через черную расщелину ужасно не хотелось. Был бы высокий этаж, куда ни шло. Расшибешься в лепешку, и со святыми упокой. А с третьего упасть, поди, еще намучаешься перед смертью. Или останешься навечно калекой.

— Крикните вниз, пусть не упустят, если что, — сказал Алексей.

И, согласно науке о психологическом трейнинге (английское слово, означает «предуготовление»), настроил нервно-импульсную систему на подходящий ситуации лад: вообразил себя легкокрылой птицей или взлетающим аэропланом.

Разбежался, скакнул, мысленно толкая тело вперед, вперед, вперед.

И сработало!

Правда, бухнулся на жесть коленями и грудью, больно, но это были пустяки.

— Молодец, Лешка, герой! — донеслось сзади. — За ним!

А куда «за ним»? Аспида впереди видно не было.

Больше всего Романов боялся, что гнусный трюкач так и пойдет сигать с дома на дом. Но на дальнем краю крыши гибкого силуэта видно не было. Значит, шмыгнул вон в то окошко, хочет спуститься через чердак.

Повеселев, прапорщик бросился вдогонку. По земле бегать — это вам не по небу летать.

Лестница, на которую Романов попал с крыши, была еще грязней, чем в соседнем доме. Видно, здесь проживала совсем незамысловатая публика. Пахло бедностью: вечными щами, стиркой, плесенью. На ступеньках валялись окурки и картофельные очистки. Освещение отсутствовало вовсе, и если б не чахлые потуги пробивавшегося рассвета, бежать было бы невозможно. И так-то приходилось держаться за перила, чтоб не поскользнуться на какой-нибудь дряни.

А вот человек-змея, кажется, видел в темноте не хуже филина. Он несся, прыгая через три ступеньки. Прапорщик еще не одолел первый пролет, а мим уже достиг двери.

Он выскочил из подъезда с треском и пружинным визгом, как чертик из шкатулки — маленький, стремительный, почти невидимый в своей черной пижаме.

Но один из саранцевских ребят подоспел вовремя. Свое дело агент знал на ять: не торчал на тротуаре, а спрятался за афишной тумбой. Раньше времени себя не обнаружил, не стал орать попусту «Стой!» (ясно было, что неугомонный циркач все равно не остановится) — просто, когда Аспид пробегал мимо, подставил ему ножку.

И живчик грохнулся наземь с хорошего разбега, растянулся во весь свой небольшой рост. А филер упал ему на спину, прижал к булыжникам и торжествующе прорычал в самое ухо:

— Побегал, будя!

Вопреки всем законам анатомии и физиологии Аспид развернул голову чуть не на 180 градусов, будто держалась она не на позвонках, а на шарнирах, и с хрустом вцепился агенту зубами в нос. От неожиданности и боли филер ослабил хватку и в следующее мгновение был сброшен.

Перекатившись по мостовой, человек-змея оказался на корточках. Изготовился взять новый разбег, но тут налетел запыхавшийся Романов и приложил упрямца рукояткой револьвера по затылку. Удар получился знатный: точный, экономичный, не слишком сильный. Инструктор фон Редерер остался бы доволен.

Когда, полминуты спустя, подбежали остальные, Аспид уже начинал приходить в себя, помаргивал ресницами. Он лежал на животе. Правым коленом Романов жал арестованному на спину, левой рукой выкручивал запястье, дуло вдавил в висок — рисунок из методического пособия, да и только. Рядом шмыгал прокушенным носом грустный филер. Переживал, что упустил хорошую возможность отличиться.

Последним прихромал Козловский. Он был полностью обут, помахивал стеком. Шел солидно, не спеша, как и подобает начальнику. Официально поздравил:

— Молодцом, прапорщик. Задание исполнили отлично. Мотайте на ус, пентюхи. Вот что значит наука.

Остановился над поверженным врагом.

— Где, говорите, у него рептилия спрятана?

— В правом рукаве, ваше благородие, — ответил сконфуженный агент Штурм.

Князь ударил лежащего тросточкой по руке. Из пижамы, обиженно шипя, выструилась черно-красная ленточка.

С размаху Козловский ударил, не попал. Замахнулся снова.

— Не убивайте! Что она вам сделала? — попросил Аспид. — Она не ядовитая. Ужик это, девочка. Я ее кисточкой раскрашиваю.

Неожиданная находка

Голая, неуютная комната, в которой всё перевернуто вверх дном. Единственное украшение, цирковые афиши, и те сняты со стен. Аляповатые тигры, щерящие пасть, кони на задних копытах, танцующий медведь в юбке и платочке валяются на полу. В комнате заканчивается обыск. За окном уже наступило белесое пасмурное утро.

Проворного арестанта на всякий случай приковали к кровати. Он сидел беспокойно, всё ерзал на месте. Помилованная Жалейка мирно спала у хозяина за пазухой, высунув свою размалеванную головку.

Осмотрено было уже всё, кроме книг, которые занимали несколько вместительных полок. Преобладали два вида чтения: книги про животных и дешевые приключенческие библиотеки — про Шерлока Холмса, Ната Пинкертона, Ника Картера.

Саранцев педантично, том за томом, перелистывал Брэма. Алексей проглядывал детективы в цветастых обложках. Двое рядовых филеров стояли над Аспидом, не сводя с него глаз. Один Козловский сидел на стуле нога на ногу и курил папиросу за папиросой.

Он попробовал побудить арестованного к чистосердечному признанию и сотрудничеству, не преуспел и теперь ждал результатов обыска.

Время от времени говорил миму: «Найдем пластину сами — пеняйте на себя», тот в очередной раз отвечал, что не понимает, о какой пластине речь, и на том разговор прерывался.

— Ваше благородие, кажись, что-то есть!

Саранцев держал в руках предпоследний том «Жизни животных». Раскрыл, показал: вся середка аккуратно вырезана, в выемке — прямоугольный сверток.

Циркач уныло вздохнул, повесил голову.

— Я вас предупреждал, Вольф. Теперь отвертеться от виселицы будет трудненько. Придется очень-очень поусердствовать.

Князь отшвырнул папиросу (неряшливей в комнате от этого не стало), поднялся.

— Доставай! Что там у него? Для одной фотопластины что-то многовато.

Старший филер развернул бумагу. В ней оказался плотно утрамбованный белый порошок.

— Никак кокаин. Порядочно, с полфунта.

— Ну и что ты мне его суешь? — разозлился Козловский. — Нюхать прикажешь? Пластину ищите!

— Так нет ее… Порошок один.

Непроверенным оставался всего один том. Саранцев потряс его — ничего.

Взъярившись, князь схватил арестованного за ворот.

— Где фотопластина? Скажешь ты, или душу вытрясти?!

— Что вы ко мне привязались?! — закричал Аспид. — Нашли коку — радуйтесь! Валяйте, конфискуйте! Отбирайте у бедного человека последнее! Пластину какую-то придумали! Ворвались, избили, перевернули всё! Подумаешь, преступление — кокаин! Еще виселицей грозит, нашел идиота! Стоило из-за ерунды целое войско полиции насылать!

Что-то здесь было не так. Тронув за локоть матерящегося начальника, Романов сказал:

— Мы не полиция. Мы военная контрразведка. Господин Вольф, вы подозреваетесь в шпионаже.